В последний миг она инстинктивно раскинула руки и зацепилась за края полыньи. Ей показалось, что они достаточно тверды и выдержат ее тяжесть, но в тот же миг лед под одной рукой отломился. Она судорожно цеплялась за края, но они неизменно крошились. Полынья расползалась, немыслимо холодная вода проникла под одежду и жгла ее тело, руки, ноги, лицо. Софья издала отчаянный крик, но тотчас же поняла, что это совершенно бесполезно. Только стая ворон, вспугнутая резким звуком, с гадким погребальным карканьем взлетела в воздух. Вода упрямо тянула свою жертву вглубь. Несчастная откинулась на спину, пытаясь таким образом удержаться на краю льда. Перед ее мутнеющим от ужаса взором раскинулось хмурое серое небо. Оно оказалось очень низко и очень близко. Силы стремительно убывали. И в какой-то миг она ослабла и ушла под воду. Ледяная вода жадно набросилась на ее тело, лицо, залила глаза, уши, рот. Острые куски обломанного льда и твердые комки снега ранили кожу, посиневшие губы. Захлебнувшись и подавившись снегом, Софья судорожно вынырнула на поверхность и отчаянно вдохнула, может быть, свой последний глоток воздуха. И тут чья-то сильная рука резко схватила ее за ворот шубы. Раздался страшный треск. Женщина почувствовала, что сила снаружи уверенно потянула ее наверх из ледяной могилы. Это прибавило ей силы, и она снова стала отчаянно цепляться за края.
— Держи! — и перед нею появился ствол тонкого дерева, брошенный поперек полыньи. Она повисла на нем и только тогда смогла разглядеть человека на льду. Она не удивилась. Это снова оказался Филипп Филиппович. Выдернув ее из полыньи в первый момент, он почувствовал, что лед не выдержит их обоих, и немного отполз. Но при этом бросил ей деревце. Она уцепилась, что было сил, и Филипп осторожно, с огромным усилием выволок ее, наконец, из воды. Еще некоторое расстояние они проделали ползком, боясь новых трещин, и потом поднялись на ноги. Софья удивилась, что может еще идти, хотя холод сковывал ее всю, ноги дрожали и подкашивались, голова кружилась. Когда они дошли до берега, она всхлипнула и попыталась обнять спасителя, но заледеневшие рукава шубы не дали ей возможности поднять рук.
— Филиппушка! — простонала Софья. — Спаситель мой!
— Барышня! Голубушка! Бог тебя хранит!
Оба разрыдались и поспешили, как могли, к дому.
Филипп Филиппович два дня кряду колол дрова, устал, взмок, употел. Да что поделаешь, коли на дворе зима. Печи гудят, в доме холодно, если не протопить хорошо. А как протопить, если дров не наколоть? Вот и трудился он изо всех сил. А рядом, по обыкновению, сидел Зебадия и наблюдал. Он вообще очень много наблюдал за жизнью своих хозяев. Филипп частенько с ним разговаривал, так как в его семье право говорить принадлежало Матрене Филимоновне, то чаще всего их беседы состояли только из ее громких речей. Филипп давно к этому привык и на судьбу не роптал. Но иногда и ему хотелось поделиться своими мыслями. Внимательно слушающий кот оказался идеальным собеседником. Вот потому, размахнувшись в очередной раз топором, Филипп произнес:
— Охохонюшки! Вот попалось бревнышко! Ну ничего, ничего, ваше высокопревосходительство, мы и его осилим. Будет у нас теплее теплого. Будете у печечки лежать да греться!
Филипп расколол чурку, и во все стороны полетели щепы. Кот слегка отодвинулся.
— Не извольте беспокоиться, Зебадия Батькович! Я вас не обижу, на вас не упадет!
Но кот вдруг встал, изогнулся и страшно зашипел. Его глаза округлились, рот открылся, как будто он увидел или услышал нечто ужасное.
— Котик, барин! Да ты что, родимый? — насторожился Филипп.
Животное стремительно метнулось со двора в сторону парка. В глубине души Филиппа екнуло. Ведь он уже однажды бежал за котом! Поэтому на этот раз он устремился вслед, быстро, как мог, на своей деревянной ступне. При этом он не выпускал из руки топора. И тот ему чрезвычайно пригодился. Ноги сами принесли Филиппа на край пруда, и он тотчас же заметил, что кто-то барахтается в полынье в самой его середине. Недолго думая, в два взмаха он срубил два тонких дерева на берегу и поспешил к полынье. Только бы успеть! И тут он с ужасом увидел, что головка в меховой шапочке ушла под воду. Филипп бросился на лед и, отчаянно двигая руки и ногами, наконец оказался около полыньи. Перед его взором мелькнуло нечто темное. Он быстро схватил. Слава богу, это оказался ворот шубы. С неимоверным напряжением мышц он потянул добычу наверх и выдернул молодую барыню из ледяного крошева.
Глава 29
Не описать того, что творилось в доме после спасения Софьи.
Матрене седой лакей, что служил еще старому господину, сказал:
— Твой-то совсем уработался! Топором машет и в парк бежит! Сам из бельевой видал!
Матрена испугалась и тоже побежала по дорожке в парк. По пути ей встретился насквозь промерзший Рандлевский. А вскоре показались Филипп и Софья. Софья уже не могла идти. Тяжелое мокрое платье замерзло и стояло колом. Матрена, как увидела свою ненаглядную девочку, так чуть ума не лишилась, закричала диким голосом так, что в доме услыхали. Все вместе кое-как дотащили замерзшую женщину. А навстречу уже бежала прислуга. Нелидов, услышав шум внизу на первом этаже дома, поспешно вышел из кабинета и спустился по лестнице. Увиденное поразило его так, что он чуть не лишился дара речи от ужаса. Прямо в прихожей Матрена, стеная и плача, с помощью лакея и Филиппа сдирала с Софьи примерзшую одежду. Ледяная вода таяла и растекалась лужами по полу. Закоченевшая шубка, брошенная на пол, загремела, как железная.
— Соня! — едва выдавил из себя Нелидов. — Что случилось, Соня?!
— Да вот, чуть в полынье не утопла, голубка наша! — застонала Матрена. — Если бы не Филиппушка мой, утопла бы, утопла как есть, куколка моя!
— Нет! Нет! Не может быть! — завыл Нелидов и схватился за волосы, да с такой силой, что выдрал клок у виска.
— Да ты не вой волком-то, барин! — прикрикнула на него Матрена. — За доктором, за доктором беги скорее! Ведь простыла небось! Оледенела вся ведь!
Нелидов метнулся к Софье и хотел прижать ее к себе. Но она посмотрела на него как-то странно, отстраненно, непонимающе. Этот взгляд чужого человека испугал Нелидова еще больше.
— Сонечка, родная! — Он притянул ее к себе, желая согреть своим теплом, своим жарким поцелуем, но ее глаза закатились, и она повисла на его руках без чувств.
Вся прислуга бегала по дому как угорелая. Софью перенесли в спальню, нагрели воды, натопили печи, натерли ее уксусом. Она пришла в себя и по мере того, как осознавала происшедшее с нею, пережитый страх стал распирать ее изнутри. Лицо покрылось испариной, зубы стучали, руки плясали на одеяле. Матрена без устали вытирала ее лоб и губы, подносила питье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
