— Так вот, — продолжил Хью, — ничего у этого безумца не вышло. Никто из нас не рассмеялся. Даже не улыбнулся. Один молодой коп выбежал из дома и блеванул во дворе.
— Где Бизо, Хью?
— Надеюсь, замерз в лесу.
— Он не вернулся за «Плимутом» Недры?
— «Плимут» в гараже.
— В лесу он не остался, Хью.
— Может, и нет, — не стал спорить Фостер.
— Если он добрался до Хоксбилл-роуд и кто-то проезжал мимо, его, скорее всего, подвезли.
— Да кто мог остановиться, чтобы посадить его в свою машину?
— Ни один добропорядочный гражданин не проехал бы мимо в такую ночь. Ты видишь парня, одетого не по погоде, может, стоящего у «Хаммера». Сразу думаешь о том, что автомобиль сломался и, если ты не подвезешь этого парня, он наверняка замерзнет. У тебя не возникнет мысль: «Лучше не подвозить его, он выглядит как клоун-убийца».
— Если кто-то его подвез, тогда теперь у него есть автомобиль.
— А труп владельца лежит в багажнике.
— За последние тридцать лет все убийства в городе — дело рук этого подонка и его сына.
— Что теперь?
— Полиция штата думает перекрыть дороги. За пределы округа можно выехать только по пяти, и снег нам помогает.
— Он не уедет сегодня, — предсказал я. — Не закончил одно дельце.
— Я уверен, что в этом ты не прав.
— У меня встроенный духовочный таймер.
— У тебя что?
— Если я что-то готовлю в духовке, то проверяю выпечку за пять секунд до того, как звенит таймер. Всегда. Я интуитивно чувствую, когда она готова, а когда — нет. Бизо не закончил своего дела.
— Это у тебя от отца. Он с легкостью мог бы стать как хорошим копом, так и пекарем. Ты, должно быть, тоже. Это у меня не было выбора.
— Я боюсь, Хью.
— Само собой. Я тоже.
Когда я положил трубку, подошла медсестра, чтобы сказать, что Лорри родила. «Без осложнений» — по словам медсестры.
Мне хотелось ее расцеловать.
В «родилке» рыжеволосая медсестра стояла в углу, над раковиной, мыла наше маленькое чудо. Мелло Мелодион ждал, когда из Лорри выйдет послед, мягко массировал ей нижнюю часть живота, чтобы контролировать поток крови.
Возможно, я бы мог стать копом, как стал пекарем, но вот врача из меня не получилось бы. Да и хорошего пациента тоже.
Только одно помешало мне потерять сознание, упасть лицом вниз и сломать нос: уверенность, что бабушка Ровена тут же придет сюда и все сфотографирует. В кармане комбинезона она всегда, держала «мыльницу».
И потом, по фотографии, вышьет сцену моего позора на подушке и поместит ее на самое почетное место в гостиной.
Изголовье кровати, на которой рожала Лорри, приподняли, так что она наполовину сидела. Пот покрывал усталое, изнуренное… и сияющее лицо.
— А вот и ты. Я подумала, может, ты пошел пообедать.
Я облизнул губы, похлопал себя по животу.
— Нью-йоркский стейк, вареный картофель, кукуруза в сливочном соусе, салат из шинкованной капусты с перцем и кусок шоколадного торта.
— Когда ты готовишь шоколадный торт, — спросил Мелло Мелодион, — ты всегда берешь миндаль или его можно заменить грецким орехом?
— Святой боже, что должна сделать женщина, чтобы хоть здесь стать главным действующим лицом?
И тут же из нее вышел послед. Конечно, это не роды, но тоже зрелище не для слабонервных.
Меня качнуло, я схватил ее за руку, а она сказала:
— Можешь опереться на меня, здоровяк.
На что я искренне ответил:
— Спасибо.
А тут и рыжеволосая медсестра принесла младенца, помытого, розового, завернутого в белую пеленку.
— Мистер Ток, поздоровайтесь с вашей дочерью.
Лорри держала на руках этот драгоценный сверток, тогда как я застыл, парализованный и лишившийся дара речи. Девять месяцев я знал, каким будет финал, и все равно не мог поверить своим глазам.
Для мальчика мы выбрали имя Энди, для девочки — Энн.
У Энн были золотистые волосики. Идеальный носик. Идеальные глазки, подбородок, крошечные ручки.
Я подумал о Недре в морозильнике, о Панчинелло в тюрьме, о Конраде Бизо, скрывающемся в зимней ночи, и задался вопросом: да как я посмел привести столь хрупкого и ранимого младенца в такой страшный мир, как наш, мир, который год от года становится только страшнее?
