Адвокат быстро прочитал документ и сказал Брахману:
– Подписывайте.
Захарьина задала следующий вопрос.
– Господин Брахман, а в этот же день, раньше, вы не заходили в квартиру Розенфельда?
– Нет, не заходил, – четко ответил Брахман.
После короткой заминки Трефилов опять поднес распечатанный вопрос и ответ.
– Подпишите, – мягко сказал он.
– Ни в коем случае, – чуть ли не заорал Каплан. – Мы не будем отвечать на этот вопрос, поскольку он не имеет отношения к существу уголовного дела.
– Вот здесь вы ошибаетесь, Самуил Абрамович, – сладчайшим голосом сказала Захарьина. – Я прошу посмотреть на этом мониторе специально подготовленную для вас видеопродукцию. Это запись у входа в подъезд дома, в котором проживал убитый господин Розенфельд. Вот. Пятое июля, 18.02. Пара часов до предполагаемого убийства. В подъезд входит кто? Мы видим его здесь со спины. Это не вы, Петр Михайлович?
– Вы меня с кем-то путаете, – упавшим голосом сказал темпераментный Брахман.
– Вы отрицаете тот факт, что вы – это вы?
Брахман молчал.
– Так, а вот теперь. Тот же день. 5 июля. 18 часов 25 минут. Из подъезда выходит гражданин, который поразительно напоминает вас, Петр Михайлович. Это вы?
Повисло гробовое молчание.
– Да, это я. Катитесь вы все к … матери. Не хочу я больше отвечать на вопросы.
– Ну тогда, если вы не хотите отвечать на вопросы, ознакомьтесь с результатами экспертизы вашей одежды, в которой вы были в день и час убийства. На ней, по данным наших экспертов, следы крови Розенфельда.
– Этого не может быть, – закричал Брахман. – Эта вся одежда выстирана в стиральной машинке и…
Брахман с ужасом понял, что невольно выдал себя.
– Ну и что это доказывает? Я в очередной раз повторяю, что паковал и таскал труп Розенфельда. Конечно, я испачкался. Поэтому и устроил генеральную стирку. Стирал в машинке, но я не большой спец по этому делу.
– Господин Брахман, мне кажется, что вам лучше на некоторое время остаться вдвоем с вашим адвокатом. Я думаю, что Самуил Абрамович разъяснит вам ситуацию, в которой вы оказались.
– Господин адвокат, мы пойдем работать, а вы через дежурного позовите нас тогда, когда сочтете, что ваш подзащитный готов к продолжению допроса.
Сыщики удалились в кабинет Анны Германовны, где коротали время за ничего не значащими разговорами и крепким чаем.
«Боже, как есть хочется, – думала Анна. – Что бы ни случилось дальше на допросе, нужно обязательно пойти и пообедать всей сыщицкой компанией. Правда, с Трефиловым могут быть сложности. Возможно, ему придется остаться и юридически закреплять результаты допроса в виде разнообразных протоколов. Ну да посмотрим».
* * *
А в это время адвокат Каплан вел душеспасительную беседу с Петром Михайловичем Брахманом.
– Петр Михайлович, – ласково начала Каплан, – вы ведь понимаете, что убийство вами господина Розенфельда считается практически доказанным.
– Вы адвокат? – огрызнулся Брахман. – Вот вы и вытаскивайте меня из создавшейся ситуации. Есть же какие-то способы, которыми адвокаты, подчеркиваю, дорогие адвокаты вытаскивают бедолаг вроде меня.
Каплан выжидающе молчал.
– Во-первых, насчет дорогих адвокатов. Когда я вчера увидел вашу супругу, я не смог ей отказать. Женщина плакала и умоляла. Так-то у меня все расписано на несколько месяцев вперед. Но вы счастливец, Петр Михайлович. Скажите спасибо жене. Теперь насчет, как вы выразились, способов. Конечно, я могу затянуть время, буду проверять законность установки камер наблюдения, с которых просматривается подъезд Розенфельда, еще можно покуражиться насчет качества экспертизы, ну и все в таком роде. Но у меня к вам вопрос: вы хоть понимаете, кто вцепился вам в горло? Захарьина, несмотря на всю свою экстравагантность, – один из лучших следователей в стране. Ее расследования впечатляли даже нашу не слишком впечатлительную власть. Я вам гарантирую, что у нее все будет в порядке. И камеры будут правильные, и экспертизы будут правильные, и все бумаги будут правильные. Поэтому мой совет – идти на добровольное чистосердечное признание.
