Стрельчинский заморгал, привыкая к свету и непривычному взгляду на мир. Муха повернул его вокруг оси:
— Оглядись вокруг, майор, может, кого признаешь, сволочь.
Наверное, не слишком легко опознать малознакомых людей, вися вверх ногами, но Стрельчинскому это удалось сразу.
— Это вы вчера на самолете были, — хрипло сказал он. — Не знаю, как звать вас.
За что вы меня?
— Зачем ты ему хлебало разлепил? — спросил Артист у Мухи, легко входя в роль крутого «братка». — Сейчас будет «метлой» махать без толку.
Майор залепетал:
— Что я плохого сделал? Я же только принял вас и выпустил в ворота. До города не подвез, ну так разве это вина, братцы? Не мог я... Боюсь я с товаром ехать...
— Я же говорил, что «метлой» будет махать, — сплюнул Артист.
— Если что и случилось, я-то ни при чем, — лепетал испуганный насмерть мужик, болтающийся в неудобном и унизительном положении, пока Муха, решительно остановив его вращение, снова не залепил ему рот.
Следующие десять минут майор Стрельчинский слушал оживленный спор о том, какому роду казни лучше его предать. Высказывались самые невероятные предложения, скорее всего почерпнутые из поганых желтых газетенок, которые люди читают от нечего делать в дороге. Жуткие истории, описанные в этих газетенках, на самом деле в жизни почти никогда не происходят, а главным образом придумываются дешевыми журналистами вечерами на кухне, за стопкой водки. Однако майору в его положении не оставалось ничего другого, как верить во все эти страсти безусловно.
— Вот недавно «братки» из Казани закопали каких-то козлов по шею и косили головы, как капусту. Тоже метод, — убеждал Артист.
— Да где у тебя коса-то? — возражали ему.
— Разорвать его, как жабу, между двумя машинами. Трос же есть.
Лицо майора налилось дурной кровью.
— Хватит базарить, — сказал до сих пор молчавший человек с суровым лицом, конечно старший.
Он поднялся с корточек и пошел к машине. Майор понял: начинается самое страшное.
И действительно, суровый старшой вернулся с канистрой, открыл крышку и обильно полил человека бензином.
Майорская форма мгновенно пропиталась им и потемнела.
— Док, ты же у нас куришь... дай-ка огня. Док равнодушно бросил Пастуху зажигалку.
Несчастное майорское тело затрепетало в воздухе.
— Отлепи ему рот, Муха. Может, ему теперь есть что сказать, — проронил Боцман.
— Ребята! Возьмите все, деньги, машину... Только не убивайте... Не виноват я!..
— Машину мы уже взяли, — сказал Пастух. — А деньги твои... Что с тебя взять-то? Ты вчера нас на пол-лимона подставил. Ну! Ты хоть десятую часть этого сможешь вернуть?
— Верну, — хрипел человек. — Я все скажу! Я знаю, как вам вернуть свои деньги...
Пастух выдержал небольшую паузу.
— Снимите его. Ему неудобно так разговаривать. Стрельчинский упал на спину, перевалился на бок. На мокрый от бензина китель налипла хвоя.
— Уберите наручники, — приказал Пастух.
Майор схватился за лодыжки, на которых были выдавлены глубокие багровые следы.
Он сел, потом поднялся в рост между пятерых жестоких людей, со страхом глядя в глаза тому, которого счел за главного.
Пастух проронил:
— Отдышался? У тебя только один шанс успеть сказать правду. — И чиркнул зажигалкой.
— Я скажу...
— Кто приказал подставить моих ребят? Кто интересовался временем и местом нашего выезда? Кто нас кинул? — последнее слово старшой произнес в разрядку и поднес зажигалку к самому кителю, сразу как-то особо резко пахнувшему бензином.
— Тимур! — почти крикнул Стрельчинский.
— Фамилия?
— Разве вы его не знаете? — удивился майор, но, поняв по движению Пастуха свою ошибку, заорал:
— Хабибуллаев!
— Кто это?
— "Бригадир" узбеков.
— Где найти?
— У него ресторан «Ташкент» и магазин.
— Это его рейсы регулярно идут с Байконура?
— Его.
— Почему думаешь, что это он?
— Он самолично разговаривал со мною про вас. Приказал вывести в точно обозначенное время, подвезти на своей машине к первому такси и договориться. Он бы меня убил, если...
Допрос был закончен.
— Живи и помни, — прервал Пастух излияния раздавленного майора, — что ты мне должен — жизнь и полмиллиона. И не говори ничего узбеку, а то он тебя точно спалит.
— Смотри не закури по дороге, — издевательски бросил на прощание Артист.
