В связи с работой комиссии между членами советского руководства усилились трения, ярко демонстрировавшие ситуацию в верхах. Продолжая политику стравливания своих соратников, Сталин назначил руководителем комиссии не Маленкова, который в течение ряда лет курировал программу развития животноводства, а Хрущева. Более того, Маленков не был даже введен в состав комиссии. Очевидно, что для Маленкова это был серьезный удар, своего рода демонстрация недоверия и угроза оказаться «козлом отпущения» за провалы в животноводстве. Однако Хрущев повел себя в этой ситуации чрезвычайно осторожно. По свидетельству самого Хрущева, подтвержденному затем Микояном, он пытался отказаться от председательствования в комиссии. Хрущев утверждал также, что предлагал на эту роль Маленкова[529]. Мотивы Хрущева очевидны. Во-первых, каждый из сталинских соратников старался держаться подальше от политически щекотливых дел, которым, несомненно, была подготовка столь существенных решений. Во-вторых, он предпочитал не вступать в неизбежный конфликт с обиженным Маленковым. Несмотря на корректность действий Хрущева, возглавившего комиссию лишь по приказу Сталина, Маленков, судя по всему, затаил обиду и пытался противодействовать Хрущеву. По словам Хрущева, люди Маленкова постоянно докладывали своему патрону о работе комиссии. Кроме того, Хрущеву специально звонил Берия и уговаривал «не обижать» Маленкова[530]. Вскоре проблема, однако, разрешилась лучшим для Хрущева образом. В комиссию по животноводству был введен не только Маленков, но и Берия.
Обстоятельства, при которых это произошло, в общих чертах можно реконструировать по более поздним заявлениям членов высшего руководства и отдельным доступным пока документам. Как утверждал Микоян на пленуме ЦК КПСС в июле 1953 года, комиссия, работавшая без Маленкова, представила Сталину два варианта проекта постановления. Они предусматривали в качестве базовых повышение закупочных цен на мясо рогатого скота до 90 или до 70 коп. за килограмм, т. е. в меньшей мере, чем предлагалось в первоначальном проекте, рассматривавшемся комиссией. Сталин предложил свой вариант — повышение цен до 50–60 коп.[531] При этом, как утверждал Хрущев на пленумах ЦК в июле 1953 и в июне 1957 годов, Сталин предложил резко, на 40 млрд руб., повысить налог «на колхозы и колхозников»[532]. Документальные подтверждения этих заявлений Хрущева пока не обнаружены. Вызывает сомнения цифра, названная Хрущевым, так как общий размер сельскохозяйственного налога, предъявленного к уплате в 1952 году, составлял около 10 млрд руб.[533] Однако, судя по всему, Сталин действительно предлагал вслед за увеличением вложений в животноводство соответствующим образом повысить налоги на деревню. В этом случае намеченные меры стимулирования животноводства могли превратиться в простое перераспределение ресурсов внутри самого сельского хозяйства, повышение доходности животноводства за счет других отраслей. Такой план был вполне в духе представлений Сталина о назначении сельского хозяйства как источника финансирования тяжелой промышленности и милитаризации.
Судя по воспоминаниям Микояна, Сталин отверг предложения комиссии и выдвинул требование о повышении налогов на традиционной встрече руководящей группы на сталинской даче. Услышав сталинские предложения, Хрущев, по словам Микояна, предложил включить в комиссию для проработки вопроса также Маленкова и Берию. Сталин согласился с этим[534]. Эти сведения Микояна, полученные им, скорее всего, от Хрущева (сам Микоян на дачу Сталина в этот период уже не приглашался) подтверждаются документами. Действительно, 19 февраля 1953 года было принято постановление Бюро Президиума ЦК КПСС о введении Маленкова и Берии «в состав Комиссии ЦК КПСС для выработки коренных мер по обеспечению дальнейшего развития животноводства». Причем оформление этого постановления в подлинном протоколе заседаний Бюро Президиума также подтверждает рассказ Микояна. На проекте постановления сохранилась отметка о том, что за его принятие проголосовали Сталин, Маленков, Берия, Булганин и Хрущев. Остальные члены Бюро Президиума Ворошилов, Каганович, Первухин и Сабуров были опрошены секретарем дополнительно. 19 февраля и вокруг этой даты в журнале регистрации посетителей кабинета Сталина не зафиксированы никакие встречи руководящей группы[535]. В связи с этим с большой долей вероятности можно предполагать, что упомянутое решение было принято на встрече Сталина, Маленкова, Берии, Булганина и Хрущева на даче Сталина.