– Вы ведете себя как прокурор, а не адвокат, – огрызнулся Брахман.
– Слушай, ты, – взорвался Каплан, – единственная законная цель моего пребывания здесь заключается в том, чтобы ты получил по минимуму, над этим я и работаю. Или ты слушаешься меня, или мои попытки помочь бесполезны.
– Я не убивал, – выдохнул Брахман.
– Хорошо, расскажите мне свою версию.
– Дело было так. Я принес Розенфельду 400 тысяч евро, это была часть моего долга перед ним. Вообще-то говоря это был не долг. В ходе операции с обналом я взял себе 1 миллион 600 тысяч евро.
– Украли?
– Понимайте, как хотите. Но я бы выразился так: одолжил на время. Розенфельд это заметил и потребовал возврата денег. Ситуация была сложной, не в милицию же ему было идти. Но есть другие способы давления. Вы о них знаете. Мы договорились, что 400 тысяч евро я ему верну пятого июля. Они ему нужны были срочно для поездки в Штаты и устройства там мамы. А на остальные деньги я выдал ему нотариально заверенную долговую расписку. Я пришел к этому гаду, Розенфельду, то есть, оставил ему сумку. Мы немножко поговорили, о том о сем. Знаете, он мне даже сесть не предложил. Наконец царственным жестом он отпустил меня, не пожав руки. Я вышел. Потом пошел во двор. Сел в свою машину. И поехал перекусить в одно симпатичное кафе неподалеку. Там меня и застал звонок Вовы Крохина. Мое положение было трудным. Моих следов в квартире Розенфельда навалом, было ясно, что я первый кандидат в убийцы. Поэтому я решил вмешаться, как-нибудь затереть следы, а заодно помочь этой божьей корове Вове. Кстати говоря, этот Вова – не кто иной, как биологический сын Розенфельда. Похож на него как две капли воды. На этом я и построил план разруливания ситуации. На следующий день мы должны были предъявить консьержке, а возможно, и другим людям живого и здоровенького Владимира Розенфельда, которого, пользуясь фантастическим фамильным сходством, должен был сыграть сын Розенфельда Володя Крохин.
– Да, – протянул Каплан, – мексиканская мыльная опера, а может быть, и бразильская. Кстати, гражданин подзащитный, а куда делись деньги, которые были переданы Розенфельду в сумке, я имею в виду 400 тысяч евро?
– Понятия не имею. Когда я приехал во второй раз в квартиру Розенфельда, денег не было. Вова говорит, что никакой сумки не видел. Думаю, он не врет.
– История, рассказанная вами, – Каплан опять перешел на уважительное «вы», – имеет некоторые признаки правдоподобия. Парадокс заключается в том, что разобраться в этой, прямо скажем, непростой истории нам должно помочь следствие под чутким руководством Анны Захарьиной. Давайте позовем следователей.
* * *
В кабинете Захарьиной раздался звонок, и Ане сообщили, что подследственный Брахман готов к продолжению допроса. «Хороший адвокат – большая помощь следователю, – улыбнулась Анна. – Объяснил-таки Сэм мерзавцу, что к чему».
Сыщики вошли в допросную. Каплан важно надул щеки и сказал:
– Мой клиент категорически отрицает участие в убийстве господина Владимира Борисовича Розенфельда. Вместе с тем он признает, что вечером пятого июля за пару часов до убийства или около того он был в квартире Розенфельда, имел с ним короткий разговор деловой направленности и вручил означенному Розенфельду сумку с 400 тысячами евро. Мы просим запротоколировать эти показания под роспись.
Анна кивнула Трефилову. Петр Петрович исполнительно застучал по клавиатуре. В этот момент Захарьина была поглощена своими мыслями. С одной стороны, рухнула блестящая конструкция, с таким трудом возведенная ею вместе с помощниками. С другой стороны, она испытывала чувство огромного облегчения. Где-то в глубине души она ведь понимала, что рулит следствие не туда, куда надо. Экспертиза Сидоровой разрушала версию об убийце Брахмане. Локализация кровяных пятен показывала, что почтенный Петр Михайлович перепачкался кровью мертвого Розенфельда, а не был забрызган ею в результате трех выстрелов. Следов пороховых газов тоже не нашли. Это и было какое-то темное пятно, сущность которого сыщики не понимали.
