Только после этого Сталин говорит: "Но организационные достоинства РКП представляют лишь одну сторону дела". Дальше он говорит о политическом содержании работы партии, об ее программе и тактике. Вряд ли будет преувеличением сказать, что никакой другой марксист, особенно русский марксист, не построил бы так оценку Ленина.
Организационные вопросы являются не фундаментами политики, а выводом, кристаллизацией теории, программы и тактики. Однако Сталин не случайно в основу кладет организационный рычаг. Вторая часть статьи, касающаяся программы и политики, является для него в сущности орнаментом над организационным фундаментом.
В этой статье интересно и то, что Сталин едва ли не в последний раз более или менее правильно формулировал еще совершенно свежие тогда взгляды большевизма на роль пролетарской партии в условиях буржуазно-демократической революции нашей эпохи. Издеваясь над меньшевиками, Сталин писал, что для них, плохо переваривших историю старых революций, "пролетариат не может быть гегемоном русской революции; руководство должно быть предоставлено русской буржуазии, той самой, которая против революции; крестьянство так же должно быть предоставлено попечению буржуазии, а пролетариату следует оставаться в положении крайне левой оппозиции. Эти пошлые перепевы плохоньких либералов выставлялись меньшевиками как последнее слово подлинного марксизма!.."
Замечательно, что уже чрезе три года Сталин применил слово в слово, буква в букву эту концепцию меньшевиков по отношению к Китайской буржуазно-демократической революции, а затем с несравненно большим цинизмом в Испанской революции в 1931-1939 гг. Такой чудовищный поворот был бы совершенно невозможен, если бы Сталин в свое время действительно усвоил и продумал до конца ленинскую концепцию революции. Но этого не было. Сталин усвоил в примитивном виде только ленинскую концепцию централизованного аппарата. Когда он овладел этим аппаратом, теоретические предпосылки оказались для него по существу безразличными и он, согласно всей своей натуре, своему прошлому, своему социальному происхождению, своему воспитанию, естественно, тяготел к мелкобуржу
азной концепции, к оппортунизму, к соглашательству. Если в 1917 г. ему не удалось осуществить объединение с меньшевиками, Ленин помешал ему, то в Китайской революции он полностью осуществил под знаменем большевизма меньшевистскую концепцию, но он применял ее при помощи мер организационного доверия, т.е. при помощи того самого аппаратного централизма, в котором он видел сущность большевизма. С еще большей законченностью, поистине убийственной, та же политика была осуществлена в Испанской революции.
Если, таким образом, статья Сталина о Ленине, переиздававшаяся с того времени бесчисленное количество раз на всех языках, крайне упрощенно, односторонне характеризует Ленина, то зато она дает ключ для всей политики Сталина.
В статье "Ленин как организатор и вождь РКП" есть интересные строки, в известном смысле автобиографические: "Не редко наши товарищи (не только меньшевики) обвиняли т.Ленина в чрезмерной склонности к полемике и расколу, в непримиримой борьбе с примиренцами и пр. Несомненно, и то и другое имело место в свое время..." В 1920 г. Сталин все еще считается несклонным к чрезмерной полемике и к расколу, как он считал в 1913 г. В дальнейших строках он оправдывает Ленина, не снимая, однако, обвинения в преувеличениях, чрезмерности, оправдывая тем свою позицию в 1913 г.
У Сталина выходит, что он расходился с Лениным только в тех случаях, когда... Ленин был неправ: отказ от лозунга Советов после июля 1917 года, и подготовка Октябрьского восстания. Сталин нашел в позднейшие годы Ленина, как средневековые схоласты нашли Аристотеля, или католики -- Фому Аквин-ского. Ленин ему нужен был как опора для собственной слишком эмпирической и потому неуверенной в себе мысли.
В своей статье, говоря о "плане Ленина" в 1905-1914-1917 гг. Сталин пишет: "Достоинство этого плана состояло в том, что он, прямо и решительно формулируя классовые требования пролетариата в эпоху буржуазно-демократической революции в России, облегчал переход к революции социалистической, носил в себе зародыш натуры пролетариата". Эта мысль, несомненно, правильна. Непримиримая классовая позиция большевистской партии исключала возможность демократической диктатуры.
