Впрочем — с этим проблем возникнуть не должно — рыцарь заявит, что принял обет таскать в ухе напоминание о поражении до тех пор, пока не отомстит проклятым саксам, злодейски поубивавшим добрых рыцарей. Отмщение скорее всего не произойдет в ближайшее время, а может быть и никогда не произойдет, так что серьга имеет право красоваться в ухе рыцаря до самой его смерти. Или до того момента, когда он посчитает обет выполненным — например отомстит англичанам, обрюхатив какую-нибудь распутную англичанку — если та попадется на его извилистом жизненном пути.
Кстати сказать, в процессе выяснилось, почему Жан так возмутился массовым уничтожением своих коллег, хотя казалось бы, что такого? Война, есть война, тем более что французы сами приперлись в Англию, никто их туда не звал. Дело в том, что у рыцарей не было принято убивать соперников рыцарского звания ни на личных поединках, ни на войне — гораздо почетнее и выгоднее захватить в плен и потом взять выкуп. И рыцари целы, и денежки звенят в кармане. И тут — простолюдины, быдло, грязь под ногами — режут цвет дворянства Франции как свиней или баранов! Отвратительно! Нечестно! Подло! Вот если бы на месте побежденных были простолюдины — тогда да! Их прирезать — никто не пожалеет! А так — полное падение нравов!
Все это, и немного больше, озвучил славный рыцарь Жан Де Моне по дороге к своему великолепному замку, оказавшемуся грубым собранием плохо отесанных камней, нагроможденных на берегу большого пруда, заросшего высокой прибрежной травой, названия которой Слай не знал.
Справедливости ради нужно сказать, что хотя замок с точки зрения Слая выглядел не особо мощным укреплением, он вполне отвечал всем требованиям военной науки — высокие каменные стены, ров, воняющий нечистотами (Слай заметил специфические потеки на стене под сооружением, приделанным наверху). Квакали лягушки, лаяли собаки, гоготали гуси, пахло дымом, навозом.
Жан набрал грудью воздух и сказал, счастливо улыбаясь:
— Как хорошо дома! Вы, демоны, тоже радуетесь, возвращаясь домой? Или вы не испытываете чувств, таких, как у людей?
— Болван! Мы тоже люди! Такие же люди, как и вы! — не выдержал Слай — Сколько раз тебе об этом говорить?! А дом наш — корабль! Эта та штука, в которой мы с тобой летели по небу!
— А та штука поменьше, это чего? Как это называется?
— Это маленький корабль... шлюпка.
— А ты не мог бы мне его подарить? Вместо моей доли золота?
— Этого только не хватало! — фыркнул Слай, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить в свежее коровье дерьмо — Ты же поубиваешь англичан! И соседа своего грохнешь! Эта шлюпка могла бы уничтожить всю Англию, Францию и еще полмира в придачу! Только дай тебе волю.
— Ну... да. Но вам же это хорошо! Демоны питаются душами убиенных! Я много поубиваю!
— Идиот! Мы никого не убиваем. Нам вообще запрещено убивать людей! Это нехорошо!
Слай споткнулся, едва не упал, споткнувшись о кучу засохшего дерьма, и не обратил на то, как блеснули глаза славного рыцаря Де Моне. Если бы он это видел, скорее всего, сто раз подумал бы — идти, или не идти в замок. Но Слай не видел, и продолжил свой путь к воротам замка вдоль длинного, покрытого ряской рва.
Ворота были открыты, и возле них ни охранников, ни других вооруженных людей, которые могли бы остановить захватчиков, пожелавших забраться в родовое гнездо Де Моне. Впрочем — кому забираться? Враги, они же соседи, скорее всего полегли на полях старой доброй Англии, крестьяне же никогда не сунутся в замок без разрешения хозяев — за это можно поплатиться головой.
Все это так же пояснил Жан, пока он, со своим «демоном» медленно, но верно продвигался к воротам дома родного, из которого только что выехала телега, скрипом деревянных колес пробиравшая до самых печенок. Пыль, поднятая телегой, еще оседала на землю, когда рыцарь Жан вошел под сень крепостной стены и его башмаки, сделанные в конверторе звездолета, простучали по булыжнику, вытертому ногами десятков поколений обитателей замка.
Двор, по которому вольготно бродили куры и гуси, был тихим, сонным, спокойным, как и полагается нормальному замковому двору в полуденное время — жарко, скучно. Времени нет, оно остановилось, исчезло, и определяется только по тому, как склонилось солнце — вставали здесь до рассвета. Днем, в жару, отдыхали, потом снова работали и ложились спать сразу после захода солнца. Никаких тебе ночных бдений и посиделок — свечи дороги, масло для фонарей тоже недешево.
