Эдуард Третий, милостью Божьей король Англии, привел с собой около двенадцати тысяч солдат. К нынешнему времени пятая часть их была на острове, и подходили все новые. Никто их не вел. Им было приказано отступать. Но они не подчинились и захватили Кан, хотя противник по-прежнему удерживал сторожевую башню у моста, откуда летели арбалетные стрелы.
Томас выскочил из переулка на главную улицу и присоединился к отряду лучников, которые осыпали укрепленную башню стрелами. Под их прикрытием ревущая толпа валлийцев и англичан ринулась на французов, поддерживавших стрельбой защитников баррикады. Ее теперь атаковали с обеих сторон. Защитники сгрудились под аркой башни. Поняв, что их ждет, они побросали оружие и закричали, что сдаются. Но лучники были не в состоянии остановиться и продолжали атаку. Французов сбросили в реку, а потом сотни рук разобрали баррикаду, сбрасывая через ограждение телеги и скамьи.
Огромная масса вооруженных людей за сторожевой башней рассеялась по острову. Томас полагал, что большинство бросились спасать своих жен и дочерей. Их преследовали разъяренные лучники. Эта толпа пронеслась мимо Томаса, направляясь в самое сердце Иль-Сен-Жана. Там не смолкали крики. Повсюду стоял рев грабежа. Французы все еще удерживали сторожевую башню, однако из страха перед английскими стрелами не поднимали свои арбалеты. Никто и не пытался взять башню, хотя небольшой отряд лучников стоял на мосту, разглядывая висящие на зубчатой стене флаги.
Томас как раз собирался броситься в центр острова, когда услышал цокот копыт по камню. Оглянувшись, он увидел дюжину французских рыцарей. Должно быть, они скрывались за сторожевой башней, а теперь выскочили через ворота и с опущенными забралами и копьями наперевес направили коней к мосту. Они явно хотели прорваться через старый город, чтобы укрыться в более безопасной крепости.
Томас сделал несколько шагов в сторону французов, но потом одумался. Никто и не пытался остановить дюжину рыцарей в полном вооружении. Однако, заметив сине-желтый плащ и ястребов на щите одного из них, Томас снял свой лук, достал из мешка стрелу и натянул тетиву. Французы только что въехали на мост, и Томас крикнул:
— Эвек! Эвек!
Он хотел, чтобы мессир Гийом, если это был он, увидел своего убийцу. И человек в сине-желтом плаще действительно обернулся в седле, хотя Томас не смог увидеть его лица из-за опущенного забрала. Он выстрелил, но, едва отпустив тетиву, понял, что стрела кривая. Она полетела низко и попала рыцарю в левую ногу, а не в поясницу, куда целился Томас. Он достал вторую стрелу, но двенадцать рыцарей были уже на мосту. Их кони копытами высекали искры из мостовой, а скачущие впереди всадники опустили копья, чтобы отбить горстку лучников. Всадники прорвались к крепости. Стрела с белым оперением так и торчала из ноги рыцаря, глубоко застряв. Томас послал вторую, но она пропала в дыму. Французы исчезли в тесных улочках старого города.
Крепость не пала, но город и остров оказались в руках англичан. Однако они еще не принадлежали королю, потому что его вассалы — графы и бароны — не взяли ни город, ни остров. Все принадлежало стрелкам и хобеларам, и теперь те растаскивали богатства Кана.
Иль-Сен-Жан после Парижа был самым красивым, роскошным и изящным городом в Северной Франции — с прекрасными домами, широкими улицами, богатыми церквями, благоухающими садами, а здешние горожане, как и положено, пользовались благами цивилизации. И в это милое место ворвалась дикая орда грязных, окровавленных солдат, которые нашли здесь все, о чем мечтали. То, чему эллекин подверг бесчисленные бретонские деревни, настигло наконец и великий город. Пришло время убийства, насилия и бессмысленных зверств. Всякий француз был врагом, а всякого врага следовало зарубить. Командиры городского гарнизона, французские вельможи были в безопасности на верхних этажах сторожевой башни у моста. Они оставались там, пока не высмотрели английских господ, которым могли безопасно сдаться. Дюжина рыцарей скрылась в крепости. Нескольким вельможам и рыцарям удалось спастись от вторгшихся англичан, отступив за южный мост. Но по крайней мере дюжина титулованных особ, выкуп за которых мог бы принести лучникам баснословные богатства, были зарублены, как собаки, искромсаны на окровавленные куски. Рыцари и латники, способные выплатить по сотне-другой фунтов за свое освобождение, были расстреляны из луков в охватившей войско безумной ярости. Что касается более низкого сословия, горожан с дубинами, кирками и просто ножами, то их просто перерезали. Кан, город Вильгельма Завоевателя, разбогатевший на английской добыче, в тот день был разграблен. Его богатства вернулись к англичанам.
