– Разумеется, рада, – ответила Леони. – Но, в отличие от тебя, я не росла с мыслью о том, что рождена для Палестины. Мне слишком многому надо научиться...
– А, вот вы где! – К ним бежала Теди. – Они такой стол для нас накрыли! Представляете... с мороженым!
В столовой их встретила высокая девушка. Принесла им хлеб и яйца вкрутую.
– Извините, – сказала она, – но, сдается мне, весь салат уже съели.
Теди и Леони рассмеялись.
– Не обращай внимания, – сказала Шендл девушке. – Некоторым не понять местного пристрастия к овощным салатам на завтрак, обед и ужин.
Тут подошла Нина – с большой тарелкой ванильного мороженого. Девушки съели по ложке, а затем тарелку поставили перед Якобом.
Он опасливо понюхал угощение и спросил у Эсфири:
– А мне понравится?
– Только не говори, что никогда в жизни не ел мороженого! – ахнула Теди.
Малыш неуверенно сунул в рот первую ложку, улыбнулся не сводившим с него глаз женщинам и кивнул:
– А ничего.
Пока он уписывал мороженое, подруги, перебивая друг друга, обсуждали преимущества сортов, которые ему еще предстояло попробовать, – шоколадное, клубничное, кофейное, карамельное...
Вылизав до блеска тарелку, Якоб объявил:
– Это мое любимое. Навсегда.
Все уже отужинали и разошлись, дежурные уборщики подметали пол и наводили порядок, а девушки все сидели в столовой. Якоб спал, пристроив голову на колени Эсфири. Разговор плавно перетекал от мороженого к здешним красотам, от горных пейзажей – к недавнему противостоянию. Потом они обсудили израненные ноги Леони. Но никто ни словом не обмолвился о том, что их ждет завтра. Они жили настоящим.
– Просто не верится, что я только в первый раз проснулась здесь сегодня утром, – задумчиво сказала Теди. – Такое чувство, будто я здесь давно.
– Еще вчера мы торчали в Атлите, – напомнила Шендл.
– Да, только вчера, – сказала Зора. – Всего-то несколько часов назад.
– Интересно, соберемся ли мы вот так еще раз, – вздохнула Теди.
– Соберемся, – твердо сказала Леони. – Алица из лазарета вечно повторяла, что это очень маленькая страна. Тут все время натыкаешься на старых знакомых, друзей детства.
– Может, так и есть, – пробормотала Шендл.
Эсфирь молчала, положив голову на стол.
– Все, девочки, – сказала Шендл. – Пора на боковую.
Они вышли на улицу пожелать друг другу спокойной ночи.
Леони поочередно поцеловала подруг. Теди она прошептала на ухо:
– А чем мы пахнем сейчас?
– Соснами и лавандой.
Эсфирь прижалась лбом ко лбу Шендл и сказала:
– Благослови тебя Господь.
Шендл обняла ее и ответила:
– Ну все, хватит. Вообще-то, утром мы снова увидимся.
Шендл, Леони, Теди и Зора вернулись в свою комнату и упали на кровати – будто листья, спорхнувшие с одного дерева. Даже Зора всю ночь напролет спала как ребенок, крепко и глубоко. И каждая видела яркие сны.
Шендл плыла на деревянном плоту по озеру, окруженному ивами и березами. Она зачерпывала ладонью прозрачную воду, пила и никак не могла напиться.
Зора парила в бледном стылом небе, будто ястреб, легший на крыло. А в следующий миг она стояла на земле и, запрокинув голову, смотрела, как в небе кружит огромная птица.
Теди сидела за сгодом, ломившимся от фруктов. Они блестели, точно отполированные водой камни. Такие красивые, что страшно прикоснуться, не то что съесть. Она придвинула к себе ломоть серого хлеба и отломила кусок.
Леони вошла в тихую комнатку с детской кроваткой. На спинке кроватки было вырезано ее имя, она легла, и кроватка пришлась ей как раз впору. И Леони погрузилась в сон во сне, и снилось ей в этом втором сне, как в распахнутые настежь окна вливается ослепительный солнечный свет.
Прощание
Шендл равнодушно улыбнулась в ответ на улыбку красивой незнакомки, сидевшей напротив. Она не сразу узнала девушку в темно-зеленой блузке.
– Это и вправду ты?!
Волосы Зоры были собраны в элегантный узел, открывавший высокие круглые скулы. Ее карие глаза теперь, когда под ними исчезли темные круги, стертые хорошим сном, сияли, как оникс.
– Глупо выгляжу, знаю, – сказала Зора. – Но эта девица затащила меня к себе в комнату и отказалась выпускать, пока... ну, в общем, вот это. – Она помахала руками вокруг головы, будто отгоняла комаров.
– Выглядишь шикарно! – восхитилась Теди.
