их российские сторонники сначала избрали в качестве государства-протектора против диктатуры на родине Французскую республику, а затем Соединенные Штаты. Ответственные за принятие решений по России в Вашингтоне хотели рекрутировать свою будущую российскую элиту из людей, подобных Лидии Шицовой.
В длинной очереди перед отелем Ветров обнаружил спецподружку из ФБР – Анжелу. Она как раз вернулась с Украины, где заваривались новые революционные настроения.
Каждый, кто был знаком с западным мейнстримом, понимал: в Вашингтоне наступали так называемые неоконсерваторы: они захватывали одну инстанцию за другой. В Америке ожесточались идеологические фронты – и делали страну пожароопасной. В Вашингтоне распространился менталитет крестоносцев. На самом деле лидерам США была нужна их мировая гегемония – мировое господство. И сопротивлявшийся Путин был, соответственно, их злейшим противником. Прежде всего, когда он заявил: Россия не желает быть – как при Ельцине – колонизована. Поэтому на Конференции по безопасности появились предвестники шторма.
Ветров уже почти дошел до металлоискателя на входе в отель. Он хотел поторопиться, чтобы успеть найти удобное сидячее место за балюстрадой. В партере он не имел права сидеть – был для этого недостаточно важной персоной. Ему это было вовсе не обидно. Кресла внизу стояли так тесно друг к другу, что благородные гости вечно были вынуждены спорить из-за подлокотников. Неожиданно сквозь толпу протиснулся хамоватый Клаус Мербах, просто сметая ожидающих со своего пути.
– Пропустить немедленно! – шипел он.
Американцев можно было только поздравить, усмехнулся Ветров. Они сделали правильные выводы из проигранной вьетнамской войны. ФБР осознало, что эту войну они проиграли не на поле боя, а дома, в массмедиа. Это не должно было больше повториться. Никогда. Поэтому ФБР изобрело новый инструмент – методы несилового влияния – и вырастило себе по всему миру лояльную элиту среди деятелей культуры, журналистов и интеллектуалов. Спецслужбы США крайне умно использовали болезненное честолюбие, тщеславие и жадность низкооплачиваемых западных карьеристов, пока полностью не приручили их. И Мербах был именно таким американским продуктом, вне всякого сомнения.
В устланном коврами фойе «Байришер хоф» все ринулись в гардероб, симпатичные переводчицы с улыбкой показывали их места. В главном зале отеля царило большое оживление. Гости с красными ленточками могли войти в зал, других отправляли на балконы. Ветров поднялся наверх по боковой лестнице. За спиной он услышал тяжело дышавшего Мербаха, которому забыли зарезервировать место у сцены. Мужчина кипел от бешенства и глубоко переживаемого унижения. Ветров ускорил шаг, чтобы ему не пришлось состязаться с Мербахом за последнее свободное место под крышей зала заседаний. Он буквально запрыгнул на пустое кресло в первом ряду балкона. Рядом с ним вольготно откинулся на удобном кресле руководитель фонда, который спонсировал его работу в Немецком обществе внешней политики.
Но, оказывается, политолог вышел из доверия. Правление было недовольно им. И шеф без обиняков объявил ошарашенному Ветрову, что фонд не намерен продлевать действующий российский проект.
– Это почему же? – вырвалось у шокированного Ветрова.
– Вы упустили шанс – с помощью наших щедрых вливаний вывести Россию на путь функционирующего цивилизованного общества, – прозвучал невероятный упрек.
После такого ответа Ветров не знал – смеяться ему или плакать. Он растерянно отвернулся. Все его мысли были обращены к предстоящей речи.
Через два часа, в кофейную паузу, когда тысячи визиток поменяли владельцев, голодные глаза высматривали потенциальных спонсоров, а осажденные политики тщетно пытались вырваться из тесного окружения назойливых выскочек, атмосфера все еще бурлила. Американские СМИ с наслаждением разделывали отдельные пассажи речи: утраченная империя, вероятно, все еще доставляет фантомные боли России. Адо был в своей стихии, черты его лица выражали неприкрытый ужас. Как мог Путин назвать утрату Советского Союза величайшей геополитической катастрофой XX века?
– Территории в современном мире уже не играют больше никакой роли, – заключила Брек. – Теперь не существует границ, только универсальные права человека. – Шум становился громче.
Неожиданно Ветров столкнулся нос к носу с Адо. Тот взглянул на него с презрением и с ненавистью.
– Вам не стыдно, что вы так возвеличили Путина в Германии? – набросился он на Ветрова.
Подошедшая к ним Шицова в мужском костюме была не менее резкой:
– Ты предаешь русских демократов! – Обругав Ветрова, она вменила ему в вину, что во время чеченской войны он встал на защиту Путина, «этого палача Грозного». – Ты слишком долго наслаждался прерогативой толкователя смыслов на телевидении, – продолжала она выходить из себя. Политологу оставалось только спасаться бегством.
Ветров быстро шел по фойе, в отчаянии качая головой. Он поискал в зале единомышленника, которому мог бы излить душу. Но никого не нашел. Неужели у Запада не было совести? Как он мог забыть чудовищные взятия заложников в московском театре на Дубровке и в школе Беслана! Неужели Запад не понимал, что завтра такие же покушения могут произойти в его доме? Теракты исламистов в московском метро, подрыв российских пассажирских самолетов террористками-смертницами… Кремль не поддался на шантаж, он пошел на штурм захваченных зданий. В Москве погибли сто пятьдесят заложников в результате применения газа, поскольку из-за мер по обеспечению скрытности операции нельзя было применить антидот.
Потом другие исламисты напали на школу в Северной Осетии и взяли в заложники больше тысячи школьников и учителей. Они обвязали их тела бомбами. Террористы опять потребовали независимости для Чечни – Кремль снова отклонил и приказал штурмовать школьное здание. Почти четверть юных заложников погибли, когда террористы взорвали бомбы на них.
Во время двух первых трагедий Ветров был постоянным комментатором на немецком телевидении. Тогда он назвал преступников, захвативших заложников, террористами, в то время как коллеги говорили о «борцах сопротивления» и «повстанцах». Западные политики требовали от Путина вести переговоры. Они обличали «неоправданное насилие» его спецгрупп. Многие на Западе втайне симпатизировали чеченскому сопротивлению. Как бы реагировал Запад, доведись ему оказаться в подобной ситуации? И не спас ли Путин Запад от исламского халифата?
Почему Запад вдруг резко охладел к России?
После драмы с заложниками Ветров встретил Путина в Валдайском клубе. Кризисы наложили отпечаток на лицо президента. Он был крайне возбужден и воскликнул:
– Где же выражение солидарности Запада? В чем отличие от драмы 11 сентября? – Путин говорил о трещине в отношениях с Западом и о политике двойных стандартов.
Ветров рассказал об этом в ежедневных новостях на ЦДФ.
– Это русская пропаганда, а не немецкая политика в отношении России. Ты вообще не имеешь права работать в Немецком обществе внешней политики на таком значительном месте, – возмущался Адо.
Почти раздавленный интенсивно работающими локтями, Георгий Ветров все же проложил себе путь в соседний зал меньшего размера. К своей радости, там он обнаружил знакомые лица из России
