— Ярила — солнечный бог, а я воин Солнца. И племени Ярилы зла не хочу. Идите оба к Волху и скажите: царь Ардагаст пришёл только за данью. Кто её даст, того он от всех врагов защитит. А кто не даст, да ещё Чернобогово племя на помощь позовёт, тому будет то же, что бесам от Перуна и Даждьбога.
Мужик вздохнул, вытер пот со лба, словно не веря, что так легко отделался от грозного сарматского царя, и робко попросил:
— А не могут ли твои волхвы нас снова обернуть? Нам ведь волками ещё десять месяцев быть.
— Неужто вы, нуры, сами не умеете оборачиваться?
— Когда-то у нас все умели. А теперь больше волхвы да дружина.
— Князь наш — сам волхв. Он, кроме волчьего, три опрометных лица знает: летать соколом, бегать туром, плавать щукой. А ещё — пятое, тайное, — с гордостью сказала волколачка.
— А я вот всего только десять знаю, — с простоватым видом развёл руками Вышата. Потом воткнул в снег жертвенный нож и велел мужику перекувыркнуться через него. Тот, кряхтя, кувыркнулся и поднялся волком. Волхв снова воткнул нож и сделал знак нурянке, но та почему-то засмущалась, отвела взгляд. Милана внимательно пригляделась к ней, отвела в сторону и тихо сказал:
— Да стоит ли тебе дальше волчицей бегать? Побудь пока у нас. Ни тебя, ни детей никто обидеть не посмеет.
— Дети волчатами родятся — крепче будут, — покачала головой волколачка.
— Хорошо, я тебе другой пояс повяжу.
— Спасибо тебе, волхвиня, — тепло сказала нурянка и обернулась к Ардагасту: — Не можешь ли, царь росов, отпустить родичей наших? — Она указала на трёх связанных волков. — Это ведь мы их подбили напасть вместе с нами.
Волки в один голос жалобно заскулили, а оборотень-мужик растянулся пред царём на брюхе, положив голову на передние лапы. Ардагаст с усмешкой махнул рукой Серячку, и тот охотно перегрыз ремни на лапах сородичей. Пятеро волков помчались в лес. Дреговичи с сожалением смотрели им вслед: какие шкуры из рук выскочили!
Рать шла дальше к Днепру долиной реки Верицы. Волки по-прежнему нападали, но людей не трогали, если те не загоняли их в угол. Когда до Днепра осталось меньше дня пути, Ардагаст велел разбить стан. Близилось Рождество даждьбожье, — самая длинная ночь в году, когда Лада рожает золотовласого Божича, у которого по колено ноги в серебре, по локоть руки в золоте. Там, на кручах под Славутичем, — небольшие, но крепкие, выдержавшие не одну сарматскую осаду нурские городки: Милоград, Горошков, Чаплин... Поймут ли там, поверят ли сарматскому царю, который не бросается огненным змеем двенадцатиголовым жечь их деревянные твердыни, а празднует сам святую ночь и даёт праздновать им?
К празднику готовилось всё разноплеменное войско. Варили ячменную кутью с мёдом и орехами, овсяной кисель, колбасы, пекли блины. Вышата давно уже подобрал царскую русальную дружину, одиннадцать воинов: двое венедов, Неждан Сарматич, его отец Сагсар, ещё двое росов, двое кушан, Сигвульф, Хилиарх и воевода Вишвамитра Двенадцатый — сам волхв Вышата. Одного из венедов, погибшего в бою с лешим, заменил Всеслав. Вдали от людских глаз, в лесу или отдалённой хатке волхв обучал дружину русальским танцам, священным колядным песням, помогал готовить и освящать одежды, маски-скураты, жезлы со спрятанными в них чародейскими травами.
Дружинники учились старательно. Великая честь быть царскими русальцами, но и трудность великая. Двенадцать дней между старым и новым годом — самые святые и самые страшные. Вся нечисть гуляет по земле и беснуется хуже, чем на Купалу. Двенадцать вечеров колядуют двенадцать русальцев. И если не будут они усердны, если ошибутся по лености или невежеству — несчастливыми будут для царства все двенадцать месяцев нового года. Но и не приветить колядников, не одарить — грех великий. Кто так делает, накликает несчастье на всё царство, помогает бесовской силе, что хочет сгубить новорождённого бога и его мать, навек погрузить мир во тьму, холод и непроглядное зло. Светлые боги спасают от него людей. Но и люди могут и должны помочь богам в этой извечной битве. Не просто плясуны и певцы колядники — боговы воины, даждьбожья дружина на земле.
Вот уже наступил вечер. Скрылось солнце за тёмными лесами, за дреговицкими болотами, и тьма опустилась на землю, и огласилась рёвом и воем непролазная чаща. Кто воет — волки, черти, неприкаянные души безвестных мертвецов или неуловимые воины князя Волха? Посреди стана уже сложен костёр: большое дубовое бревно и двенадцать поленьев поменьше. То бревно — сам Бадняк, Мировой Дуб, который хочет повалить нечистая сила, чтобы не было ни неба, ни земли, ни верха, ни низа, а одна Преисподняя. Рядом с ещё не зажжённым костром два столба, соединённые двумя сосновыми перекладинами. В перекладины упирается двумя заточенными концами сосновое брёвнышко, обвитое верёвкой. Её за оба конца держат двенадцать воинов — шесть венедов и шесть росов.
Откинулись полы белого шатра, и вышли царь с царицей. Оба без доспехов, хотя и при оружии. Ардагаст — в красном кафтане с золотыми бляшками, красных шароварах, красном плаще с золотой застёжкой. На голове, вместо башлыка, высокая шапка с собольим околышем, как у венедских князей. У пояса — золотой меч Куджулы и акинак. Ларишка совсем преобразилась. Чёрные волосы скрылись под красным шёлковым покрывалом. Из-под синего плаща с рукавами видно красное платье, расшитое золотыми бляшками на груди и подоле. Ожерелье из индийских самоцветов, бактрийские серьги, золотые с бирюзой, в виде эротов на дельфинах, золотые браслеты боспорской работы с сердоликами и зернью... Все князья и воеводы теперь видели: не зря их царь воевал в далёких землях. И кто бы сказал, что эта величественная и любезная царица способна наравне с мужами разить стрелами и мечом любых демонов, если бы не выглядывала из-под синего плаща увенчанная кольцом рукоять акинака.
Повинуясь взмахам руки царя, воины стали тянуть верёвки то в одну, то в другую сторону. Завертелось брёвнышко, закурился дымок на его концах, наконец появился огонёк, разросся в пламя — и вот уже весело трещит смолистое дерево: родился живой огонь, Огонь Сварожич. Значит, к утру родится и его златокудрый брат. Ардагаст понёс пылающую головню к, костру. Вспыхнули хвоя и хворост, занялись поленья, не спеша разгорелся Бадняк. Полыхает костёр, рвётся в усыпанное звёздами тёмное небо золотое пламя. А там ярче всех звёзд горит золотой плуг Колаксаев, который греки зовут Орионом.
А вой в лесу — всё тоскливее, досадливее. И чего воют? Выходили бы к костру — у Сварожича тепла и света на всех хватит. Венедская душа добра, пожалеет и волка — голодно зимой в лесу, и нечистого заложного мертвеца — каково в холодной земле без покоя лежать? Только ведь не выйдут, а если и выйдут, то за жертвами или для пакостей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
