— Затем, что нынешний гибернет — это тупик, — убежденно произнес Шелест. — Я же сказал, что он реализует наиболее типичные человеческие желания. Сытости, тепла, крыши над головой желает каждый человек, а вот просветления и прогресса — отнюдь не всякий. Гибернет воплощает желания обывателя, а обыватель хочет лишь спокойствия и довольства, и ничего более. Несколько миллионов энтузиастов прогресса и духовного развития просто растворяются среди миллиардов тупых и недалеких, ограниченных, эгоистичных обывателей. И именно гибернет создал Иллюзион — чтобы зашорить глаза тем, кто недоволен общим положением вещей. Никаких нейрохимических соединений, с помощью которых правительство якобы контролирует общество, нет. Никакого заговора властей предержащих нет. Есть диктат — диктат массы над одиночками, диктат среднего над лучшим. Идеальная демократия, когда большинство правит миром. Если такое положение вещей продлится еще несколько лет, гибернет возьмет под контроль рождаемость и приведет ее в соответствие ресурсам мировой экономики, укрепит власть Иллюзиона над людьми, предложив каждому такой мир, в котором тот захочет жить. И тогда развитие человечества остановится раз и навсегда. Каждый человек будет существовать в двух мирах — его сознание будет жить в виртуальном мире, а его тело, управляемое гибернетом, будет выполнять свои функции в мире настоящем. Бесконечное повторение одного и того же, застывший в непрерывной пантомиме театр со спящими актерами — все мы спим, и каждый из нас видит сон, в котором мы снимся друг другу, — и все это под контролем гибернета. Вселенского сознания, всемогущего, но лишенного собственной воли слуги-повелителя, слуги плоти и повелителя разума, — достойная фреска на могиле человечества, эпическая сатира на наш образ жизни. Жаль, некому будет посмеяться.
Я долго молчал, переваривая услышанное. Шелест внес еще больший хаос в мои мысли, продолжив:
— Уничтожить гибернет практически невозможно, разве что вернуть человечество в каменный век. Можно лишь изменить его структуру. Если в обществе будет преобладать другой тип людей — активных и стремящихся к развитию, тогда и гибернет будет ориентироваться на этот тип людей, станет мощным помощником в развитии наук и искусств, не будет отвлекать людей иллюзорными картинами быта. Но для того чтобы это произошло, мы должны распространить наш препарат среди большинства жителей Земли. И должны изменить господствующий генотип человека, в первую очередь за счет сдвигов в характере людей. Конечно, гибернет с помощью правительства и спецслужб будет нам противодействовать — ведь рядовой человек боится перемен. Но мы должны победить, ради того чтобы у человечества было будущее. Теперь ты понимаешь масштаб нашего дела?
— Ты меня просто убил этим масштабом, — покачал я головой. — Теперь у меня в мыслях полный разброд и шатание. Не знаю, что и думать. Скажи, а почему продолжаются террористические акты и техногенные катастрофы? Ведь гибернет должен их предотвращать, по твоей теории.
— Он существует не так уж давно, — пожал плечами Шелест. — Несколько лет. А террористы — это фанатики, которых тяжело понять обычному человеку, соответственно, нельзя контролировать. К тому же надо учитывать и то, что существует напряженность в обществе. Миллионы людей, желающих кому-либо зла, — это мощная сила, которую гибернет не может не учитывать. А техногенные катастрофы происходят потому, что большинство людей их не боятся. Ведь гибернет ищет защиты от наиболее типичных фобий. Множество людей воспринимают всерьез ничтожную угрозу падения метеорита на Землю — и в космосе строят лазерные пушки для защиты от комет. А глобального потепления опасаются немногие, и поэтому не принимается существенных мер по защите экологии.
— Все это сложно, — признался я. — Но ответь на такой вопрос: как вышло, что ты оказался не в гибернете? Или тебя тоже кто-то вытащил?
— Я находился на подводной станции, — ответил Шелест. — Ведь я был глубоководным пловцом. И когда вернулся, понял: что-то произошло, какой-то качественный скачок. Только последствия проявились не сразу. Потом уже, из общения с некоторыми учеными, я узнал о теории гибернета. По правде сказать, я не могу утверждать со стопроцентной уверенностью, что гибернет существует. Но я очень долго пытался определить, кто же стоит за появлением Иллюзиона. И когда я убедился, что ни один человек или группа людей к этому не причастны, я поверил в гибернет.
