Капитан с хрипом падает на колени. Сзади раздается дружный рев – матросы «Агамемнона» бросаются в атаку – отчаянную, самоубийственную. На Сола бросаются со всех сторон, он хватает ближайшего врага, прижимает к себе, падает на палубу, прикрывшись им. Сабли с хрустом врезаются в плоть, датч содрогается и кричит… В этот момент где-то внизу рождается дрожь столь ужасная, что хочется вжаться, врасти в доски. Раздается оглушительный треск, и волна жара, мощная и неостановимая, сносит людей, такелаж, снасти. Что-то сильно сдавливает ногу чуть пониже колена.
«Котел, – проносится в голове. – Взорвался котел…»
Два корабля надежно сцеплены снастями и абордажными трапами, но это не значит, что рифландский линкор не даст затонуть пароходофрегату с дырой на полднища. Сол пытается подняться, выбираясь из-под груды тел. Прямо перед ним лежит упавшая дымовая труба, под ней зияет рваная яма, сочась густым, жирным дымом. Взрыв убил, ранил и контузил едва ли не всех рифландцев на палубе. Словно по волшебству, ситуация изменилась – теперь преимущество на стороне альбонийцев. И они рвутся на вражеский линкор. Сдаваться никто и не думает – теперь бой идет до полного истребления. Остатки датчей отступают на свою палубу, команда «Агамемнона» преследует их. Данбрелл куда-то пропал – забинтованная голова и золотые эполеты не мелькают в поле зрения Сола. Сам он едва стоит – будто плывет в густом вареве, заглушающем звук и искажающем зрение. Ноги подкашиваются, движения кажутся замедленными и преодолевают постоянное сопротивление. Но и враги вокруг двигаются так же медленно и плавно.
– Пушки! – Крик с трудом пробивается в уши Сола.
Залп оглушает, как сквозь вату доносится чей-то крик. Обернувшись, Эд видит капитана Данбрелла – всего в трех шагах позади. Картечь рассекла ему плечо и шею, он шатается, отхаркивая кровь. Не отдавая себе отчета, Сол подхватывает его, взваливает на плечо, тащит назад, на «Агамемнон».
– Куда?.. – хрипит ему в ухо Сейджем.
– Там врач. Пока корабли в сцепке, «Агамемнон» останется на плаву, – здравость рассуждения удивляет и самого Сола. Будто за него говорит кто-то другой.
Он втаскивает Данбрелла в капитанскую каюту, валит на койку. Оставив раненого, бросается назад, на шкафут.
МакКатерли уже наверху, пилит ногу раненому матросу. Матрос орет, доктор сосредоточенно следит за пилой. Еще пятеро, выложенные в ряд, ждут своей очереди.
– Капитана ранило, – сипит Сол, сплевывая черным. – Картечь.
– Где он? – не отрываясь спрашивает МакКатерли.
– В своей каюте.
– Я сейчас.
Эд, повинуясь странному наитию, возвращается к Данбреллу. В капитанской каюте царят покой и неподвижность. В воздухе неторопливо пляшут пылинки, тонкие лоскуты дыма медленно извиваются под потолком. Карты и бумаги разбросаны на столе и на полу, в беспорядке валяются письменные и навигационные приборы. Сейджем на своей койке тяжело, булькающе дышит, бессмысленный взгляд его устремлен в потолок.
Сол замирает. Горячка боя отпускает его, боль разом отзывается во всем теле. Рана в предплечье ноет и тянет, множественные порезы саднят, кожа, покрытая едким пеплом, горит, словно обожженная. Но кроме боли приходят и мысли. Здравые. Спокойные. Сол бегло осматривает капитана. Не нужно особенно разбираться в здешней медицине, чтобы понять: осталось ему недолго. Картечью разорваны плечо и шея, в груди и животе – рваные раны, сочащиеся черной жижей. Из верхней при каждом вдохе поднимаются бурые пузыри.
– Поганые твои дела, Данбрелл, – бросает Сол, оборачиваясь к столу. – Скажи, моя вольная… ты сохранил ее? Я все равно найду, время у меня есть. А если не найду, сам напишу.
Данбрелл с трудом поворачивает голову.
– Это ты, – хрипит он. – Чужак… демон… из-за тебя…
– Стоило повесить того республиканца, – спокойно отмечает Сол, перебирая бумаги. – Или хотя бы оставить на берегу. Готов спорить, это он взорвал котел.
Данбрелл сипит что-то невнятное. Сол заглядывает под стол. На глаза попадается резная шкатулка черного дерева, украшенная слоновой костью. В такой обычно хранят бумаги и письма. На крышке – серебряная пластина с вензелем «СД».
– Что тут у нас, – Эд задумчиво рассматривает шкатулку, слегка трясет ее. Слышится мягкий стук. – Кажется, ее-то мне и надо. Где ключ?
Сол оглядывается, по очереди открывает ящики стола.
