— Не мы и не нас. Силу мы дали Тихвинскому. Захочет — сделает. А нет, то все мы погорим. Против него у нас нет защиты. Он слишком умен и хитер.
— Вот тут ты неправа, Леночка. У меня сохранился договор с Тихвинским, по которому он является подрядчиком строительства всего этого комплекса, а я — лишь руководителем проекта. Другое дело, что владеют комплексом подставные фигуры, но строил его Тихвинский. Запамятовал великий олигарх о небольшом договорчике, который у меня сохранился. И денежные обороты всей нашей кухни проходят через его банки.
— Его это банки или нет, еще доказать надо. Заказ проекта тоже не криминал. Может, он благотворительностью занимается и решил построить детский санаторий, но потом продал комплекс как слишком разорительный. И вообще речь идет не о Тихвинском. Плевать нам на него. Ты его друг, сам с ним и разбирайся. Дело в том, что в нашем собственном доме началось гниение. Смерть устала уже бегать за нашими жертвами. Мне становится страшно. Мы катимся в пропасть. Без лошадиной дозы снотворного я заснуть не могу. Что-то надо менять. Я показала тебе один пример. Ты видел своего родного брата-убийцу. Мы сами превращаемся в маньяков. Таким людям нельзя доверять крупные дела. В один прекрасный момент произойдет грандиозной силы взрыв.
— И не один, если на нас кто-то посмеет поднять руку, — с гневом в глазах произнес Юрий Емельянович Поплавский и вышел из студии.
Елена Приленская осталась одна. Она так и не нашла понимания. Больше ей негде было искать поддержки.
Женщина тупо уставилась на экран монитора. В апартаментах, где произошло убийство, вновь возникло движение.
Из лифта вышли двое мужчин в камуфляжной форме охранников, выкатывая за собой тележку. Труп девушки переложили на каталку, поправили помятую постель и загнали тележку в лифт. Комната опустела.
Кабина остановилась на подвальном этаже. Другие лифты сюда не спускались, а только служебные, расположенные в специальных помещениях. Тут, словно в лабиринте, проходили улицы, коридоры, закоулки, висели указатели и полыхал яркий свет среди глухих шершавых бетонных стен. На крупных перекрестках стояли охранники, а рядом на стене висели телефоны. Посторонние сюда не попадали, а если кто и попадал, то это были люди в униформе. По стенам и под потолком проходили коммуникации, электрокабели и трубы. В некоторых местах находились железные лестницы, ведущие вверх к люкам, которые блокировались с внутренней стороны специальными запорами.
Двое равнодушных охранников катили тележку с трупом, сворачивая то налево, то направо. Путь оказался неблизким, подземный город был не меньше того, что стоял над ними.
В конце пути опять лифт. Этот закрывался на раздвижную решетку.
Кабина подняла их на один этаж выше, и они очутились в огромной котельной, где все, как паутиной, поросло трубами разного диаметра, а несколько гигантских котлов обслуживал один человек с кошмарной, изъеденной оспинами физиономией, чумазый, раздетый по пояс, в резиновом фартуке.
Тележку подкатили к котлу, где суетился кочегар. Лица охранников покрылись потом. Такую высокую температуру можно терпеть только в сауне.
— На-ка тебе, Гаврилыч, дровишек для топки.
Кочегар глянул на лежащий труп девушки. Пересохшие губы растянулись в улыбке. Морда стала еще страшнее. У кочегара отсутствовали передние зубы и с двух сторон торчали страшные желтые клыки.
— Свеженькая? — прошепелявил Гаврилыч.
— Теплая еще. Отведаешь перед тем, как в печь кидать?
— Еще бы! Кто же мне живую-то приведет.
— Так дохлые же не подмахивают?
— Мне и так сойдет. Ладно, проваливайте, мальчики. Каталку я вам потом подниму. Остальное не ваше дело. — Он ощупал лицо девушки. — Не порченое. Все никак не могу ту порезанную забыть. Как гляну, так все желание пропадает. А эта чистенькая.
— Тебе ли жаловаться, Гаврилыч. Весь богатый ассортимент через твои руки проходит. В психушке-то таких лакомств не давали.
— Ладно-ладно, проваливайте.
— Ишь, стесняется.
Охранники засмеялись и пошли к лифту.
О чем разговаривали братья Поплавские, Елена Андреевна не знала. В том, что Юрий не передаст их разговор Герману, можно не сомневаться. Юрий — сторонник мира, а поэтому семя войны бросать в благодатную почву не станет. Ее сейчас беспокоили другие вопросы.
Григорий Ефимович ждал ее, и она пришла.
— Ну что, Елена Андреевна, видел Юрий своего полоумного братца?
— Он будет стоять за него горой, Гриша. Зря ты затеял этот показ. Как бы нам это боком не вышло.
— Может попытаться и нас с дороги убрать?
— Одно слово Тихвинскому — и все полетит к чертям собачьим. С нами разделаются в считанные минуты.
