— Во имя Бога, которого мы знаем под разными именами, но который един для всех, мы предлагаем гостеприимство нашего города всем людям доброй воли. У всех нас много общих религиозных традиций. Все мы верим в Бога, милосердного и справедливого. Мы верим в духовную природу человека. Мы верим в высочайшую ценность духовного начала и в проявление этого начала в милосердии и братстве. Мы шлем самые лучшие пожелания нашим братьям из дальних стран и молимся за то, чтобы их вера нашла путь к справедливости и миру, к которым все наши вероисповедания устремляют нас.
— Н-да, — заметил один телекомментатор, выключив микрофон, — мне начинает казаться, что этот цирк — дело серьезное.
Этим, разумеется, телевизионное освещение происходящих событий не кончилось. В интересах справедливости, равновесия, полемики, надлежащего понимания возможных последствий и продажи рекламного времени телекомпании включили в свои передачи выступление руководителя еврейской военизированной организации, который во всеуслышание напомнил о высылке евреев из Иберии Фердинандом и Изабеллой, о черных сотнях российского императора и, естественно, об уничтожении миллионов евреев Гитлером. На последнем он остановился особо в связи с объединением Германии и в заключение сказал, что евреи не такие идиоты, чтобы довериться кому бы то ни было, кроме оружия в собственных сильных руках. Аятолла Дарейи, религиозный глава Ирана и заклятый враг всего американского, проклял из Кума всех неверных, обрекая каждого из них в отдельности и всех вместе на вечное пребывание в аду, лично им созданном для этой цели. Однако перевод этого пламенного выступления затруднил его понимание для американцев, так что недвусмысленные проклятья аятоллы пропали даром. Самозваный «христианин, вдохновленный Богом», с юга Америки получил львиную долю эфирного времени. Сначала он проклял римскую католическую церковь как олицетворение Антихриста, а затем повторил свое знаменитое утверждение, что Бог не может даже услышать молитвы евреев, не говоря уже о неверных мусульманах, которых он обозвал магометанами в качестве дополнительного, хотя и излишнего, оскорбления.
Однако почему-то на всех этих демагогов не обратили внимания — вернее, не обратили внимания на высказанные ими точки зрения. Телевизионные компании затопило тысячами звонков от рассерженных зрителей, требовавших, чтобы эти фанатики впредь не появлялись на экранах. Такая реакция массовой аудитории привела в восторг руководителей телекомпаний. Это означало, что зрители снова включат тот же канал в надежде увидеть там очередное оскорбление общественной морали. Ханжа с американского Юга тут же заметил, что количество пожертвований сократилось. Бнай Брит поспешило осудить высказывания излишне откровенного раввина, а глава Лиги исламских наций, сам видный священнослужитель, объявил фанатичного имама еретиком, сославшись на слова пророка, которого он и процитировал. Чтобы уравновесить все эти высказывания, телекомпании обеспечили соответствующий комментарий, продемонстрировав таким образом свое стремление к беспристрастности, успокоив одних зрителей и приведя в ярость других.
Уже на следующий день одна из газет обратила внимание на то, что тысячи корреспондентов, аккредитованных на конференции, называют ее «Кубком мира» — из-за круглой формы, которую имеет площадь святого Петра. Наиболее наблюдательные сообразили, что это объясняется бессилием репортеров, которым требовалось рассказывать о происходящем, а рассказывать-то было нечего. Меры безопасности, принятые на конференции, оказались поразительно строгими. Участники, приезжающие в Ватикан и уезжающие оттуда, пользовались военными самолетами и базами ВВС. Репортеров и фотографов с длиннофокусными объективами старались не подпускать к месту действия, да и вообще передвижения участников конференции осуществлялись главным образом в темное время суток. Швейцарские гвардейцы, несмотря на мундиры эпохи Возрождения, не позволяли проскочить мимо себя даже мыши, и назло репортерам, когда произошло нечто значительное — министр обороны Швейцарии воспользовался отдаленным входом, — никто его не заметил.
Опрос общественного мнения во многих странах показал, что почти все надеются на успех конференции. Мир, уставший от противостояния, в приливе эйфории и чувства облегчения от недавних изменений в отношениях между Востоком и Западом, поверил каким-то образом, что успех вполне возможен. Комментаторы предостерегали от излишнего оптимизма, указывали на то, что в новейшей истории не было более сложной проблемы, однако люди во всем мире молились на сотне языков в миллионах церквей за успешное завершение последнего и наиболее опасного конфликта на планете. К чести телекомпаний, они сообщили миру и об этом.