Им достались не только богатства, но и женщины. Быть женщиной в Кане в тот день значило быть в аду. Пожаров было мало, так как солдаты предпочитали грабить дома, а не сжигать, но зверств было предостаточно. Мужчины умоляли не трогать их жен и дочерей, а потом были вынуждены смотреть, как тех насилуют. Многие женщины спрятались, но солдаты, привыкшие находить тайники на чердаках и под лестницами, вскоре обнаружили их. Женщин выволакивали на улицу, срывали с них одежду и гнали, как добычу. Жену одного торговца, чудовищно толстую, голой запрягли в тележку и стегали, гоняя по главной улице, шедшей через весь остров. Час или больше стрелки заставляли ее бегать, хохоча до слез над ее трясущимися складками жира, а когда наскучило, сбросили в реку. Там она сидела, плача и зовя своих детей, пока один из стрелков, испытывавший захваченный арбалет на паре лебедей, не послал стрелу ей в горло. Через мост шли солдаты, шатаясь под грузом серебра, другие все еще рыскали в поисках добычи и вместо этого находили пиво, сидр или вино. И зверства становились еще страшнее. Когда один священник попытался остановить насилие, его повесили на вывеске таверны. Некоторые латники, очень немногие, пытались усмирить разгул, но толпа мародеров загнала их обратно на мост. Церковь Святого Иоанна, где, по словам, хранились пальцы святого Иоанна Чудотворца, копыто коня, на котором святой Павел въехал в Дамаск, и одна из корзин, в которой когда-то лежали чудесные хлебы и рыба, превратилась в бордель. Женщин, пытавшихся найти убежище в этом святом месте, продавали глумящимся солдатам. Англичане расхаживали в шелках и кружевах, разыгрывая в кости женщин, которых обобрали до нитки.
Томас не участвовал в этом. Что случилось, то случилось. Этого не остановит ни один человек, ни даже сотня. Войско сполна насладится разгулом и насилием, но потом, Томас знал, наступит отупление от пьянства, которым все и закончится. Бродя с улицы на улицу, он искал дом своего врага, пока не наткнулся на какого-то умирающего француза. Томас дал ему воды, а потом спросил, где жил мессир Гийом д'Эвек. Несчастный закатил глаза, хватая ртом воздух, и пробормотал, что дом д'Эвека находится в южной части острова.
— Вы его не пропустите, он из камня, весь из камня, и на двери вырезаны три ястреба.
И Томас пошел на юг. На остров прибывали отряды латников графа Уорвикского, чтобы восстановить порядок. Пока они пытались вразумить лучников у моста, Томас направился в южную часть острова. Она не так пострадала. Над крышами разграбленных лавок он увидел каменное здание. Большинство других домов были построены из бревен и крыты соломой. Двухэтажный особняк мессира Гийома д'Эвека был почти что крепостью. Однако каменные стены, черепичная крыша и маленькие окна, видно, не помешали нескольким английским стрелкам проникнуть внутрь. Из дома до Томаса доносились крики. Он пересек небольшую площадь, где посреди мостовой рос огромный дуб, и поднялся по лестнице в дом под аркой с тремя высеченными ястребами. Томаса удивила глубина злобы, которую вызвал в нем вид этого герба. «Это месть за Хуктон», — сказал себе Томас.
В вестибюле несколько стрелков и хобеларов ссорились из-за кухонных горшков. У очага, где еще тлел огонь, лежали двое убитых слуг. Один из стрелков зарычал на Томаса, что они первые пришли в этот дом и все здесь принадлежит им. Томас не успел ответить. Он услышал крик с верхнего этажа и бросился туда по широкой деревянной лестнице. Из верхнего зала открывались двери в две комнаты; Томас толкнул одну из них и увидел стрелка в бело-зеленых цветах принца Уэльского. Стрелок боролся с какой-то девушкой, он почти сорвал с нее светло-голубое платье, но та сопротивлялась, как фурия, царапая ему лицо и отбиваясь ногами. Когда Томас вошел, солдат усмирил ее сильным ударом по голове. Девушка упала навзничь в широкий пустой камин. Англичанин обернулся к Томасу и зло сказал:
— Она моя. Найди себе другую.
Томас взглянул на девушку. Белокурая, худая, вся в слезах. Ему вспомнились страдания Жанетты. Было невмоготу смотреть на беду другой девушки, даже в особняке мессира Гийома д'Эвека.