К удивлению Стрельчинского, вся «бригада», не обращая больше на него внимания, спокойно прошла к своей технике, расселась и укатила, не позарившись даже на его новенькую «ауди».
По дороге в машине висело молчание. Док курил в форточку.
— Ну что ты хмуришься, Док? — не выдержал паузу Артист.
Док выкинул сигарету и ответил:
— А я не хмурюсь, Семен. Этот парень работает на настоящую узбекскую наркомафию.
Он прекрасно знает все правила игры, знает, что бывает с ослушниками и стукачами. Мы играли роли точно таких же уголовников-наркокурьеров и, чтобы он в нас поверил, должны были напугать его больше, чем узбеки. Мы и напугали. Я все прекрасно понимаю. Понимаю, что мы только играли роли и при этом прекрасно знали, что мы — не они. Мы выполнили то, что должны были, потому что ставка очень высока... — Все это Док произнес монотонным, размеренным голосом.
— Тогда что же ты хмуришься, Иван? — снова спросил Артист.
— Противно.
— Да это же... — начал Артист.
— Не агитируй меня, я за вас, точнее, за нас, — остановил его Док. — Я бы убил этого хлюста — и рука бы не дрогнула. А вот так изгаляться, размазывать по земле, как слизняка, — противно.
Все снова замолчали до тех пор, пока Пастух не произнес:
— Да, малость переборщили. Док встрепенулся:
— Когда я угрожаю пистолетом и говорю человеку, что я его убью, то знаю, что выполню свою угрозу, потому считаю это правильным. А то устроили какой-то гнусный театр...
— Хотя... без всего этого цирка он мог и не признаться, — довершил свое размышление Пастух. Боцман сказал:
— Наплюем для ясности.
Тогда Артист, отвернувшись, со злостью сплюнул в окно и тихо сказал:
— А я не играл. Я бы эту мразь и правда огнем палил.
...Вечером Стрельчинского трясло. Он не пошел в бильярдную, посвятив время отстирыванию въедливого, вызывающего тошноту сладковатого, как смертный страх, запаха бензина.
* * *
На второй день пребывания на квартире в Кунцеве Амир попросил Дудчика после завтрака показать ему содержание дискеты.
— Я хочу убедиться, что вы меня не обвели вокруг пальца, как ребенка.
Дудчик включил компьютер, подождал, пока загрузится операционная система, и вставил драгоценную дискету, вызвав на экран огромный список файлов, хранящихся на диске "F".
— Это и есть моя добыча? — спросил Амир с сомнением или, как он уже выражался в разговоре с Пастухом, с «конструктивным недоверием».
— Именно так.
— Как в этом убедиться?
— Вот файл оглавления, — показал Дудчик на строку с надписью «spisok.arh».
— Покажи мне его.
Дудчик создал на «винчестере» компьютера новую «папку» и скопировал туда файл.
Нажав кнопку просмотра, он продемонстрировал Амиру набор совершенно нечитаемых значков.
— Как прочитать?
— Это нетрудно.
Виталий Петрович разархивировал свернутый для экономии места текст. Теперь на экране свободно читался уже знакомый Амиру список разведданных. Кроме названия документа и количества страниц в этом списке присутствовала еще одна колонка — имя соответствующего файла.
— Так просто? Дудчик усмехнулся:
— Если бы это было так просто, вы бы нашли способ заставить меня за какой-нибудь час расшифровать все данные и уехали с дискетой. А я остался бы здесь — живой или мертвый, но без всяких шансов.
— А этого нельзя?
— Нельзя.
— Так в чем же дело?
— Этот текст был просто свернут, сархивирован, чтобы занимать меньше места. Это стандартная операция, которую знают все. Тут нет никакого шифра — я не шифровал список, потому что он все время пополнялся и постоянно требовался мне в работе.
Это ведь только оглавление. Поэтому я на ваших глазах просто развернул его, вот и все.
— Хорошо, — сказал Амир. — Разверните мне вот этот текст. — Он наугад ткнул в список пальцем.
Дудчик повторил операцию, скопировав и этот файл в собственную «папку». И в первый, и во второй раз Амир внимательно следил за его действиями, запоминая их последовательность. Он убедился, что Дудчик повторил все в точности — обмана не было. Единственная разница заключалась в том, что во втором случае процесс «разархивации» длился несколько дольше — Амир случайно выбрал слишком большой текст.
Снова была нажата клавиша просмотра «F3», но на экране — вместо текста, вместо значков — появились замысловатые символы и криптограммы, не имеющие с письменностью ничего общего.
— Вижу, — сказал Амир.