Они с Леони только что вошли в столовую.
– Не говори ерунды, – проворчала Зора.
– Господи, да ты в зеркало смотрелась? – воскликнула Леони. – Не знаю, кто выбирал эту блузку, но этот человек истинный гений. Теперь ты должна носить только этот цвет.
Эсфирь, увидев Зору, восторженно взвизгнула.
– Я знала! Я знала! – кричала4 она.
Когда они принялись за еду, Шендл спросила:
– Вы хорошо спали?
Эсфирь ответила, изо всех сил стараясь отчетливо произносить еврейские слова:
– Не помню, когда я в последний раз так хорошо высыпалась.
– И я тоже, – кивнула Зора. – Лучше не бывало.
– Да, – согласились остальные и принялись за хлеб и салат, чтобы избежать разговоров о том, что принесет день.
В столовую вошел невысокий жилистый человек, помахал над головой газетой.
– Зелигман! – послышались со всех сторон возгласы. – Что пишут?
– Мы на первой полосе «Палестин пост», так что теперь все знают, что у нас тут приключилось! – объявил он. – А вот, друзья мои, что сообщает «Ха-Арец» [14]. «Двести восемь заключенных были освобождены из Атлита с применением силы».
Грянули аплодисменты. Зелигман, председатель кибуца, которого редко видели без планшета, выждал, пока все успокоятся.
– «В среду около полуночи беженцы, содержавшиеся в лагере Атлит, бежали при содействии сил еврейского поселения. На тот момент в лагере находились 182 иммигранта, прошедшие ужасы концентрационных лагерей. Кроме того, там было 37 беженцев из Ирака и Сирии, ждущих депортации, что привело к высокой напряженности в лагере... Женщина-христианка была связана и скончалась от удушья...»
Зора покосилась на Леони, Теди и Шендл, которые сосредоточенно изучали содержимое тарелок.
– «...К утру многочисленные полицейские войска окружили кибуцы Бейт-Орен и Ягур. Когда новости достигли Хайфы, толпы рабочих и молодежи, оставив работу и школы, бросились на помощь осажденным фермерам. Тысячи людей возвратились в Хайфу с горы Кармель».
– Тысячи? – возмутился кто-то. – Здесь было от силы пара сотен. Ну и горазды врать эти писаки!
– «...Толпа в четыре тысячи человек собралась на улице Ге-Халуц. Звучали пламенные речи. В них подчеркивалось, что рабочие Эрец-Исраэль готовы к борьбе с любым декретом, направленным против иммиграции... Все фракции выразили свои соболезнования в связи с потерями, понесенными полицией. Был убит британский инспектор Гордон Хилл, двадцати двух лет, родом из Аведона, со степенью магистра права Абер– динского университета. Прежде чем присоединиться к полиции Британского мандата, он посещал полицейские курсы».
– Гордон? – прошептала Теди на ухо Шендл. – Не тот ли это молоденький сержант из Атлита, что работал в приемной начальника лагеря? Блондин, который на иврите говорил?
– Не знаю.
После того как люди разошлись по своим рабочим местам, Леони придвинулась поближе к остальным подругам и прошептала:
– Они преподнесли это так, будто ее смерть – несчастный случай.
– Значит, так тому и быть, – сказала Теди. – Ты заметила, что они не назвали никаких имен? Все уже забыто.
Зора пожала плечами:
– А я вообще не понимаю, о чем вы.
К их столику подошел Зелигман.
– Кто из вас будет Шендл Ашкенази?
Шендл подняла руку.
– Ты знаешь кого-нибудь по фамилии Бессер?
– Я знала Шмули Бессера, – ответила она, в голове тотчас вспыхнула картинка: Шмули весело ухмыляется в объектив. – Но он погиб.
– Это тебе от Иезекиля Груббера.
Зелигман протянул конверт.
Шендл взяла письмо, которое явно вскрывали, а потом кое-как заклеили снова, достала листок.
– От двоюродного брата Шмули, – пробормотала она. – Зовет к себе в кибуц Алоним. Это далеко?
– Нет, рядом. И в двух шагах от Хайфы. У меня там много друзей. Завтра они кого-нибудь за тобой пришлют.
– А с моими подругами что решили? – спросила Шендл.
– Как звать?
– Дубински, – сказала Леони.
– Дубински, Леони. Отправишься в кибуц Далия.
– Это ведь тоже здесь, недалеко, у Хайфы, да?
– Откуда ты знаешь? – изумилась Теди.
– По-моему, там живет дядя Алицы. Интересно, не приложила ли она к этому руку? Это возможно, господин Зелигман? Я работала в больнице с госпожой Гилад. Медсестра Алица Гилад.
– Я понятия не имею, как вас распределяли.
– А что со мной? – спросила Теди. – Моя фамилия Пасторе.