Профессиональные дипломаты, а среди них были и закоренелые циники, которые не бывали в церкви с детских лет, почувствовали на себе такую тяжесть ответственности, какой не испытывали никогда прежде. Отрывочные сообщения, поступающие от хранителей музеев и служащих Ватикана, говорили об одиноких полуночных прогулках по нефу собора святого Петра, разговорах на балконах ясными звездными ночами, продолжительных беседах некоторых участников конференции со Святым отцом. И ни о чем больше. Высокооплачиваемые телекомментаторы смущенно поглядывали друг на друга. Сотрудники печатных изданий тщетно старались раздобыть хоть какую-нибудь хорошую идею, чтобы использовать ее в своих статьях. Впервые после марафонских переговоров Картера в Кэмп-Дэвиде столь важная конференция проходила при столь скудном освещении.
И мир ждал, затаив дыхание.
* * *
На голове старика была красная, отороченная белым феска. Мало кто сохранял свою характерную одежду, но этот старик жил в соответствии с древними обычаями предков. Жизнь была нелегким испытанием для друзов, и единственное утешение он нашел в религии, которую исповедовал в течение своих шестидесяти шести лет.
Друзы являются членами религиозной секты на Ближнем Востоке. Их вера соединяет некоторые аспекты ислама, христианства и иудаизма. Секта друзов была основана в одиннадцатом веке Аль-Хакимом би-Амрилахи, египетским калифом, считавшим себя живым воплощением Бога. Друзы живут в основном в Ливане, Сирии и Израиле, занимая шаткое положение в обществе всех трех государств. В отличие от израильских мусульман им разрешают служить в вооруженных силах еврейского государства — обстоятельство, которое не укрепляет доверия к сирийским друзам в правительстве их страны. И хотя некоторые друзы сумели занять командные должности в сирийской армии, они хорошо помнят, что один друзский офицер в звании полковника был расстрелян после войны 1973 года за то, что его полк вынужденно отступил со стратегически важного перекрестка. Несмотря на то что с чисто военной точки зрения он проявил себя бесстрашным и умелым командиром и ему даже удалось сохранить порядок в уцелевшей части своего полка, потеря перекрестка стоила сирийской армии двух танковых бригад, и в результате полковника расстреляли… за то, что ему не повезло, и, возможно, потому, что он оказался друзом.
Старый фермер не знал всех подробностей этого случая, но и того, что было ему известно, оказалось достаточно. Тогда сирийские мусульмане убили друза, и его смерть была не последней. Поэтому старик не доверял никому ни из сирийской армии, ни из правительства Сирии. Это не значило, однако, что он испытывал теплые чувства к Израилю. В 1975 году дальнобойное израильское орудие 175-миллиметрового калибра обстреляло район, где он жил, в поисках сирийского склада боеприпасов и осколком случайного снаряда была смертельно ранена его жена, с которой он прожил тридцать лет. В результате к его многочисленным страданиям прибавилось одиночество. То, что являлось для Израиля исторической неизбежностью, для этого простого фермера стало непосредственным и смертельно опасным фактом жизни. Судьба решила, что ему предстоит жить между двумя армиями, причем каждая из них рассматривала его существование как раздражающее ее неудобство. Старик был человеком, который ничего не ждал от жизни. У него был небольшой участок земли, где он вел хозяйство, несколько овец и коз, примитивный дом, построенный из камней, убранных им со своего поля, где их валялось в избытке. Он хотел одного — чтобы ему позволили жить. Когда-то он считал, что запрашивает у судьбы совсем немного, однако шестьдесят шесть бурных лет доказали, что он глубоко ошибается. Старик всю жизнь молил своего Бога о милосердии, о справедливости, о простых радостях — он знал, что никогда не сумеет выбраться из нищеты, — которые сделали бы его существование и существование его жены хоть чуть-чуть более сносным. Но и этого не произошло. Из пятерых детей, которых родила ему жена, совершеннолетия достиг лишь один, и тот был призван в сирийскую армию перед войной 1973 года. Его сыну повезло куда больше, чем всей их семье: когда снаряд, выпущенный из израильского танка, попал в его БТР-60, силой взрыва юношу выбросило из люка, и он выжил, потеряв только один глаз и руку. Выздоровев, он женился, у него появились дети, у его отца — внуки, а сам он вел умеренно обеспеченную жизнь торговца и ростовщика. Это был не такой уж крупный подарок судьбы, но по сравнению со всем остальным, а также с жизнью его отца такое существование было благом.
