Реакционные правительства, разумеется, приняли меры, чтобы обезвредить пропаганду Вейтлинга: коммунистический агитатор был заключен в крепость, где и томился несколько лет, закованный в кандалы.
Вейтлинг не стал вождем современного ему рабочего движения, потому что он заблуждался относительно средств борьбы, которую проповедывал. Он верил не в классовую организацию пролетарских сил, а в то, что безграничная нищета трудящихся и их отчаяние явятся подлинными рычагами революции.
Неудивительно, что Вейтлинг, во многом опередивший французских социалистов своей поры, путался во внутренних противоречиях: на современном этапе развития рабочего движения Вейтлинг не знал крупнопромышленного пролетариата и являлся выразителем интересов пролетаризированного ремесла.
Но если Вейтлинг не был полководцем, то он был, по определению Фейербаха, пророком современного ему рабочего движения. Пролетариат, едва осознававший себя как класс, стал все же в середине тридцатых годов выявляться как определенная общественная сила, наименее устроенная и потому наиболее оппозиционная.
3
Настроения либеральной и радикальной немецкой интеллигенции в годы, последовавшие за Июльской революцией, отразились в литературе и в философии. Вильгельм Либкнехт так характеризовал эти настроения: «Германский мир находился точно в тумане или во сне. Все как-то выжидали если не пришествия Мессии, как в умиравшем иудейском царстве, то какого-нибудь акта избавления».
Но буржуазия по-прежнему была устранена от политической жизни, Она повела атаку на ненавистный ей дворянско-поповский строй не в лоб, а с флангов: она выступила против романтической реакции и против ненаучных религиозных представлений, занялась критикой евангелия - базы религии, являвшейся опорой идеологии германского деспотизма.
Старшие гегельянцы продолжали разрабатывать и комментировать наследие учителя. Левое крыло гегелевской школы в лице Штрауса, Бруно Бауера и Фейербаха произвело переоценку традиционных взглядов на понятие божества и, сделав радикальный вывод из положений Гегеля, пришло к отрицанию бога - к атеизму.
Под таким углом зрения подошел к критике евангелия младогегельянец Давид-Фридрих Штраус. В своем сочинении «Жизнь Иисуса» он признал евангельские рассказы мифами, возникшими в результате бессознательной творческой деятельности христианской общины.
Гораздо радикальнее в критике христианства был другой младогегельянец, Бруно Бауер, объявивший евангелие плодом сознательной лжи, выдуманной евангелистами. Бруно Бауер высказал сомнение в существовании Иисуса и нанес этим удар каноническому толкованию христианства.
Однако Бруно Бауер, произведя определенный сдвиг в области религиозной, все же шел на поводу гегелевской философии и выводил не идеи из действительности, а действительность из идей. Это мешало ему разобраться в политических чаяниях передовой буржуазии и привело под конец политических колебаний в орган крайних реакционеров - «Крестовую газету».
Людвиг Фейербах - несомненно, одна из наиболее ярких фигур левого крыла гегельянцев. Он решительно порвал с идеализмом своего учителя и пошел по пути философского материализма и атеизма. Он не без основания увидел в гегелевском идеализме последнюю опору теологии, По учению Фейербаха, в мире не существует ничего кромe человека и природы. Религия - это отношение человека к собственной сущности, но не как к своей, а как к чуждой, отличной от него, даже противоположной ему сущности. Человек - это высшее существо для человека, и высший закон для человека - любовь не к богу, а к человеку.
Впоследствии Маркс, подвергая критике идеологию Фейербаха, подчеркнул отвлеченный характер его мышления, указывая, что Фейербах рассматривает людей как абстракцию, вне общественной связи.
Другими словами - Фейербах игнорировал тот факт, что человек живет не только в природе, но и в обществе и, значит, материализм является не только наукой о природе, но и наукой об обществе.
К этому пришли младшие из левогегельянцев, Карл Маркс и Фридрих Энгельс, после того как они порвали с буржуазным радикализмом и перешли к коммунизму. Они создали новое мировоззрение на развалинах гегелевской системы, из которой, однако, они взяли революционную ее сторону - диалектический метод, переработав его в духе материализма. Созданное Марксом и Энгельсом мировоззрение охватило всю совокупность явлений в смысле их научного объяснения и явилось орудием изменения мира и, как таковое, - мировоззрением международного пролетариата. Основные Положения марксизма выкристаллизовались уже несколько позже - в сороковых годах.
В области литературы неясное общественное брожение нашло свое отражение в школе, получившей название «Молодая Германия». Под этим флагом объединилась группа либеральных писателей, стремившихся, наконец, засыпать пропасть между искусством и жизнью. Эта пропасть, по мнению младогерманцев, равно существовала в творчестве классиков и романтиков.
Нельзя представлять себе движение младогерманцев, как нечто цельное и определенное. Группа писателей, входивших в школу «Молодой Германии», как Гуцков, Лаубе, Винбарг, Мундт, Кюне и др., состояла из людей различных творческих дарований. Правда, их объединяло стремление к осуществлению выдвинутых ими новых задач, характерных для них, как представителей осознающего себя буржуазного класса. Эти задачи делали из писателей «Молодой Германии», по определению Гейне, «художников, трибунов и апостолов одновременно».
Фридрих Энгельс в своей статье «Александр Юнг и Молодая Германия» так характеризует хаос, царивший в среде писателей нового литературного движения: «Молодая Германия» вырвалась из омуты бурной эпохи, но сама осталась одержимой этой смутностью. Идеи, бродившие тогда в головах в неразвитой и неясной форме и осознанные позже лишь с помощью философии, были использованы младогерманцами для игры фантазии. Этим объясняется неопределенность и смешение понятий, господствовавшие среди самих младогерманцев. Гуцков и Винбарг лучше других знали, чего они хотят, - Лаубе меньше всех. Мундт гонялся за социальными фантасмагориями; Кюне, в котором сидел маленький Гегель, схематизировал и классифицировал. Но при всеобщей путанице ничего не могло получиться путного. Мысль о полноправности чувственного начала понималась, по примеру Гейне, грубо и плоско; либерально-политические взгляды носили личную окраску, а положение женщины давало повод к самым бесплодным и спутанным дискуссиям. Никто не знал, чего ему ждать от другого. Всеобщей неурядице того времени следует приписать и меры, принятые различными правительствами против этих людей. Фантастическая форма, в которой пропагандировались эти воззрения, могла лишь способствовать усилению смуты. Внешним блеском младогерманских произведений, их остроумным, пикантным, живым стилем, Таинственной мистикой, которою облекались главные лозунги, вызванным ими возрождением критики и оживлением беллетристики они вскоре привлекли к себе младших писателей en masse, и через короткое время у каждого из них, кроме Винбарга, образовался свой двор. Старая, дряблая, беллетристика должна была уйти под напором юных сил, и «молодая литература» заняла завоеванное поле, поделилась на лагери - и в результате распалась. Так обнаружилась несостоятельность принципа. Оказалось, что все ошиблись друг в друге. Принципы исчезли, все дело свелось к личности. Гуцков или Мундт - вот как ставился вопрос. Журналы стали наполняться дрязгами различных клик, взаимными счетами, пустыми спорами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
