– Я разрешила, – прервала его Керри.
– Что? – Дитрих замолчал на полуслове, услышав сие бредовое заявление.
– Я разрешила ему сказать, что все было. Так нужно.
– Кому? Павлину твоему ощипанному, который цены себе не сложит, а на деле и евроцента не стоит?
– Не говори так о нём! – вспыхнула девушка.
– Буду говорить, что хочу и как хочу. Я ненавижу твоего Курта. Я хочу, чтобы ты была счастлива, а не лила слезы в подушку, от того, что он вытирает об тебя ноги. А ты почему-то его защищаешь, хотя по-хорошему, уже давно следовало отбросить его от себя, как ненужный мусор.
– Ты так Гретхен отбрасывал. Тебе простительно, а ему нет?
– Учти, сестренка, что она мне изменяла, а не я ей. И, в отличие от тебя, я пламенной любовью не пылал. Так же, как и она ко мне. Мы были двумя чужими людьми, которые трахались время от времени. И всё.
– Вот поэтому тебе меня и не понять. Ты не знаешь, что такое любовь.
– О, да! Зато ты знаешь.
– Знаю.
– И потому так быстро соглашаешься на аферу с Паркером? Пылая любовью к Курту? Господи, я большего бреда в жизни не слышал! И вряд ли услышу.
– Тебе не понять.
– Не понять, – согласно кивнул Дитрих. – Потому что я мыслю здраво, а ты как-то очень и очень исковеркано. При всем огромном желании я не смогу понять, что движет тобой и заставляет делать такие ошибки.
– Я просто хотела, чтобы это сделал не Курт, а кто-то другой. И раз все так сложилось, почему бы не Паркер...
– При всей моей огромной ненависти к Эшли, не могу не заметить, что это было довольно эгоистично и по-скотски, – вздохнул Ланц. – Пожалуй, именно такие вот случаи и разочаровывают парней в современных девушках. Это, во-первых. Во-вторых, открою тебе страшную тайну. Ни один парень, узнав об измене, не станет делать переоценку ценностей, стараясь понять, как он мог упустить сокровище. Он скорее просто выслушает твой оправдательный, а, может, поданный с показной бравадой рассказ и скажет: «А иди ты на хуй, дорогая. На тот, с которого пришла». И помашет ручкой. Во всяком случае, я бы сделал так. И многие другие парни – тоже.
– Я не думала об этом, – отстраненно ответила Керри. – Ухватилась за первую же возможность. Решила, что это будет самым оптимальным вариантом. И теперь вот оказалась в такой глупой ситуации.
– Кстати, – вновь посуровел Дитрих. – Почему именно с Паркером ты обсуждаешь подобные вопросы?
– А с кем мне ещё их обсудить? С тобой? – хмыкнула девушка.
– С матерью своей! – рявкнул Ланц. – Но никак не с посторонним мужиком!
– Успокойся, бешеная собачка, – произнес Эшли, появившись в коридоре. – Мне можно... Я же, в какой-то степени, виновник торжества. Можно сказать, почти родственник.
Улыбнувшись и, спустя пару мгновений вновь посерьезнев, он подмигнул Керри. Она непроизвольно улыбнулась, проигнорировав даже хмурый взгляд Дитриха, смотревшего поочередно то на Паркера, то на нее. Казалось, он готов сейчас убить обоих, только никак не может определиться, с кого же начать. Поняв, что окончательно запутался в этой белиберде, Ланц сплюнул и, ничего не объясняя, предпочел скрыться в своей комнате, грохнув для красочности дверью. Картина, висевшая в коридоре, рядом с его дверью, свалилась со стены, настолько сильным был удар двери о косяк.
– Мастер зрелищ, – резюмировал Паркер. – Какой-то неуравновешенный молодой человек с зашкаливающим количеством амбиций.
Подняв картину с пола, он повесил её на место, попутно отметив, что рамка осталась в целости и сохранности, даже не треснула нигде.
– Скажешь, что ты не такой же? – улыбнулась Керри.