которая не имела опоры в социальных условиях и неизбежно вела к диктатуре пролетариата. В этом смысле правильно. Но это правильное указание разрушает в корне позицию и толкование, будто концепция большевиков включала в себя не в зародыше, а в развернутом виде, не только социалистическую революцию, но и построение социализма в отдельной стране. Отношения Ленина со Сталиным официально характеризуются, как тесная дружба. На самом деле эти две фигуры были отделены не только десятью годами, но и размерами личности. О дружбе между ними не могло быть и речи. Ленин, несомненно, стал ценить Сталина как смелого и решительного практического организатора в годы реакции (1907--1913), со времени кавказских экспроприации. Если в годы революции Сталину не хватало качеств вождя, то в годы реакции он зато обнаружил качества упорного профессионального революционера. Он принадлежал не к тем многочисленным тысячам, которые в тот период дезертировали из партии, а к тем немногим сотням, которые оставались в ее рядах.
Но в годы советского режима Сталин все больше отталкивал Ленина своей грубостью и нелояльностью.
На 11 съезде Ленин еще делает попытку взять Сталина под защиту. Боясь дальнейшего развития своей болезни, он всячески избегает конфликтов. Он надеется еще урегулировать руководство при помощи соглашения, в частности, своего собственного соглашения со Сталиным. Отсюда его ответ Преображенскому: "Сталин занят кучей дел".
С другой стороны, Сталин с тех пор, как он соприкоснулся с Лениным, т.е. особенно после октябрьского переворота, не выходил из состояния глухой, беспомощной, но тем более раздраженной оппозиции к нему. При его завистливом честолюбии он не мог не чувствовать на каждом шагу подавляющий интеллектуальный и моральный перевес Ленина. Он пытался, видимо, сблизиться со мной. Только позже я отдал себе отчет в его попытках создать нечто вроде фамильярности отношений. Но он отталкивал меня теми же чертами, которые составили впоследствии его силу на волне упадка: узостью интересов, эмпиризмом, психологической грубостью и особым цинизмом провинциала, которого марксизм освободил от многих предрассудков.
не заменив их, однако, насквозь продуманным и перешедшим в психологию миросозерцанием. По некоторым разрозненным его замечаниям, которые мне в свое время казались случайными, но вряд ли были такими на деле, Сталин пытался найти во мне поддержку против невыносимого для него контроля со стороны Ленина. При каждой такой его попытке я делал инстинктивный шаг назад и проходил мимо. Думаю, что в этом надо искать источник холодной, на первых порах трусливой и насквозь вероломной вражды ко мне Сталина. Он систематически подбирал вокруг себя людей, схожих с ним по типу, либо простаков, стремившихся жить не мудрствуя лукаво, либо, наконец, обиженных. И тех, и других, и третьих было немало.
После первого приступа болезни Ленин возвращается к работе 2 октября 1922 г. В первые недели Ленин делает попытку согласовать свою работу с секретариатом. В национальном вопросе он пытается даже лоддержать авторитет Сталина и Орджоникидзе против грузинской оппозиции. 21 октября 1922 г. он резкой телеграммой отвечает на чрезвычайно горячий в южном стиле написанный протест оппозиции против Орджоникидзе и Сталина.
С теми и другими колебаниями эти отношения тянулись до болезни Ленина, когда они превратились в прямую борьбу и закончились полным разрывом: накануне второго удара Ленин написал Сталину коротенькое письмо о прекращении с ним всяких личных и товарищеских отношений.
Наиболее верных соратников, первых своих соратников, Сталин нашел в Орджоникидзе и Дзержинском. Оба они находились в своем роде под опалой Ленина. Орджоникидзе при несомненной воле, мужестве и твердости характера был человеком по существу малокультурным и не способным к контролю над собой. Пока он был революционером, его мужество, решительное самоотвержение перевешивали. Но когда он стал высоким чиновником, то на первое место выступили необузданность и грубость. Ленин, который очень тепло относился к нему в прошлом, все больше отстранялся от него. Орджоникидзе чувствовал это. Дело закончилось тем, что Ленин предложил исключить Орджоникидзе на год, два из партии за злоупотребление властью.
Между Лениным и Дзержинским также произошло охлаждение. Дзержинский отличался глубокой внутренней честностью, страстностью характера и импульсивностью. Власть не испортила его. Но его качеств не всегда хватало для тех задач, которые ложились на него. Он был неизменным членом ЦК, но в эпоху Ленина не могло быть и речи о включении его в Политбюро. В 1921 или, может быть, 1922 году Дзержинский, крайне самолюбивый, жаловался мне с нотой покорности к судьбе в голосе, что Ленин не считает его политической фигурой. Я старался, разумеется, как мог, рассеять это впечатление. "Он не считает меня организатором, государственным человеком", -- настаивал Дзержинский. "Из чего вы это заключаете?" - "Он упорно отказывается принять мой доклад как народного комиссара путей сообщения". Ленин, видимо, не был в восторге от работы Дзержинского на этом посту.