Первым путников обнаружил мальчишка-конюх. Он вышел из-под навеса, укрывавшего от палящих лучей солнца сбруи и всякую хозяйственную дребедень, потянулся, почесал грязный живот и замер, выпучив глаза. Из его конопатого носа протянулась здоровенная зеленая сопля, она тянулась так медленно и важно, будто жила своей жизнью, отдельно от тела, и когда коснулась верхней губы, включила звук:
— Ааааа! Господин! Господин вернулся с войны! Ааааа!
Мальчишка подбежал к рыцарю, плюхнулся на колени и уткнулся головой в пыльную землю, украшенную конским навозом. Он так и не перестал орать, только «сигнал» стал поглуше, потратив силу на поднятие в воздух пылевого облака. Выглядело это так, будто работал небольшой компрессор.
На крик мальчугана выскочил взрослый конюх, и тоже бросился в пыль перед хозяином, что слегка покоробило Слая — нет, он так-то знал о нравах древних веков, но видеть воочию, как люди падают ниц перед обычным человеком — это не для человека будущего. Современник Слая ни перед кем не падает ниц, будь тот даже президент звездного скопления.
Впрочем — это касалось лишь Беории и подобных ей планет, где правление осуществлялось по демократическому принципу. Насколько Слай знал, и в их времени существовали планеты, где было развито рабство, и где человеческая жизнь ценилась не больше, чем за нее заплатили. Но Слай не был на этих окраинных, диких планетах и никогда не собирался их посещать. Он был категорически против рабства. Точнее — оно было ему ненавистно.
Через несколько минут двор наполнился людьми — они орали, шумели, падали в пыль, плакали — то ли на самом деле охваченные радостью, то ли искусно ее изображая. Дворни было довольно много, что удивило Слая — попробуй-ка, прокорми такую кучу народа, тем более что все они были предназначены лишь для одного — обеспечения жизни рыцаря Жана Де Моне и его супруги, Анны Де Моне.
Хозяйку замка Слай увидел последней, когда площадь заполнили практически все жители замка — их было человек тридцать-сорок, детей, женщин, взрослых мужчин (Этих было немного, человек восемь-десять. Может чуть больше.).
Анна оказалась миленькой девицей, которую слегка портило отсутствие двух передних зубов справа и сальные волосы, уложенные в простую прическу, больше соответствующую простолюдинке, чем родовитой даме. По крайней мере так казалось Слаю. Девушка была совсем маленького роста, меньше, чем Жан, или Слай, но для Земли этого времени такой рост был вполне нормален — Слай уже давно знал, что рыцари были совсем не гигантами, как это мог бы представить себе не искушенный в истории человек. Не зря все дошедшие до современности доспехи были настолько маленькими, что облачиться в них могли бы только жители планет с высокой гравитацией, то есть небольшие, сухие, жилистые особи мужеского пола. Само собой — мужского, потому что дело женщины ждать дома и надеяться, что муж вернется с поля брани целым, невредимым, и желательно с возами награбленного барахла.
Увы, в этот раз возы барахла не сопровождали хозяина замка, тем не менее радость хозяйки была неподдельной, и она, радостно завизжав, бросилась на шею мужа, повиснув на ней, как тяжелая гиря.
Жан горделиво покосился на спутника, мол, смотри, как меня любят! Какая красавица бросается мне на грудь! И благосклонно похлопал по заду супружницы, откликнувшейся урчанием, достойным кошачьего племени.
* * *
Слай с отвращением и некоторым недоверием смотрел на то, как насыщаются люди за столом. Оказалось, что выглядит все это вовсе не так красиво, как на картинках. Ни тебе музыкантов, услаждающих слух, ни тебе толпы дворян, славящих хозяина и хозяйку — дощатый стол, плошки с едой, у дверей стол другой, где сидят конюхи и всякая челядь, в том числе несколько вооруженных охранников, довольно корявых и грязных на вид, вооруженных мечами и кинжалами в потертых ножнах.
Еды много, стол ломился от угощения — похоже было, что выставили все, что могли. Куски мяса, какие-то овощи, зелень и много, очень много вина. Совсем скоро участники трапезы нажрались и начали что-то петь нарочито противными голосами, поглядывая на своего господина, довольно кивающего головой.
Жан сидел рядом с женой, посадив ее по левую руку от себя. По правую сидел Слай, пытающийся пить из бокала какую-то кислую бурду, по недосмотру именуемую тут вином. Удавалось Слаю это с трудом, вино горчило, было противным, но он стоически пил, а Жан, видя, что бокал Слая пустеет, делал знак мальчишке и тот вновь и вновь подливал из высокого глиняного кувшина.