– Такой же, – согласился Эшли. – Но чуточку сдержанней. У твоего брата тормозов нет совсем, и любое несогласие с его мнением всегда вызывает одну и ту же реакцию: у парня рвет крышу. Нужно уметь держать себя в руках.
– Всё-таки ты его жутко не любишь.
– Мне и не нужно его любить. Он мне детей не родит, – хмыкнул Паркер. – Слушай, я пойду, наверное. Не хочется спровоцировать очередной припадок гнева. Ведь разозлю я, а отыгрываться, скорее всего, будут на тебе. У тебя тяжелый день был, так что...
– Может, попьешь со мной чаю? – предложила девушка. – А то я, как утром поела, так после этого к еде и не прикасалась.
– Ты опять будешь веселить меня хомячьей техникой поедания пищи? – засмеялся Эшли, вспомнив салат, исчезнувший с тарелки в рекордно-короткие сроки.
– Нет. Постараюсь держать себя в руках.
– А зря. Это было очень мило, – сообщил Паркер, направляясь к лестнице.
Керри на мгновение вспыхнула, но Эшли, к счастью, этого не заметил. В этот момент он уже спускался на первый этаж.
* * *
Эшли открыл глаза и несколько минут смотрел в потолок. Комната была незнакомой. А еще за руку его кто-то держал. Держал крепко, словно боялся, что он вот-вот высвободит ладонь из его хватки и уйдёт. Посмотрев вбок, Паркер вспомнил, какими судьбами оказался в чужой комнате и кто, собственно, держит его за руку.
Они проговорили почти всю ночь и уснули только под утро. Точнее, Керри говорила, а он внимательно слушал её рассказ, наполненный не самыми приятными подробностями. Во всяком случае, слышать кое-что из этого было достаточно мерзко. Паркер неосознанно проводил параллель между Керри и Шанталь. Понимал, что подобное было в жизни его матери, она точно так же когда-то влюбилась в совершенно неподходящего, безответственного человека и тем самым пустила свою жизнь под откос. Прежде чем она относительно выправилась, прошло немало лет, да и то, отголоски прошлого давали о себе знать. Иногда в самое неподходящее время.
Любовь почему-то принято считать самым прекрасным чувством на земле. Но, на самом ли деле, оно так прекрасно? Паркер не видел никакого очарования. Лишь поверхностную позолоту и черноту, если этот слой позолоты поддеть чем-нибудь острым. Чувства вещь непостоянная и эфемерная. В процессе жизни мы сами постоянно меняемся, никто не остается неизменным, а потому, собственно, и наши чувства проходят стадию изменения. В юности они пылкие, горячие, безрассудные и больше основаны на страсти, чем на эмоциональной составляющей близости; духовное единение отходит на второй план, оно кажется совсем не таким важным, скорее, бесплатным приложением к основному пункту отношений. В зрелости у нас начинается та самая переоценка ценностей. Хочется не столько безумств и яркости, сколько надежности и стабильности, именно они становятся своеобразным центром вселенной, именно к этим идеалам все начинают стремиться. Но, если разобраться в сущности чувств, получается, что ничего прекрасного в них нет. С одной стороны они приоткрываются, как проявление обычного физического влечения. С другой, как голый расчет и стремление оказаться в своем уютном мирке и получить чувство защищенности со стороны другого человека – не более того. И что в этом столь прекрасного? Страсть редко получает выражение в красивых словах и поступках, чаще всего она обезображивает человека, и речь сейчас не только о любовной лихорадке и той самой химии, о которой кричат на каждом углу особо инициативные граждане. Любая страсть ненормальна, она слишком сильно захватывает, подавляет логику и доводы разума, а вслед за ней приходит опустошение, чувство того, что жизнь прошла мимо, и чего-то явно не дала, оставив все самое хорошее себе. Когда так называемая любовь строится на голом расчете, она тоже не имеет никакой силы. Её разрушить проще простого, достаточно лишь обнаружить болевые точки и надавить на них. Все тут же закончится. Так же молниеносно, как и началось.
