только Таргитай во все глаза рассматривал странное существо. Оно возникло на пороге неожиданно, хотя такому обрубку лежать бы под крыльцом: голова почти квадратная, громадная, тельце худое, с огромным вздутым животом, ножки кривые.
Хозяйка сказала торопливо:
– Это наш сынок!
– А, – сказал Мрак, он продолжал мерно зачерпывать кашу, но глаза не отрывались от уродливого дитяти. Тот перехватил взгляд чужого человека, зло оскалился.
У Олега по коже побежали мурашки: зубы у ребенка были острые и совсем не человечьи, а как у большой хищной рыбы.
– Это он трубу ломал, – узнал Таргитай. – Он!
– Больно буйный, – заметил Мрак равнодушно.
Баба посмотрела пугливо, затравленно, словно зверек из темного угла, но голос незнакомца был ровный, без осуждения. Да и вид у него такой, что скажи, будто сам в детстве был тихим, можно привязывать камень к ногам и бросать в реку.
Она проговорила нерешительно:
– Да, люди жалуются…
– На такого малого? – удивился Мрак.
– Да им что, – вздохнула она еще горестнее. – Не понимают, дите малое… Оно ж еще не понимает, что хорошо, а что делать нельзя. Да и вообще он…
Она замялась, Мрак бухнул:
– Что?
– Немтырь он, – вздохнула женщина. – Не говорит, хотя уже пятый годок пошел…
Судя по виду Мрака, он явно усомнился, что дите малое, если вон какие булыжники летели с грохотом, сам видел, как малое дите швыряло даже за забор, явно метило в чужих собак.
– Люди злые, – согласился он, – только своих детей хвалят.
– Это точно, – согласилась она с живостью, – чего только от них не наслушаешься! И вежественные, и тихие, и старших чтут… А я вижу, какие они вежественные, если вчера вон камнями нищего гнали от своего дома!
Щеки порозовели, она словно распрямилась, равнодушие гостя к ее ребенку совсем не испугало и не огорчило, а совсем наоборот, она перевела дух с облегчением, но Олег, в отличие от оборотня, смотрел с интересом, всматривался в непомерно большую голову, широкий рот, толстый живот. Когда ребенок скорчил ему устрашающую гримасу, зубы показались чересчур длинными и острыми, а клыки размером с волчьи.
– Он тихий, – сказала женщина и ему торопливо. – Это он так… улыбается.
– Тихий, – повторил Мрак с неодобрением. – Что за мужчина из тихого ребенка? Я в детстве, помню, чуть деревню не спалил… А раз тихий, то либо в баклушечники, а то и во что-нибудь еще хуже… в волхвы, к примеру.
– Ну, он не всегда тихий, – призналась она с усилием, – он застенчив… и, бывает, шалит… Но мы всем соседям сразу платим, сколько запросят, если он что у них испортит или сломает.
Мрак кивнул:
– Дети есть дети. Мы на сеновале ляжем. Я заметил, там еще сенца осталось малость. А вон по улице телега, полная сена, катит к вашему двору… Для вас?
– Нет, для козы, – пояснила женщина. – Мы сами, знаете ли, хозяйством почти перестали заниматься. Ребенок не то что слишком шалит, но за ним нужен глаз да глаз, вот и запустили двор… Но как-то еще живем.
Мрак посмотрел на широкую ляду, что прикрывала лаз в погреб, прикинул его размеры, кивнул, жить так все же можно. Запасов там явно на две-три зимы, да и теперь, судя по столу, живут не совсем уж нищенски.
– Эй, малыш, – позвал он повелительно, – а ну-ка иди сюда.
Мальчонка поглядел исподлобья. Запавшие глаза блеснули злобой. Верхняя губа приподнялась, показывая острый клык. Мрак согнал улыбку с лица, его губа справа приподнялась, показав клык в три раза длиннее, а из горла едва слышно донеслось низкое рычание.
Женщина отшатнулась, а мальчишка застыл, глаза уставились в темное лицо странного человека. Мрак поманил пальцем, мальчонка послушно подошел.
– Ты что же это, мерзавец, – сказал Мрак внятно, – трубу разломал?.. Твои отец и мать уже не маленькие, чтобы всякий раз на крышу лазить!.. Сегодня же чтоб починил!.. Сам. И больше не ломай. Тебе что, мало соседских труб? Да и те по ночам можно только, чтоб никто не видел. Так даже интереснее… Но это я так, к слову. Ты мне другое скажи: есть дорога отсюда к Верховному Упырю?
Мальчонка смотрел, вытаращив глаза. Это было страшно, когда из-под массивных надбровных дуг, похожих на медвежьи, глаза блестели уже не из глубоких щелей, а выпучились, как у совы.
Женщина снова сказала жалко, но в голосе был уже упрек:
– Я ж сказала, он не говорит. Немтырем уродился…
Мрак в упор смотрел на мальчонку:
– Так ты и этого даже не знаешь?.. Да, в самом деле дурачок.
Мальчишка смотрел с ненавистью, лицо страшно побагровело. Синие губы с трудом шевельнулись, слова вышли квакающие, почти нечеловеческие:
– Зачем… Великий Упырь… Никто не смеет…
– Да мы все смеем, – отмахнулся Мрак. – Тебе ж тоже нельзя трубу ломать, и никто не смеет такое непотребство чинить, но ты-то полез на крышу?.. Вот и мы лезем. Так как, говоришь?.. Ты квакай, квакай. Потом и вовсе расквакаешься по-человечьи. Привычка нужна. Вон как твоя маманя обрадовалась, сейчас заревет… Чего радуется, дура баба? Завтра пожалеет, да уже не замолчишь, не замолчишь…
А Таргитай, чувствуя себя сытым, вышел во двор, сел на крылечке. Рядом бы коту греться на солнышке, но во дворе такое запустение, что любой кот сбежит, коты – звери домовитые, это собака за хозяином в огонь и в воду, а коту на хозяина плевать с высокого дерева, ему хозяйство важнее, но какое хозяйство во дворе, где бурьян до пояса? И такой густой, плотный, под его широкими стеблями непонятно что и завелось… Забор повалился, да и зачем он, если во дворе ни поросят, ни даже кур или гусей?
К заборчику, что отделял их двор от соседского, подошел длинноволосый мужик, пугливо огляделся по сторонам, украдкой поманил его пальцем. Заинтересованный Таргитай не поленился встать, спрятал дудочку. Мужик наблюдал за его приближением настороженно, вздыхал и переступал с ноги на ногу, словно еще не решил, сказать что-то важное или бежать без оглядки.
– Ты того, – сказал он негромко, почти шепотом, – гость, да?.. Недоброе место выбрали для ночлега.
– А что не так?
– Ребенок у них подменыш, – прошептал мужик совсем тихо.
Таргитай смотрел, ждал продолжения, но мужик уже умолк, полагая, что и так сказал много, даже лишнее, и Таргитай наконец спросил тупо:
– И что?
– Как что? – удивился мужик. – Ты что же, не знаешь, что есть подменыш?
– Не знаю, – признался Таргитай. – Это Олег у нас все знает, ему так надо, он у нас волхв. А я дурак, мне можно не знать. Я и так живу, незнаемый.
– Эх, – сказал