Впрочем, у моего отца есть поговорка, которая, по его словам, помогает примириться если не с жестокой, то, по меньшей мере, безразличной окружающей средой. Я слышал ее тысячу раз: «Где есть пирог, есть надежда. А пирог есть всегда».
Несмотря на Конрада Бизо, несмотря на все тревоги, мои глаза наполнились слезами радости, и я сказал:
— Добро пожаловать в этот мир, Энни Ток.
Глава 40
Как вы, возможно, помните, Энни родилась в понедельник вечером, 12 января 1998 года, ровно за неделю до второго ужасного дня, предсказанного дедушкой Джозефом.
Следующая неделя стала самой длинной в моей жизни. Приходилось ждать, когда же упадет еще одна большая клоунская туфля.
Пурга миновала. Небо стало светло-синим, знакомым для тех, кто живет на большой высоте над уровнем моря, чистым и таким близким, что до него, казалось, можно дотянуться рукой.
Поскольку Бизо оставался на свободе, ужасный день только приближался, а наш дом на Хоксбилл-роуд находился в достаточно пустынном месте, мы остались в городе, у родителей.
Само собой, больше всего мы боялись, что Энни, только-только родившуюся, у нас отнимут так или иначе.
И мы готовились к тому, что умрем, но этого не допустим.
Поскольку Хью Фостер знал о предсказаниях моего деда и об их точности, полиция Сноу-Виллидж взяла дом моих родителей под круглосуточную охрану, начиная с утра среды, когда я привез домой Лорри и Энни. Собственно, и из больницы мы приехали на патрульной машине.
Полицейские дежурили по восемь часов. Каждый час один из них обходил дом, проверяя окна и двери, поглядывая на улицу и соседские дома.
Отец ходил на работу, но я взял отпуск и сидел дома. Разумеется, когда напряжение начинало сводить меня с ума, шел на кухню и что-нибудь пек.
Все копы в качестве командного пункта выбирали кухню, и к четвергу они пришли к единому мнению, что никогда в жизни им не удавалось так хорошо и вкусно поесть.
В тяжелые времена соседи обычно выражают сочувствие и поддержку тем, что приносят еду. В нашем случае соседи слишком хорошо нас знали, чтобы приносить обычные запеканки или домашние пирожки.
Вместо этого они приносили ди-ви-ди. Уж не знаю, самостоятельно ли они пришли к выводу, что в наш насыщенный информацией век в час беды ди-ви-ди становится приемлемым заменителем пищи, или провели организационное собрание, но к пятнице наши потребности в ди-ви-ди были удовлетворены на два года вперед.
Бабушка Ровена выбрала все фильмы со Шварценеггером и смотрела их одна, в своей спальне, за закрытой дверью.
Остальные ди-ви-ди мы сложили в коробку в углу гостиной и надолго о них забыли.
Мама закончила рисовать свинью и взялась за портрет малышки. Может, она слишком долго рисовала исключительно представителей фауны, потому что на ее новой картине наша очаровательная девочка приобрела несомненное сходство с кроликом.
Энни отнимала у нас не так много времени, как я ожидал. Показала себя идеальным ребенком. Не плакала, не требовала особого внимания. Спала всю ночь (я говорю про ночь пекаря, с девяти утра до четырех пополудни) крепче, чем любой из нас.
Я даже хотел, чтобы она активнее давала о себе знать и тем самым отвлекала от мыслей о где-то затаившемся Бизо.
Пусть в доме круглосуточно находился полицейский, я радовался, что приобрел пистолет и научился из него стрелять.
Я заметил, что Лорри постоянно держит под рукой острый нож и яблоко, которое она, по ее словам, собиралась «в скором времени» порезать и съесть. К субботе яблоко пожухло, и она заменила его на грушу.
Обычно чистят и режут фрукт специальным ножом с небольшим лезвием. Лорри же предпочла мясницкий тесак.
Папа, благослови Господь его душу, принес домой две бейсбольные биты. Не современные алюминиевые, а увесистые деревянные, «Луисвилль слаггерс». Он никогда не проявлял интереса к оружию, и учиться стрелять времени у него не было. Одну биту он отдал маме.
Никто не спросил его, почему он не принес третью биту, для бабушки. Каждый из нас мог найти логичное объяснение такому решению.
Наконец наступил ужасный день.
Понедельник у отца был выходным, и с полуночи воскресенья до зари 19 января мы вшестером просидели в столовой. Подкреплялись пирожными, пирогами, тортами и черным кофе.
Шторы держали плотно задернутыми. Как-то пытались поддерживать общий разговор, но частенько умолкали и, склонив голову набок, прислушивались к звукам в других комнатах и шуму ветра за окнами.
Заря пришла одна, без клоуна.
