Я лично знал Швеца и Потапенко. Это были смелые бойцы. Не имел оснований назвать их предателями, трусами. В этом следовало разобраться обстоятельно, спокойно.
— Что скажете, Владимир Александрович, — спросил я начальника штаба. — Кажется, вы тоже знаете этих ребят?
— А что скажет о них сержант? — спросил Борисов, — Хорошие были разведчики, товарищ Сидоренко?
Сидоренко прямо смотрел мне в глаза.
— Можете наказать меня, товарищ полковник. Я отвечаю — мои солдаты ушли от меня. Только скажу вам правду: наши это люди, советские, и врагу они не станут служить. У каждого из них на счету по два десятка фашистов. А почему сбежали? Кручина замучила, товарищ полковник: больно с родной земли уходить. Они сказали, что уйдут к партизанам: те, мол, воюют, а мы отступаем. Если бы, говорят, наши в наступление перешли, тогда наше бегство было бы предательством и позором. Но бригада все время отходит, а мы хотим воевать. Эти слова они и просили передать вам, товарищ полковник…
Я отпустил сержанта. Пожалуй, он и не заметил, как уколол меня словом. Да, больно с родной земли уходить, и мне ли не понимать этого?
…Значительно позже, отвоевывая землю Украины, мы получили из партизанских соединений дважды Героя Советского Союза С. А. Ковпака радостную весть. В его частях сражались наши десантники, многие из тех, что оставались в славных отрядах прикрытия, отважные воины, которых мы не надеялись увидеть никогда. Среди них оказались и наши разведчики Потапенко и Швец…
Жесткая оборона. Володя из Тима. Танковая атака отбита. Наш корпус становится дивизией. Мы готовимся к бою… Начало действий. «Катюша». У раненых. Ошибочное сообщение. Снова Машенька… Мы под развалинами.
Деревня Кузькино вблизи Тима… Серые бревенчатые домики. Грустные, обнаженные сады. Непролазная грязь. Дождь, Ветер…
Здесь расположился штаб нашего корпуса, и мы с комиссаром прибыли сюда за получением новых указаний.
Уже около месяца мы не виделись с нашим комкором полковником Затевахиным. Что скажет наш комкор, каковы новости и планы в отношении бригады?
Нам было ясно, что не только наша, но и 212-я и 6-я воздушно-десантные бригады остро нуждались в усилении артиллерией и танками. За двадцать пять суток почти непрерывных боевых действий от района Ворожбы до Тима мы не получали ни обученного пополнения, ни вооружения. Но, главное, мы не имели танков и артиллерии. Поэтому вести организованный бой в тесном взаимодействии со стрелковыми дивизиями, которые располагали артиллерийскими полками и танками, нам, десантникам, зачастую было невозможно. Нередко нас и перебрасывали «в пожарном порядке» с места на место, чтобы затыкать «дыры» на разных участках фронта.
Находясь в таком положении, мы не имели возможности организовать противотанковую и противовоздушную оборону, и комкор Затевахин должен был это понять.
Мы встретились в тесной крестьянской избушке, и я удивился виду нашего командира: за этот месяц он постарел лет на пять. Спокойный и, как всегда, внимательный, он выслушал нас и сказал:
— Что ж, если выполнить все ваши пожелания, — воздушно-десантный корпус превратится в стрелковую дивизию. Значит, бригады корпуса станут полками, а мы, парашютисты, самой обычной пехотой… Правда, десантников у нас остается все меньше. Многие, очень многие выбыли из строя. В ходе войны до сих пор не было возможности использовать их по специальности. Когда предоставится эта возможность? Очевидно, при нашем генеральном наступлении. А пока нам придется сражаться в общевойсковой семье.
— Извините, Иван Иванович, — спросил я напрямик, — мне интересно знать, как вы рассматриваете эту перспективу?
— Конечно, — сказал он, — только с точки зрения максимальной пользы нашему делу. Если мы станем стрелковой дивизией, получим артиллерийский полк, танки, батальон связи для управления войсками и другие дивизионные подразделения, мы будем намного боеспособнее. Я люблю наше десантное дело и ценю славные традиции наших парашютистов, но… сейчас я за стрелковую дивизию. В этой обстановке.
Исходя из указаний штаба, 40-й армии, комкор поставил бригадам следующие задачи: 212-я воздушно-десантная занимает оборону на западной окраине сел Верхомостье — Кировка, 6-я воздушно-десантная бригада выдвигается западнее Тима вперед на 6–8 километров, она займет оборону в деревне Становое и прикроет дорожные направления Курск — Тим и Щигры — Тим. Эта бригада выдвигается вперед, как бы в роли отряда прикрытия, с задачей своевременно предупредить от внезапного нападения противника. 5-й воздушно-десантной следует перейти к жесткой обороне на рубеже Становое — Тим — Ливенка — Второе и Третье Выгорное — Черниковы Дворы — Верхосеймье.
Поздно вечером я и комиссар возвратились в город Тим. Ночь обещала быть спокойной. Кажется, впервые за месяц мы имели возможность поспать на чистых постелях до самого утра.
Домик, в котором нас поселил комендант бригады, был новенький, чистенький, аккуратный. От него еще пахло свежим тесом, и полы в первой комнате хозяева не успели покрасить. В столовой на шкафчике приятно шумел самовар… Пожилая приветливая хозяйка — Вера Яковлевна — и ее сын Володя, рослый мальчонка четырнадцати лет, встретили нас радостно, предложили умыться, пригласили за стол.
Нет, не месяц, с самого начала войны мы не были в такой обстановке: чисто, уютно, светло. У стены — полка, полная, книг, на столе самовар, и на тарелке горка душистых блинов… Из репродуктора льется мелодия Чайковского.
Хозяйка, сидела с нами за столом и рассказывала о муже:
— Ушел на войну еще в первые дни. Его не вызывали в военкомат: сам пришел, упрашивал и добился. Сейчас проходит службу, при армейском хирургическом госпитале: Мне тоже приходится воевать… С Володей. Спит и в армии себя видит, и каждый день слышу от него: «Мама, я уйду в действующую, армию и вместе с папой буду бить фашистов».
— Что ж, паренек: он физически развитый, — заметил комиссар. — Такому автомат в руки, вот и боец!..
Володя покраснел от удовольствия, ясные синие глаза его заблестели. Женщина продолжала с грустью:
— Мы совсем недавно выстроили этот домик. И как назло — война. Только бы жить народу, — нет, выискались гитлеры; все, что потом и мозолями нашими добыто, — уничтожают, ни старых не щадят, ни детей. Я мать, и каждой матери жаль своего ребенка, но я понимаю Володю и не смею его удерживать. Если это можно, Александр Ильич, возьмите его в свою часть. Он будет хорошим солдатом, а я вас буду благодарить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
