Двигатели тянут будто бы нормально, и перебоев не слышно, а вертолет летит как-то боком, словно подраненная в крыло птица.
«Ах, Марусин, Марусин, — сокрушался Сташенков, — что теперь будет, что будет?.. С него-то спрос невелик — штурман, а с меня… Никакие благие намерения не оправдают поломку. Хорошо еще, если долетим благополучно до точки».
— Командир, ничего страшного, — решил успокоить его бортовой техник по переговорному устройству. — Подломана передняя стойка и деформирована немного хвостовая балка.
Как в той песенке: «А в остальном, прекрасная Маркиза, все хорошо, все хорошо…»
— Как ты установил?
— Очень просто: высунулся из люка, все осмотрел.
— Не хватало еще тебе вывалиться.
— Что вы! Меня так крепко держали, — хохотнул Петрухин.
А Сташенкову было не до смеха. Даже рана не причиняла такой боли, как сознание своей вины в гибели шести человек, потере вертолета и аварии. А ведь все могло быть не так…
8
С вечера подул «афганец» — сухой, колючий ветер, и заходящее солнце сразу затянуло грязной, часто рвущейся пеленой; пыль, песок, листья поднялись метров на двести, и все вокруг почернело, приобрело зловещие очертания: дома, деревья, бурьян и кустарники стали похожи на притаившиеся и изготовившиеся к атаке танки и бронетранспортеры шурави, на пушки и залегших солдат. А гремевшие за дувалами порывы ветра казались отдаленными выстрелами и рокотом моторов.
— Вот теперь пора, — сказал Масуд, глядя на север, в темноту, за которой еще утром виднелась широкая долина, привлекающая безлюдием и тишиной, извилистой речушкой и еще чем-то таинственным, пленительно-завораживающим. Там золото! Его, Абдулахаба, а не Масуда, и пусть он не пялит на тот берег глаза, ведь не пойдет же, побоится за свою драгоценную жизнь, а пошлет казначея — его жизнь не так дорога и давно бы пора ему сгинуть, чтобы не терзать сердце страхом о мести, — и потому не получит он ни крупинки, не имеет на него права — сам аллах подсказал эту мысль Абдулахабу.
Они стоят на склоне горы вчетвером: Масуд, Азиз, Гулям — еще одна «правая рука» Масуда, исполняющий волю сардара непосредственно в бою и при карательных набегах на кишлаки, где ислам променяли на лозунги шурави о мире, равенстве и братстве, — и он, Абдулахаб. Масуд долго и отрешенно смотрит в темную круговерть и думает свою думу. «Вот теперь пора» — приоткрывает завесу его намерений: в первую очередь забрать золото. Не зря он поручил Гуляму днем и ночью следить за постом наблюдения советских десантников. 10 солдат — для отряда Масуда не сила, правда, и отряд после ловушки у кишлака Шопша насчитывает 33 моджахеда, но для того чтобы уничтожить этот пост, вполне достаточно. «Афганец»-ветер поможет: вертолеты в такую погоду не полетят, а по долине к посту сутки надо добираться… Куда потом намеревается податься Масуд? В Пакистан, как он говорит, за новым отрядом? Возможно. Но что-то после последнего боя с авиацией шурави погрустнел он и стал более задумчив и озабочен. Похоже, и ему надоело лазать по горам, подставлять своих солдат и себя под пули… Но на примирение он не пойдет: клятву давал самому Сайеду Ахмаду Гейлани, лидеру «национального исламского фронта Афганистана». Скорее всего, надумал, как и Абдулахаб, махнуть куда-нибудь с золотишком в невоюющую, нейтральную страну. Пусть мечтает, надеется…
— Значит, все проследил, все продумал? — повернулся Масуд к Гуляму.
— Так, мой господин, — прижал подобострастно руку к груди Гулям.
— Сколько тебе потребуется воинов, чтобы разделаться с этой кучкой кафиров?
— Надо бы весь отряд, мой господин, — покорно склонил голову Гулям. — У шурави — две собаки. Если учуют…
— Ты глупее собак? — недовольно сверкнул глазами Масуд. — И в такой ветер.
— Он дует с нашей стороны, — возразил несмело Гулям.
— Обойдите подальше. В общем, можешь забрать и весь отряд. — Масуд испытующе посмотрел на Абдулахаба. — А тебе сколько нужно?
«Я и один справлюсь», — чуть не выпалил Абдулахаб, но знал — Масуд никогда одного его к золоту не отпустит, и потому ответил как можно равнодушнее:
— Мне одного вполне достаточно. Вот с Азизом сходим.
— Азиз останется со мной, — не согласился Масуд. — Возьмешь Тахира.
Такое решение сардара несколько путало карты Абдулахаба: когда два этих шакала будут вместе, с ними труднее расправиться. И Тахира ему не хотелось убирать. Но… пути аллаха неисповедимы.