По словам Микояна, все члены высшего руководства, входившие в состав комиссии (сам Микоян, Хрущев, Маленков, Берия) единодушно полагали, что поручение Сталина о повышении налогов выполнить невозможно[536]. Пока в архивах не удалось обнаружить какие-либо расчеты по повышению налогов, производившиеся в последние недели жизни Сталина. После смерти Сталина вопрос был похоронен. Новое руководство страны предприняло достаточно серьезные реформы в деревне, повысив заготовительные цены на сельскохозяйственную продукцию и снизив налоги. Впервые за долгие десятилетия советской власти крестьянство получило передышку.
* * *
Политическая практика при жизни Сталина отвергала назревшее реформирование системы. Главной причиной этого была монополия вождя на выдвижение политических инициатив. Активность сталинских соратников сдерживали как их страх перед диктатором, так и взаимное недоверие и ревность, жесткое раздробление компетенций по ведомственному принципу. Личные политические предпочтения Сталина до самого конца были чрезвычайно консервативными и охранительными. Именно Сталин являлся основным препятствием на пути очевидно назревших новаций. Даже те из них, которые активно обсуждались еще при жизни Сталина, имели ограниченный и непоследовательный характер. Примером могут служить преобразования в деревне. Формально инициированные Сталиным, только после его смерти они получили возможность для реального и действенного воплощения в жизнь.
Главной политической предпосылкой послесталинских реформ была готовность к ним наследников вождя. Несмотря на то, что при жизни Сталина его соратники предпочитали политическую сдержанность, они в той или иной степени были осведомлены о реальных проблемах, с которыми сталкивалась страна. Очевидно, что степень этой информированности напрямую зависела от позиции в партийно-государственной иерархии. Распространение информации по принципу «каждому знать только то, что необходимо» было важнейшим правилом функционирования сталинской системы. Учитывая это обстоятельство, наиболее информированными членами высшего руководства при Сталине могли быть Маленков и Берия. Как первый заместитель Сталина по партии Маленков выполнял широкий круг функций, включая решение наиболее важных и политически чувствительных вопросов. Берия повседневно сталкивался с реальностями системы, курируя такие ключевые ее сферы, как деятельность МВД и военные проекты. Именно Маленков и Берия, судя по документам, были инициаторами важнейших решений, положивших начало демонтажу наиболее радикальных элементов сталинской системы.
Словно ощущая эти угрозы, Сталин до последнего момента своей жизни с немалой энергией отстаивал неприкосновенность созданной им системы. Последние месяцы жизни диктатора были отмечены новыми «дисциплинирующими» атаками против соратников и репрессивными кампаниями.
Глава 6
ПОСЛЕДНИЕ БИТВЫ СТАЛИНА
В начале 1952 года личный врач Сталина профессор В. Н. Виноградов отметил очевидное ухудшение состояния здоровья вождя[537]. Сталин, хотя и впал в ярость и отказался от услуг Виноградова, в конечном счете, был вынужден учесть совет своего врача. В последовавшие за этим месяцы вождь бросил курить и еще более отдалился от дел. Его физическое состояние стало источником беспокойства его окружения, поскольку он страдал провалами в памяти, утомляемостью и резкими перепадами настроения[538]. Соратники были склонны приписывать ряд непредсказуемых действий, которыми был отмечен последний год жизни Сталина, его физической и даже умственной деградации. Публичные обвинения в адрес своих самых давних и уважаемых коллег, увольнение и арест ближайших и старейших помощников, внезапное впадение вождя в самые тяжелые, даже по его меркам, приступы паранойи, казалось, свидетельствовали о начале погружения в глубоко иррациональное душевное состояние[539]. И все же, несмотря на приступы физической слабости и припадки гнева, в целом в последние месяцы жизни Сталин следовал той модели руководства, над созданием которой он упорно трудился в предыдущий период.