– Иди… к дьяволу, который… прислал… тебя…
– Знал бы, как его найти, сходил. Ключ? А, вот он…
Сол достает большую связку на медном кольце, находит подходящий – совсем крохотный из начищенного серебра; пробует. Замочек мягко щелкает. Внутри, на черном бархате лежит стопка бумаг. Эд бегло просматривает их. Письма жене и дочери – не то. Ага, вот.
Знакомый типографский бланк. Документ о передаче собственности.
– Значит, все как я и предполагал? Узнал, что фабрика записана на меня, прижал Барнинга, заставил переписать документы на себя… Интересно, как ты уговорил его?
Данбрелл молчит – может, не слышит, может, уже не в силах говорить. Эд прячет бумагу себе в башмак. Потом берет чистый лист, перо и чернильницу и, стараясь писать ровно, выводит на бумаге строку за строкой. Надо спешить – МакКатерли справится быстро, полевая ампутация – дело недолгое. На одном из документов, валяющихся на столе, – подпись капитана. Сол тщательно копирует ее, потом подходит к Сейджему.
– Вот и все, Данбрелл. Пора прощаться.
Капитан фокусирует на нем подернутый пеленой взгляд.
– Никуда… тебе не деться… чужак. Бой еще… не окончен.
– Для меня – окончен.
Действовать надо быстро – вот-вот появится МакКатерли. Один хороший удар – и все. Это не убийство, он только ускорит неизбежное. Один удар – в рану на шее, в сторону гортани, любым длинным острым предметом. Хотя бы вот этим перочинным ножом…
Костяшки пальцев белеют, деревянная рукоять, кажется, готова расколоться от давления. Один удар.
– Эйлин… – вдруг произносит Данбрелл. – Кто она тебе? Что между вами? Зачем?
Сол наклоняется к нему – резко, вплотную.
– Откуда ты ее знаешь? Откуда?!
Данбрелл беззвучно шевелит губами. Рана в груди пузырится и шипит.
– Дулд… Дулд отдал мне ее… Как жест доброй воли…
Сол молчит.
– Только это не он… и не я… Ее судьба не в нашей власти…
– Где она сейчас? – выталкивает сквозь зубы каждое слово Эдвард. – Где? Она? Сейчас?
– Я оставил ее в своем доме… Но вряд ли… она… еще там…
– Посмотрим, – Сол подносит нож к шее Данбрелла. Их взгляды встречаются.
«Этот человек натравил на меня гангстеров, обманом лишил фабрики, публично выпорол и хотел повесить. Он не сомневался и не мешкал. Он наслаждался моими мучениями».
Острие ножа едва заметно подрагивает в каком-то сантиметре от окровавленной шеи. Сол ощущает на коже горячее, прерывистое дыхание Данбрелла.
– Отойдите! – МакКатерли появляется в дверях, похожий на мясника в своем кожаном фартуке и нарукавниках. – Что вы нависли над ним, как стервятник? Пропустите меня…
Сол послушно отходит, пряча руку за спину.
– Боюсь, уже поздно, сэр…
Доктор проходит мимо него, склоняется над капитаном, проверяет пульс, оттягивает веко, прикладывает ухо к груди.
– И верно. Как давно?
– Только что, сэр.
МакКатерли оглядывает его, словно только что заметив.
– Вы?.. Удивительно…
Эдвард, следя за взглядом доктора, осматривает себя. Левая рука от самого плеча залита кровью. Из правой ноги на пару дюймов торчит кусок дерева, острый, как шип.
МаКатерли спешными движениями смахивает со стола бумаги.
– Ложись! Ложись, я сказал!!!
Сол и не думает сопротивляться. Покорно укладывается на столешницу, вперив взгляд в низкий, скрытый в дыму потолок. Он слышит, как трещит разрываемая одежда, как звенят хирургические инструменты.
– Сейчас будем извлекать пулю… – ворчит МакКатерли. Рану в плече обжигает острой болью.
– Только не отрезай…
– Лучше однорукий, чем покойник, – резонно замечает тоск. – Но вам повезло, мистер Сол. Пуля прошла навылет, рана поверхностная. Промоем, прижжем и зашьем. И молитесь, чтобы не началась гангрена.
Сол молча терпит. Боль кажется не такой сильной – может, потому, что нога болит сильнее.
– Здесь все хуже, – констатирует доктор. – В ране много осколков и грязи, раздроблена кость. Как вы вообще ходили с такой ногой?
– Старался сильно не наступать… – неуклюже шутит Эдвард.
– Похвально, – кивает МакКатерли и оборачивается к ассистенту: – Жгут и пилу.
* * *
За прошедшие полгода Олднон сильно изменился. Великий пожар и Красная смерть окончательно истребили друг друга, и город снова ожил. Конец месяца децима подарил ему чистый, легкий снег, надежно укрывший грязь и пепел безупречно белым покрывалом. Олднон из вздорной, паршивой старухи превратился в жизнерадостную леди, румяную и цветущую. Люди возвращались, заселяли пустующие приории, снова открывали лавки и конторы. Силами городских властей заново отстраивались целые кварталы. Очередная тьма, похоже, рассеялась, уступив очередному рассвету.
