– Да, – кротко ответила Элайза. Она глубоко вздохнула, словно собираясь с силами. – Лорд Ла Вей, я еще раз прошу прощения за то, что он вас побеспокоил. Джек не должен был бродить по дому. Вероятно, мне следовало рассказать вам о… Я не хотела, чтобы он…
– Элайза…
Она замолчала. Удивленная тем, принц назвал ее по имени, и его тоном – нетерпеливым, теплым.
Они позволили ее имени повисеть в воздухе, спокойно наслаждаясь его звенящим звучанием.
Элайза нежно улыбнулась в благодарность ла Вею.
Проще думать о балах и красивых женщинах, об Александре, флирте и кутежах, когда Элайза не стоит напротив. Но эти вещи стали казаться ему ненужными, не принадлежащими больше к реальному миру, хотя, по правде говоря, здравый смысл подсказывал, что он должен чувствовать себя иначе.
И все же он чувствовал себя значительно лучше, когда она находилась рядом.
– У Джека хорошие манеры, несмотря на то, что он чрезвычайно разговорчив, – ласково поддразнил принц Элайзу. – Умный мальчуган, это сразу видно. Пошел в свою маму.
Элайза так и засияла.
– Благодарю вас. Я очень стараюсь. Он обычно проводит время в доме священника. Преподобный Силвейн занимается воспитанием Джека и Лайама Плама, местного паренька, а также еще нескольких мальчиков из бедных семей. Между нами, если повезет, Джек, когда вырастет, не будет ни невежей, ни глупцом. Надеюсь, когда-нибудь он овладеет профессией, которая ему понравится. Пока что он мечтает звонить в церковный колокол.
– Он еще хочет иметь льва! И лошадь…
– Верно.
– Джек может ходить по всему дому, ради Бога. Знаете, я люблю детей. Честность, невинность, необузданность и остроумие сочетаются в них с непредсказуемостью, которой отличались все любимые мной люди.
Довольная, Элайза снова засмеялась.
Он мог бы стоять тут целый день и говорить что угодно, лишь бы она смеялась.
– Если ненастная погода сохранится, отправьте его ко мне. Я покажу Джеку глобус… – Ла Вей пальцем нарисовал в воздухе круг, – и расскажу о географии, если ему станет интересно. Потому что я, как и вы, люблю делиться знаниями, к тому же я много путешествовал… А еще мы могли бы повесить гамак. Но это в ясные дни.
Элайза продолжала улыбаться.
– Вы слишком добры, милорд, я знаю, что Джеку ваше предложение понравится. Благодарю вас.
Принц просто кивнул в ответ.
Вопрос, который ему хотелось задать, – и она знала об этом, – висел в воздухе, почти такой же осязаемый, как обещанный ла Веем гамак.
Он боялся произнести свой вопрос вслух, как человек боится сделать первый робкий шаг после растяжения лодыжки.
И все же принц заговорил о том, что его волновало. Он начал как можно более небрежным тоном, но зная, что они оба ждут этого разговора, понял, что слова прозвучат фальшиво, как в какой-то развязной пантомиме.
– Отец мальчика?…
Ее лицо тут же приняло безучастное выражение. Но было понятно, что Элайза задумалась над ответом. А это означало, что всей правды он не узнает.
– Он ушел, – коротко сказала она.
– Ушел?
– Да. Шесть лет назад.
«Ушел» – это слово заменило какое-то другое, неудобное для нее слово. Ушел в загробную жизнь? Или в Лондон? Может, в Африку? Она вдова? Почему ему так важно знать это?
Нет, не важно. Ему это не нужно. Это не должно иметь для него значения.
«Держи себя в руках, наконец», – сказал принц себе.
– Понятно, – произнес он вслух, хотя ничего ему понятно не было. – Миссис Фонтейн, – быстро добавил он, – я вызвал вас звонком, потому что решил, что настало время устроить бал, о котором мы говорили раньше. Точнее, даже не бал, а ассамблею с танцами, потому что бал в этом доме – слишком претенциозно. Думаю, мы подадим этот безвкусный напиток, который так нравится женщинам, – ратафию. Может, еще сандвичи и те яства, которыми людям нравится лакомиться на балу. Принесем какие-нибудь растения. Пьяные смогут освобождать в цветочные горшки содержимое желудка, влюбленные – прятаться за ними, ну что-то вроде этого. Понадобятся еще цветы и праздничные украшения, если их можно где-то раздобыть. Думаю, если вы смогли одеть лакеев в ливреи, то украшения уж точно найдете. Может, недели через две? В загородных имениях особенно нечем заняться, так что, пожалуй, все с радостью примут мое приглашение.
– Бал? Отличная новость! – воскликнула Элайза.
Судя по ее голосу, она испытала настоящее облегчение от того, что он сменил тему разговора.
Филипп бросил на нее сердитый взгляд.
Элайза рассмеялась.
– Конечно, бал – это замечательно, милорд! Танцы, музыка, красивые дамы, вино… Я уверена, что ваши слуги со всем справятся. А я бывала только на деревенских танцах.
– Мне они нравятся, – признался принц. – Я был когда-то лучшим танцором.
– Могу я поинтересоваться, чем вызвано ваше хмурое выражение?
– Я обеспокоен. Как я буду танцевать?!
Наступила тишина.
– Вы пытаетесь сдержать смех, миссис Фонтейн.
– Да нет же! – Она лгала.
– Я чувствую себя скованно от ран и давно не танцевал. Но я опозорю свою семью, если буду ходить на балу нетвердой походкой, как старик. Скажите, у вас хватит духу помочь мне попрактиковаться в вальсе?
Принц произнес эти слова неожиданно для себя, хотя собственная просьба стала для него настоящим подарком. Его ленивый тон был обратно пропорционален тому, насколько для него важен ее ответ.
Часы отсчитали еще несколько секунд, пока Элайза обдумывала просьбу ла Вея, слегка склонив голову набок.
– Хватит ли у меня духу? Как витиевато вы выразились! – пробормотала она.
Филипп ждал, чувствуя, что в нем нарастает какое-то странное давление. Возможно, из-за того, что он затаил дыхание. Внезапно судьба мира стала зависеть от того, что она скажет дальше.
– Но у нас нет музыки, – задумчиво проговорила Элайза.
– Вы можете сочинить песню о том, что во время вальса лорд Ла Вей, танцор убогий, закружившись, отдавил вам ноги. Или мы можем танцевать под счет. Мы ведь уже установили, что оба умеем считать.
Элайзу его слова рассмешили. Она глубоко вздохнула. Но ничего не сказала.
– Если у вас есть еще дела, миссис Фонтейн, то вы, конечно, можете быть свободной, – заявил Ла Вей. – Просто я хотел бы произвести хорошее впечатление на гостей.
Ну вот. Он сделал то, что правильно и справедливо, – дал ей возможность откланяться. Свалить все на Джека или на яблочные пироги. И сделал это с легким чувством вины, потому что знал, что она не сможет отказаться помочь ему.
Элайза еще несколько мгновений смотрела на Филиппа мягким настороженным взглядом. Но в глазах ее промелькнуло что-то острое и сверкающее. Капитуляция? Нет, скорее это похоже на гнев. Правда, он как вспыхнул, так и погас.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
