даже не глянув в сторону Маруси. А ведь она сидела с книгой в хорошо освещенной беседке. В белом полупрозрачном платьице, под которым явно не было белья.
Это его нисколько не заинтересовало.
Стихли вопли из мансарды, зажегся и погас свет, грохнула музыка, но, проорав что-то незнакомое, тоже затихла.
И все.
Луна выкарабкалась из-за зубчатого елового леса, а к ней так никто и не пришел.
Она давно не читала книгу, только сидела, обняв колени и прислонившись к ним щекой.
Совсем не хотелось терять оставшиеся летние дни, которые они могли бы провести вместе и получить еще немало удовольствия. В конце концов — ну разъедутся осенью, что за беда? Они друг по другу не скучали годами, неужели немножко секса все так кардинально изменило?
Она, конечно, лукавила даже наедине с собой.
Это давно был не просто секс.
Но…
В ночной тишине она на цыпочках вышла из беседки, прошла по темному дому и поднялась по лестнице, стараясь, чтобы не скрипнули ступени. Совсем как тогда, в первую ночь, когда вырубилось электричество. Только теперь Маруся не колебалась на пороге. Она затворила за собой дверь мансарды, скинула платье прямо на пол и скользнула к узкой койке Никиты. Гнездо на полу все еще зияло своим разворошенным бесстыдством, но братья разошлись по кроватям. И мирно спали.
Ну или притворялись.
Но Никита вполне натурально вздрогнул, когда она, встав на колени у его постели, наклонилась и обняла губами еще мягкий член.
Это был тот редкий случай, когда Маруся сумела взять его в рот целиком, перекатывая за щекой, как конфету и ощущая, как он наливается и крепнет, словно воздушный шарик, который очень-очень быстро накачивают насосом.
Она даже немного пожалела, что ей досталось всего несколько секунд его мягкости и нежности — и вот уже приходится с сожалением выпускать ствол, скользящий между губ и ограничиваться только гладкой напряженной головкой.
Ладонь Никиты легла ей на голову, и он толкнулся внутрь ее рта чуть дальше, чем она была готова его принять. И он твердо удержал ее, когда Маруся попыталась отстраниться. Мягкий минет как-то резко и без предупреждения перешел в жесткую иррумацию. Никита резко двигал бедрами, удерживая голову Маруси двумя руками, буквально трахая ее в рот — размашисто и безжалостно.
Она едва заметила, как сзади пристроился Макар, поставив ее на четвереньки и без предупреждения ворвавшись внутрь на полную длину.
Братья драли ее как сидорову козу, не стесняясь стонать в голос, размашисто шлепая по заду и оставляя следы ладоней. Никита безжалостно, до боли выкручивал ее соски и наслаждался гортанными стонами, от которых вибрировало горло, доставляя дополнительное удовольствие, когда он входил почти на полную длину.
Кончили Макар с Никитой одновременно, с двух сторон глубоко залив свое семя в тело сестры. Никите этого показалось мало, и он перетащил растрепанную, еще задыхающуюся Марусю на свою койку и, привстав над ней, вогнал два пальца внутрь ее влагалища.
Он быстро и жестко двигал ими, не слушая ее задыхающихся вскриков, пока она не взорвалась сквиртом, залив его простыни обильной влагой.
— Простили меня? — тяжело дыша, спросила Маруся, едва смогу говорить.
— Нет.
И это действительно было только начало очень длинной ночи.
Ночи, во время которой они наказывали ее раз за разом, заламывая руки, шлепая своими кожаными ремнями по бедрам и членами по губам. Они выкручивали ее в такие позы, что не снились и Изольде, в бешеной одержимости пытаясь что-то ей доказать этим жетским сексом.
То ли то, что она для них просто дырка, которую можно трахать, как заблагорассудится, а вовсе не третья часть заветная их близнецового союза.
То ли то, что она принадлежит только им и не имеет права на свои собственные решения, по крайней мере, без обсуждения с ними.
Но к утру, устав, доведя и себя и ее до нервного истощения, и встречая рассвет, свернувшись калачиком у ее ног, пока она в полудреме царапала ногтями их коротко стриженые затылки, они доказали только одно — без нее им не жить.
Никак.
49
— Зачем? — шептал Никита, покрывая ее ступни нежными поцелуями и обхватывая губами маленькие нежные пальчики ног. — Зачем тебе к ним? Неужели с нами не лучше?
— Не бросай нас… — Макар молчал всю ночь, хотя брат его переходил от грязных словечек к нежностям и обратно. Но рассвет сломал и его. — Пожалуйста.
Он с закрытыми глазами принимал от нее ласку тонких пальцев и, если бы кто-нибудь присмотрелся к запрокинутому лицу, мог бы заметить блестевшие под веками слезы.
— Ну ребят… — Маруся, охрипшая от криков и стонов, откашлялась и попыталась сделать так, чтобы ее голос не дрожал. — Мы же взрослые люди. Мы же не можем всю жизнь жить здесь втроем и круглые сутки трахаться.
— Почему? — поднял глаза Никита. В голосе его было упрямство, хорошо знакомое его матери.
Ослиная упертость в полную глупость, с которой его невозможно сдвинуть.
— Хотя бы потому, что вы хотите стать пиратскими капитанами, — тихо засмеялась Маруся. — А значит — вам нужно море и корабль. Вообще-то даже два корабля.
— Два? — нахмурился Никита.
— Вам никогда не приходило в голову, что на корабле, даже пиратском, не может быть двух капитанов? Вам в любом случае придется расстаться. А я между вами не разорвусь. Даже если…
Она не договорила, а Никита с Макаром не услышали повисшего в воздухе окончания фразы. Они, кажется, действительно впервые задумались о том, что их детская мечта, переложенная на взрослый язык, предполагает не только образование государственного образца, но и — расставание. Оборванную связь близнецов.
Они мрачно смотрели друг на друга, не понимая, почему умудрились упустить из виду такую очевидную вещь.
— Мы ведь не можем жить втроем… — задумчиво и грустно сказала Маруся, отвечая уже на собственные мысли. — Не в реальной жизни.
— Почему? — так же упрямо, как брат, спросил Макар, подбираясь к ней ближе, обнимая и утыкаясь в шею, где пахло сонной Марусей и настоящим домом.
— Потому что никто не живет с сводными братьями-близнецами, как с мужьями. Так нельзя.
— Можно! — упрямо возразил Никита, набычившись.
— Я нормальная женщина, я однажды захочу замуж и детей. Как вы себе это представляете? С кем я в загс пойду? От кого рожу ребенка? Кого буду называть его отцом? Как