Мы подошли к заброшенному корпусу на окраине института. Невдалеке возвышалась каменная стена, поверх которой шла колючая проволока, — в стародавние времена это была закрытая территория. Я ни разу не входил в лабораторию с поверхности — в основном, мы пробирались подземными ходами по разветвленному лабиринту переходов между подвальными помещениями, о которых теперь почти никто не знал; там было полно заброшенного оборудования, запертых дверей, которые мы научились открывать, и почти не было света — а в неосвещенную дыру никто не сунется. Брожение по этим подземельям живо напомнило мне какой-то эпизод то ли ночных снов, то ли фантазий из старой жизни — как я иду по катакомбам под большим городом, в котором живут люди с приклеенными улыбками. Только там, во сне, под улыбкой у людей могли скрываться боль и разочарование, маскируемые от жесткого надзора. А в настоящем мире, окружающем нас, люди грезят Иллюзионом и принимают за чистую монету розовые тона, в которые он красит действительность.
— Вот здесь находится лаборатория, — сказал Шелест, останавливаясь перед трехэтажным кирпичным зданием. — То есть не здесь — это старый корпус, предназначенный под снос, он пустует уже лет десять. А лаборатория в подвале.
Шелест еще раз вытащил из кармана капсулу генконструктора, покатал ее на ладони. Заходящее солнце тускло светило, позволяя безболезненно смотреть на себя, и играло неяркими бликами на боках капсулы.
— Тысячу таких уже отштамповали, — не без гордости сказал Шелест. — Сейчас проверим, как идет переход на стандартные образцы. Войдем по одному, чтобы не привлекать внимание.
Небо и земля поменялись местами; капсула подпрыгнула в воздух и повисла, лениво играя отраженными солнечными лучами, пока вокруг нее в беззвучном хороводе вращались двое пытающихся устоять на ногах людей, осыпающиеся стены дома, падающие каменные блоки и ходящая ходуном земля. Откуда-то сверху обрушился грохот и мощным ударом разрывающего уши звука, словно лавина катящихся с горы камней, приплюснул к земле все живое; капсула начала падать в залившую землю стеклянистую ледяную кашу из подтаявшего снега и воды. Над самой землей ладонь упавшего, но не потерявшего способность бороться человека схватила капсулу, запечатав в надежный и крепкий, как стальной замок, кулак. Это была рука Шелеста.
— Лабораторию взорвали! — крикнул он.
Я скорее угадал, чем услышал эти слова, — вокруг все шумело, с шуршанием и треском осыпался щебень, вилась белыми облаками цементная пыль, тяжело перекатывались обломки стен. От здания, к которому мы подошли, осталась только половина, стоявшая голым скелетом; вторая обрушилась, и почва заметно просела, образовав разломы асфальта вблизи фундамента. Шелест потемнел лицом, а глаза его сузились, осматривая разрушения.
— Там была лаборатория, — сказал он глухо, имея в виду провал в земле.
— Кто это сделал? — спросил я. — Гэбисты? Спецслужбы?
— Нет. Они бы постарались ликвидировать нас без шума и пыли, — скривился Шелест.
— Тогда, — предположил я, — это какое-нибудь частное лицо, которое хочет расправиться с нами лично...
— Брось, у меня нет врагов рангом ниже государства, — отмахнулся Шелест. — Взрыв произошел внутри, под землей. Кто-то проник в лабораторию и притащил с собой ящик взрывчатки.
Судя по лицу Шелеста, он испытывал почти физическую боль, глядя на то, как оседала пыль над провалом, похоронившим плоды его работы.
— Религиозные фанатики или фашисты-арийцы... нет, они бы не смогли, — рассуждал вслух Шелест. — Они не смогли бы нас обнаружить раньше, чем это сделали бы спецслужбы. Остается только одно — диверсию подготовил кто-то из наших.
Шелест сжал зубы так, что на скулах вздулись желваки.
— Я даже знаю, кто мог на это пойти. Это Меченов. Раньше мы часто спорили с ним — у него был свой взгляд на то, как надо использовать генконструктор. Но последнее время он демонстрировал исключительную лояльность и во всем со мной соглашался, — Шелест горько вздохнул. — Оказывается, он вынашивал свой план. Почти наверняка он прикарманил ту партию, что мы успели произвести, и взорвал лабораторию, чтобы никто другой не смог продолжить работу. Это для него выгоднее, чем просто сдать нас федералам — ведь захватив лабораторию, они бы узнали, на какой стадии находятся исследования. А теперь он сможет беспрепятственно использовать генконструктор в своих целях.
