Единственным, что разделяло нас, была, конечно, моя вера. Я частенько думала, что если бы смогла обратить в католичество Карла, а вместе с ним и всю Англию, то счастье мое было бы безграничным.
Но это было уж слишком, и даже у меня хватало ума понять, что совершить такое под силу лишь великому человеку.
А теперь… теперь я снова ждала ребенка.
Я постоянно напоминала Карлу о пророчестве леди Дэвис; мой счастливый супруг делал вид, что относится к словам ворожеи весьма скептически, но на самом деле это было не совсем так.
Я знала, что в Англии у меня очень много врагов. Некоторых не радовало даже то, что скоро появится на свет наследник престола. Многие называли меня идолопоклонницей, а кое-кто даже осмеливался выкрикивать ругательства вслед моей карете, когда я проезжала по улицам Лондона. Это сильно смущало и огорчало меня, но я всегда знала, что за веру нужно страдать. Впрочем, немало людей с нетерпением ожидало рождения принца; все это время они молились за то, чтобы я благополучно разрешилась от бремени и чтобы Господь послал мне сына.
И молитвы их были услышаны. Утром двадцать девятого мая 1630 года меня отнесли в одну из опочивален Сент-Джеймского дворца – и довольно скоро на свет появился мой сын. Он оказался крепким и совершенно здоровым, как и предсказывала леди Дэвис.
Я никогда не забуду той минуты, когда мне впервые положили его на руки. В жизни не видела более безобразного ребенка! Он был крупным, очень смуглым и выглядел так, словно родился не только что, а месяц назад.
– Послушайте, – сказала я, – это же маленькое чудовище.
Карл подошел и посмотрел на него.
– Это прекрасный ребенок, – изрек мой супруг. – Доктора говорят, что у него отличное здоровье.
– Он такой смуглый… прямо как мавр, – удивленно прошептала я.
– Со временем кожа у детей светлеет, – успокоил меня Карл, целуя мне руку.
– Но, – сказала я, – вы такой красивый, да и я не уродина… Почему же у нас родился самый безобразный ребенок на свете?
Но на самом деле нас не особенно беспокоило его безобразие. Главное, что он родился – и отнюдь не казался хилым и недужным. Не было никакого сомнения, что с возрастом малыш будет становиться все краше и краше.
Больше всех восторгался младенцем король. Он носил сына на руках и не сводил с него восхищенного взгляда.
– Он хорошеет с каждым днем, – постоянно говорил Карл. На самом деле сын наш был таким, каким и положено быть младенцу: он громким криком возвестил о своем появлении на свет и всем своим видом сразу же показал, что твердо намерен выжить.
Мы все восхищались этим ребенком; ведь куда лучше иметь крепкого, но некрасивого сына, чем симпатичного, но слабенького.
Сразу же после рождения малыша Карл отправился утром в кафедральный собор святого Павла, чтобы поблагодарить Бога за то, что Он даровал королю Англии сына и наследника. Люди радостно приветствовали государя; они любили его куда больше, чем меня.
Через несколько дней после рождения ребенок мой был крещен, как того и требовал обычай. Я знала, что из-за различия наших с Карлом вероисповеданий с этой церемонией могут возникнуть сложности. Мне ведь обещали, что я буду наблюдать за духовным воспитанием своих детей, пока каждому из них не исполнится тринадцати лет, и это, конечно же, означало, что я смогу сделать из них истинных католиков.
Однако я поняла, что малыша не собираются крестить в моей личной часовне, поскольку она считалась святилищем католиков. Король твердо заявил, что ребенок должен быть крещен в Сент-Джеймском храме, а я чувствовала себя слишком уставшей и слишком счастливой, чтобы спорить.
Церемонию провел лондонский епископ Уильям Лод, помогал ему епископ Норвик, а крестными отцом и матерью были мой брат, король Франции, и моя мать; конечно, они не могли присутствовать лично, и их представляли герцогиня Ричмонд и маркиз Гамильтон.
Мой ребенок стойко выдержал всю церемонию, не слишком сильно протестуя, и после обряда крещения получил имя Карл.
А потом мы занялись поисками кормилицы. Муж мой сказал, что она должна быть родом из Уэльса, так как по традиции принц Уэльский первые свои слова должен произнести на языке жителей этого края, а уж потом может говорить по-английски сколько душе угодно.
Как я была счастлива в те дни! Иногда я снова пытаюсь воскресить их в своей памяти. Это было прекрасно – знать, что у тебя есть долгожданный ребенок и преданный муж! Карл не отходил от нас ни на шаг. Король всеми силами старался порадовать меня, и забота мужа доставляла мне огромное удовольствие. А еще я страшно гордилась, что подарила своему супругу и его королевству наследника – пусть даже такого безобразного, как мой сын.
Юный Карл быстро рос, но миловиднее не становился. Его кормилица утверждала, что в жизни не видела более неугомонного и прожорливого младенца. Все говорило за то, что он будет высоким; уже сейчас он выглядел слишком крупным для своего возраста и походил скорее на трехмесячного мальчугана, чем на ребенка нескольких недель от роду. Я часто смотрела на сына, лежавшего в колыбели, и тогда он тоже устремлял на меня сосредоточенный взгляд. Нос у этого ребенка был слишком велик для младенца, а живые глаза малыша перебегали с одного предмета на другой и, казалось, видели все вокруг.
– Ты будешь замечательным мужчиной, – говорила я ему; и он смотрел на меня так разумно, что я воображала, будто он меня понимает.
Мне необходимо было написать Мами и рассказать ей о своем сыне все-все. У нее тоже был ребенок, так что она прекрасно понимала, сколько радости приносит женщине материнство. Когда я писала Мами, мне казалось, будто я беседую с ней, и наша переписка служила мне немалым утешением в разлуке с дорогой моей подругой.
И вот я снова взялась за перо.
«Милая Мами!
Муж кормилицы моего малыша отправляется во Францию, и я пишу сие послание, рассчитывая, что Ты догадаешься хорошенько расспросить этого человека и он расскажет Тебе все новости о моем сыне… Малыш столь безобразен, что я стыжусь его; впрочем, он такой крупный и толстый, что это восполняет недостаток красоты. Мне хотелось бы, чтобы Ты увидела сего джентльмена, ибо он отличается весьма незаурядной наружностью; он так серьезен всегда и во всем, что я подозреваю: он гораздо умнее меня самой…
Заверяю Тебя: я не пишу Тебе так часто, как могла бы, вовсе не из-за того, что перестала любить Тебя; нет, честно говоря, виною тому – моя леность. А кроме того, мне стыдно признаться, но, кажется, талия моя снова начинает округляться. Впрочем, я еще не совсем уверена в этом.
Прощай. Пора отдавать письмо, человек ждет.
