Неизвестно, сделала она это или нет. Словом, враждебные отношения между мужчинами бросаются в глаза. Любовник ничего не имел бы против, если бы Ле Нермора посадили.
- Все это вполне может оказаться правдой,- задумчиво заключил Данглар.
- Я тоже ему верю.
- У Ле Нермора нет алиби ни на одну из трех ночей, когда произошли убийства. Если он хотел избавиться от жены до того, как она взбунтуется, он мог воспользоваться случаем, который ему предоставлял человек, рисующий синие круги. Ле Нермор не храбрец, он сам так говорил. Не из тех, кто рискует. С целью свалить вину на маньяка он убивает двух случайных людей, чтобы создать видимость серийности, а потом приканчивает свою жену. Дело сделано. Полиция ищет человека с кругами, а его не трогает. И наследство у него в кармане.
- Грубовато сработано. Он, наверное, полицейских за дураков держит.
- С одной стороны, дураков среди полицейских ровно столько же, сколько среди всех остальных. С другой стороны, людям поверхностным эти сомнительные делишки вполне могли бы прийтись по вкусу. Согласен, Ле Нермора нельзя назвать поверхностным. Однако всякий может проколоться. Это случается. Особенно когда строишь такие увлекательные планы. А Дельфина Ле Нермор? Она-то что делала на улице в такой поздний час?
- Любовник говорит, что она не собиралась в тот вечер выходить из дому. Он очень удивился, когда, вернувшись, не нашел ее. Он подумал, что она ушла за сигаретами на улицу Бертоле, в магазинчик, открытый всю ночь. Она часто туда ходила, когда заканчивались ее запасы. Прошло какое-то время, и он решил, что Дельфину зачем-то позвал к себе муж. Он не посмел звонить Ле Нермору и лег спать. Утром его разбудил я.
- Ле Нермор мог обнаружить круг, например, около полуночи. Он звонит жене, вызывает ее и убивает на месте. Кажется, дела Ле Нермора складываются очень неважно. А вы как думаете?
Скатерть вокруг тарелки Адамберга была сплошь усеяна крошками. Данглар, всегда очень аккуратный за столом, взирал на это в полном ужасе.
- Что я думаю? - переспросил Адамберг, подняв голову. - Ничего. Я думаю только о человеке, рисующем синие круги. Вы, должно быть, уже начали это понимать, Данглар.
В понедельник утром Огюстена-Луи Ле Нермора взяли под стражу, а потом начались бесконечные допросы.
Данглар не скрывал от него, что положение у него серьезное.
Адамберг предоставил Данглару действовать по своему усмотрению, и тот принялся беспощадно бомбить заданную цель. Старик, казалось, был не в силах защищаться. Каждая из его попыток оправдаться тут же пресекалась резкой отповедью со стороны Данглара. Между тем Адамберг отчетливо видел, что инспектор испытывает жалость к своей несчастной жертве.
Сам комиссар не чувствовал ничего подобного. Он люто ненавидел Ле Нермора, но ни за что на свете не согласился бы, чтобы Данглар спросил его почему. И Адамберг помалкивал.
Данглар уже несколько дней вел допрос Ле Нермора.
Время от времени Адамберг заглядывал в кабинет Данглара. Загнанный в угол, испуганный свалившимися на него тяжкими обвинениями, старик разваливался на глазах. Он уже был не в состоянии отвечать на самые простые вопросы. Нет, он не знал, что Дельфина не оставила завещания. Он всегда был убежден, что все перейдет к сестре Клер, она всю жизнь маялась одна с тремя детьми. Нет, он не знает, где был в те три ночи, когда произошли убийства. Должно быть, он работал или спал, как обычно.
Данглар ледяным тоном опровергал его слова: в ночь убийства Мадлены Шатлен в аптеке сидела дежурная. Она видела, как Ле Нермор выходил из дому. Ле Нермор, совершенно раздавленный, пытался объяснить, что это вполне возможно, что он иногда выходил вечером, чтобы купить сигареты: «Я ломаю сигареты и набиваю трубку табаком. Мы с Дельфи всегда много курили. Она-то пыталась бросить. Я - нет. Мне слишком одиноко в моем огромном сарае».
И снова - круг руками в воздухе, и снова - подавленность, и только взгляд, несмотря ни на что, - ясный и упрямый. От профессора Коллеж де Франс мало что осталось, теперь это был дряхлый старик, конченый человек, который из последних сил и вопреки здравому смыслу пытался отвести от себя обвинение, теперь уже почти неизбежное. Он уже, наверное, тысячу раз повторил: «Это не мог сделать я. Я любил Дельфи». Хотя у Данглара становилось все тяжелее на душе, он по-прежнему давил на Ле Нермора, не утаив ни одного факта, свидетельствовавшего против старика. Инспектор даже намеренно допустил небольшую утечку информации, незамедлительно появившейся на первых полосах газет. Старик едва притрагивался к еде, несмотря на уговоры Маржелона, умевшего иногда быть очень ласковым. Ле Нермор зарос щетиной, он не стал бриться, даже когда ему разрешили уйти домой на ночь, отпустив из камеры предварительного заключения. Адамберг удивлялся тому, как быстро сломался этот старик, несмотря на ясный ум, служивший ему надежной защитой. Комиссару никогда прежде не доводилось видеть, чтобы человека так быстро выбило из колеи.
К четвергу почти обезумевший Ле Нермор в буквальном смысле еле держался на ногах. Следователь прокуратуры потребовал подготовить документы для обвинительного заключения, и Данглар сообщил старику об этом решении. Ле Нермор сделал долгую паузу, как в ночь убийства Дельфины, когда полицейские пришли к нему домой. Казалось, он взвешивает все «за» и «против». Так же, как тогда, Адамберг сделал знак Данглару ни под каким предлогом не прерывать молчания.
Наконец Ле Нермор сказал:
- Дайте мне мел. Синий мел. Никто не пошевелился, и он добавил властным тоном:
- Вы не слышали? Я просил принести мне мел.
Данглар вышел и, поискав, обнаружил мел в ящике стола Флоранс. Там можно было найти что угодно.
Ослабевший Ле Нермор осторожно поднялся и взял мел. Он встал перед гладкой белой стеной и на несколько секунд задумался. Потом быстро надписал крупными буквами: «Парень, горек твой удел, лучше б дома ты сидел».
Адамберг стоял не шелохнувшись. Он ждал этого момента со вчерашнего дня.
- Данглар, найдите Менье. Он должен быть где-то здесь, - произнес комиссар.
Данглар ушел, а человек, рисующий синие крути, повернулся лицом к Адамбергу и уставился на него.
- Здравствуйте,- обратился к нему Адамберг.- Я давно уже вас ищу.
