его бедрам. Ощущения от прикосновения кожи к коже так невероятно приятны. Я скучала по тому, как мужское тело прижимается к моему. Скучала по тому, чтобы быть желанной и возбужденной.
Отчаяние проникает в меня, и я прижимаюсь к нему влажной киской, когда его эрекция протискивается между нашими разгоряченными телами. Дин разрывает наш поцелуй, его дыхание прерывается, когда он говорит:
— Я тоже кончу меньше чем через минуту, если мы этого не сделаем.
Я киваю, мои глаза широко раскрыты, когда смотрю вниз и наблюдаю, как кончик его члена проникает между моими складочками. Он мгновение наблюдает за мной, прежде чем медленно войти в меня.
Это туго. Слишком туго. Годовое воздержание вызвало дополнительную стянутость. Но, к счастью, мое скользкое, влажное тепло облегчает проникновение, и когда Дин погружается настолько глубоко, насколько я могу его принять, впиваюсь пальцами в его бицепсы, и издаю протяжный стон:
— О-о-о-о боже-е-е-е.
— Блядь, — рычит он, опуская голову на мое плечо, пока наши тела привыкают к перегрузке ощущений. Он отстраняется и задыхается, его губы раздвигаются, когда он добавляет: — Черт, ты чувствуешься невероятно.
— Ты тоже, — хриплю я, приподнимаясь вверх и безмолвно умоляя его двигаться, чтобы почувствовать хоть какое-то облегчение.
Дин понимает намек и отстраняется, опираясь на руки, прежде чем медленно выйти из меня. Вжимаюсь головой в подушку, и слышу, как хнычу от возбуждения. Все сейчас — это перегрузка ощущений. Гормоны полностью завладели моим телом, и в любую секунду я начну издавать животные звуки.
— Вот так, сладкая… просто отпусти. — Голос Дина хриплый и полный желания, когда он начинает двигаться в более быстром темпе, все время, смотря на меня. — Ты так прекрасна, когда отпускаешь. Невозможно отвести взгляд.
Я моргаю, глядя на него; интенсивность его голоса — это не то, что я привыкла слышать. Дин обычно игрив, сексуален или намеренно перегибает палку. Он живет своей жизнью, подразнивая других. Но искренность, которую он демонстрирует прямо сейчас — это новый образ для него, и это усиливает мое возбуждение. Наши взгляды встречаются на короткую секунду, и загорается нечто более глубокое, чем сексуальная природа того, что мы делаем. Как будто Дин видит меня так, как никто не видел раньше. Это нервирует.
Но я быстро переключаюсь, когда Дин закидывает мою ногу себе на плечо и толкается глубже, чем раньше, задевая то чувствительное место внутри, которое, как мне кажется, никто никогда раньше не находил.
— О, боже, — кричу я, чувствуя каждый толчок, каждый вдох, каждое рычание удовольствия в комнате, когда давление нарастает глубоко внутри меня. Оно интенсивное и всепоглощающее, как американские горки, несущиеся со скоростью сто миль в час, которые я не смогла бы остановить, даже если бы захотела.
— Отпусти, Нора, — шипит Дин, его челюсть напряжена, пока он борется с собой. — Мне нужно посмотреть, как ты кончаешь.
Видимо, это все, что требуется, потому что в следующее мгновение я выкрикиваю его имя и яростно содрогаюсь, пока парень продолжает двигаться, не сбиваясь с ритма, когда мои внутренние мышцы сжимаются вокруг него, делая связь между нами более тесной, чем это было раньше.
— Чееерт, — стонет Дин, продолжая толчки.
Внезапно он замирает на мне, и его глаза закрываются. Парень делает несколько прерывистых вдохов, как будто пытается взять себя в руки. Но, очевидно, ему это не удается, потому что в следующее мгновение он начинает пульсировать между моих ног, и я не могу не наблюдать за ним с большим восхищением. Дин обычно так спокоен и расслаблен. Образ того, как он теряет контроль и достигает кульминации — это то, что я хотела бы видеть снова и снова.
Несколько секунд спустя он падает на меня и зарывается лицом в мою шею, его дыхание обжигает мои ключицы, а его мускулистое тело подрагивает надо мной. Я поднимаю руки, чтобы успокаивающе погладить его затылок и шею, наблюдая, как быстро поднимается и опускается его спина.
Я не могу удержаться от улыбки.
Это был буквально лучший секс в моей жизни.
Конечно, у меня было не так уж много секса. И воспоминания о тех сексуальных контактах, которые у меня были, в лучшем случае расплывчаты. Но ведь для него это тоже должно было быть хорошо, верно? То есть, я знаю, что у него было гораздо больше партнеров, чем у меня. Но кончать так быстро и мощно, а потом быть таким измотанным — хороший знак, верно?
Дин наваливается на меня всем весом, и паранойя начинает проникать в мой трепещущий разум. Возможно ли, что это был обычный, заурядный секс, и он быстро кончил, потому что не хотел подольше побыть со мной? Почему он молчит?
— Ты там жив? — спрашиваю я, тряся его за плечи, чтобы убедиться, что он не заснул от скучного секса, пока его член все еще дергается во мне.
— Едва ли, — хрипит Дин, прежде чем глубоко вздохнуть и скатиться с меня.
Прохладный воздух касается моей кожи, и я хватаю простыню, чтобы прикрыться, чувствуя странное стеснение.
— Как все прошло? — спрашиваю я, не пытаясь изобразить спокойствие.
Дин ложится на спину и закрывает глаза.
— Как было что?
— Как что? — Я возмущенно хмыкаю. — О, я, конечно же, говорю о закусках, сделанных сегодня вечером.
Дин поворачивается и сонно смотрит на меня.
— О чем ты говоришь?
Я приподнимаюсь на локте и пригвождаю его взглядом.
— Я спрашиваю, как тебе секс, идиот.
— О… это. — Дин смотрит в потолок. — Это было хорошо.
Мое тело мгновенно сдувается. Хорошо.
Хорошо, не отлично.
Хорошо, не идеально.
Просто… хорошо.
Разочарование трепещет в моем животе. Если бы кто-то назвал мои крупоны хорошими, я бы не уснула, пока не изменила рецепт сотню раз и не довела себя до тошноты, пробуя их все. Хорошо — это трехзвездочный отзыв от кулинарного критика. Хорошо — это ниже среднего.
Я неловко киваю и прикусываю губу.
— Тогда, наверное, мне нужно поработать.
— Что? — спрашивает Дин, поднимая брови.
Я сажусь в кровати и провожу руками по волосам.