— Хорошо, мой господин.
— Время рассчитайте сами. В пять ноль-ноль мы должны покинуть это место…
Нападение на пост назначили на 23.00. Раньше не получалось — пока преодолеют речку, обойдут гору с востока, чтобы ветер не донес их запах собакам, поднимутся на вторую террасу, на которой обосновались десантники, уйдет не менее четырех часов. А шел уже седьмой час. Оставалось время только на сборы и уточнение действий между каждым моджахедом.
Абдулахаб, чтобы развязать себе руки и не быть зависимым от Гулями, предупредил:
— Мы пойдем с запада, так что нам не по пути.
— Может, еще возьмешь пару моджахедов? — предложил Масуд.
— Нет. Вдвоем пройдем тише и спокойнее.
— Хорошо.
Отряд Гуляма отправился к реке, едва стемнело. Абдулахаб не торопился: проверил и почистил автомат и пистолет, то же заставил сделать Тахира.
В пещере, где обосновался Масуд, кроме него и Азиза осталось пять моджахедов: один часовой на входе и четверо — у самого входа, внутри; Масуд и Азиз — в углублении за крутым изгибом, чтобы не слышать голосов подчиненных и спокойно отдыхать. Здесь же находились Абдулахаб и Тахир. Сардар не обращал на них внимания, сидел у стены, где висел электрический фонарь, и просматривал захваченные сегодня днем в уездном комитете партии кишлака Андава бумаги. Это были газеты и листовки, какие-то брошюры, отдельные листы с напечатанным и скорописным текстом.
Абдулахаба удерживало в пещере не любопытство к этим бумагам и не забота об оружии, он изучал обстановку и обдумывал план, как лучше отомстить своим обидчикам. Вернуться сюда, когда они лягут отдыхать перед дальней дорогой? Попасть в эту пещеру будет не просто: со стороны часового войти ему, казначею, можно, но поднимут вначале Азиза, а это означает — не выйти. Остается потайной лаз, закрытый в углу горной глыбой… Но Масуд, как правило, укладывается спать на него. Так что рисковать не стоят. Остается один выход…
Абдулахаб подошел к Азизу.
— Идем, покажу тебе, где спрятана казна.
— Зачем? Сам к рассвету вернешься.
— Мало ли… Не на свидание идем.
Азиз неохотно поднялся. Раньше Абдулахаб оставлял казну на Тахира, и главный телохранитель был недоволен новым поручением. Но сардар не вступился, значит, с ним согласовано.
Часовой, спрятавшись от ветра за скалу у входа, почти не был виден. Не спросил и не сказал ничего — Азиза и Абдулахаба знал по походке.
Абдулахаб повел Азиза в подветренную сторону. Пистолет лежал за пазухой с патроном в патроннике, на всякий случай; рука сжимала ребристую рукоятку острого кинжала.
— Что-то ты далеко казну свою запрятал, — сказал насмешливо Азиз, сбавляя шаг.
— Дальше положишь, ближе возьмешь, — ответил ему в тон Абдулахаб. Завернули за скалу. — Вот и пришли. — Встал к нему лицом к лицу и, несмотря на темноту, увидел, как обеспокоенно и затравленно заметались глаза. — Что, страшно? Это тебе не у связанного Зафара яйца выкручивать. Знаешь, зачем я тебя сюда привел?
— Я давно подозревал, что ты продался кафирам…
— Врешь. Ты давно догадывался, что я тебе не прощу Земфиру. Как ты смел, грязный гиббон?..
Азиз беззвучно пошевелил губами, со страхом глядя на тонкое лезвие, приставленное к сердцу. Он отпрянул назад, стараясь поймать в падении руку с кинжалом, но Абдулахаб был наготове, увернулся и нанес удар снизу. Азиз захрипел, задергался на руке в предсмертных конвульсиях.
Абдулахаб выдернул кинжал и вытер о полу халата бывшего телохранителя…
Масуд продолжал читать добытые документы. Тахир был уже наготове с рюкзаком за плечами.
— А где Азиз? — спросил он.
— Считает афгани, — ответил Абдулахаб.
— Во жмот, он и себе, наверное, не верит, — усмехнулся Тахир.
— Иди, я догоню, — указал ему взглядом на выход Абдулахаб. — Мне кое-что надо сардару сказать.
Тахир понимающе кивнул: не один Абдулахаб, уходя на задание, оставляет на всякий случай наказ господину.
Когда он вышел, Абдулахаб совершил намаз и встал напротив повелителя. Тот отложил бумаги, чуть наклонил голову, приготовившись выслушать если не завещание, то исповедь.
— Посмотри мне в глаза, Масуд, — сказал Абдулахаб жестко, так, что не узнал своего голоса.
Сардар удивленно вскинул на него глаза. И все понял. Рука из-под бумаг поползла под халат.