Семенов рассмеялся.
— Олигарх не пойдет на это. Он собрал достаточно материалов, и худшее, что он может сделать, так это прикрыть лавочку. Продаст весь комплекс за хорошие деньги, но скандала вокруг своей персоны не позволит. Я не верю в дружбу миллионеров. Они дружат только с деньгами.
— И все же опасность остается.
— Ладно, я подумаю, что тут можно предпринять оригинального. Таких людей на мякине не проведешь. В бытовых вопросах извращенцы прямолинейны, а посему и решение наше должно быть извращенным.
— Хорошо. Решай сам. На бабские интриги я готова, но только не на ваши, с чекистским уклоном.
— А пока будь пай-девочкой, выполняй все команды и не вызывай подозрений. Когда придет наше время, я тебя оповещу. И не приезжай больше в клуб. У тебя своя работа.
В Москву Приленская уезжала в поганом настроении.
4.
Наконец-то все сводки попали в нужные руки, и кто-то очень умный решил, что в этом деле нужно разобраться. Очень умным оказался майор Марецкий, и в итоге на Петровку были вызваны из подмосковного УВД майор Братеев и следователь областной прокуратуры Коптилин.
Собрались в кабинете Марецкого, при этом присутствовала Ксения Задорина.
Гости представились и сели за стол. Братеев не очень складно говорил, и речь держал следователь Коптилин. Молодой человек хорошо подготовился к встрече и помимо заведенного уголовного дела прихватил с собой личный блокнот с записями и наблюдениями. Рассказанная история носила занимательный характер. Коптилин старался не использовать протокольных слов, а пытался нарисовать живую картинку. В чем-то ему это удалось, и он произвел приятное впечатление на Задорину. Марецкий слушал и рисовал чертиков на бумаге. Свои заключения он сделал еще в начале романтического повествования. Поставив точку, Коптилин ждал реакции знаменитых московских сыскарей.
— Так вы сказали, Данила Кирилыч, что пуля, извлеченная из головы Гиви Абдуладзе, выпущена из пистолета Стечника? — продолжая водить шариковой ручкой по бумаге, спросил Марецкий. — Но ведь вы не нашли гильзу. И потом, по патрону девятого калибра трудно определить тип оружия.
— Мы нашли гильзу. Извините, если я забыл об этом упомянуть. Наш эксперт Пудовкин очень толковый мужик. Мы искали гильзу исходя из траектории полета пули. И нашли ее в тридцати двух метрах за углом дома. Значит, предположительно, оружие было с глушителем, выстрела никто не слышал. Из пистолета Макарова с тридцати метров попасть в лоб движущейся мишени очень трудно. Пистолетная гильза не подойдет для винтовки, да и с винтовкой среди бела дня в подворотне долго не простоишь. А «стечкин» имеет приклад-кобуру и удобен для прицельной стрельбы.
— Убедили, Данила Кирилыч, — Марецкий усмехнулся. — Боюсь, что маньяка, которого вы ищете, убили из того же самого пистолета. У нас тоже эксперты неплохие.
— По моему мнению, если позволите, — продолжил Коптилин, — Гиви Абдуладзе должен был играть роль отвлекающего. За ним, как я думаю, наблюдали. Если милиция вышла на Абдуладзе — значит, следствие продвинулось вперед. Его надо убрать, а настоящему убийце — сменить район или почерк.
— Трезвый вывод, — подбодрил парня Марецкий. — Только почерк он менять не собирался. Блажь у него такая — изнасиловать женщину, а потом перерезать ей горло. И, что характерно, ваши патологоанатомы тоже обнаружили травмы черепа. Нет сомнений, мы имеем дело с одним убийцей. А грузина взяли потому, что почерк кавказский. Правда, не учли одну деталь: Абдуладзе — москвич и баранов никогда не резал. Сейчас нам придется думать о других убийцах. О некоем стрелке, отлично владеющем пистолетом Стечкина, и двух живодерах-наводчиках, которые решили отловить и перерезать всех проституток в Москве, чей возраст перевалил за тридцать пять лет. Страшное хобби. Ведь эти женщины немолоды, чтобы составить конкуренцию панельной братии, где всем по двадцать. Вряд ли эти двое в военной форме из «уазика» сутенеры. Ребята работают на подхвате. Они сдавали киллеру жертву уже оглушенную, а тот завершал ритуал лезвием и ножом.
— Одну минуточку, — вмешалась Задорина. — Есть еще одно любопытное совпадение. По описанию Абдуладзе, старший из двоих наводчиков мне очень напоминает санитара Меняйло из института Сербского, который, по нашим предположениям, участвовал в организации побега Стаса Баландина. Возраст, рост, а главное, что у Меняйло есть фургон зеленого цвета и он косит на левый глаз. Совсем нетрудно приклеить к дверце «уазика» полоску с надписью «Военная комендатура». И бывшему санитару военного госпиталя ничего не стоит найти форму с погонами.
