Перед главным входом в дом семейства Утида установлено место прощания. Холм из живых цветов, свечи, возвышенные надписи на подставках. Акира взирал с большого портрета на подходящий народ. Художнику удалось так искусно передать ободряющую улыбку и печаль в глазах, что невольно щемило в душе, когда смотришь на него.
Кацуми стояла в стороне, опустив глаза. Рядом с ней стояли отец с матерью. Похоже, что на третий день слезы вымыли большую горечь утраты, потому как семейство Утида принимали соболезнования со скорбью на лице, но без рек из глаз.
Каждый из приходящих подходил к цветочному холму, кланялся, что-то шептал и отходил к семье, чтобы сказать слова утешения или посочувствовать. Ребята из «Оммёдо Кудо» все как один делали поклон «сэнсэй-ни рэй». Поклон приветствия и прощания с тренером…
Я тоже сделал подобный поклон перед портретом Акиры. Сердце чуть сжалось от сожаления о том, что мы больше никогда не увидимся.
— Прощай, мастер, который встал на защиту хинина, — негромко сказал я, не поднимаясь из поклона. — Ты был нормальным мужиком и верным товарищем. Я обязательно отомщу за тебя, Акира-сэнсэй.
Пламя десятков свечей дернулось ко мне, как будто под дыханием огромного великана. За спиной послышалось негромкое перешептывание. Я же разогнулся, кивнул на прощание изображению Акиры и твердым шагом направился к отцу Кацуми.
Традиционный конверт с деньгами в качестве соболезнования был перетянут черной и серебряной шнурками. Это сэнсэй Норобу научил, за что ему особая благодарность. Он также просветил меня в том, что деньги нужно отдавать только главе семьи, а уже он будет передавать их жене. Так делается для того, чтобы показать, кто именно глава семейства распоряжается в доме, и лишь из его рук проливается благосостояние на остальных обитателей дома.
— Господин Утида, я искренне скорблю вместе с вами, — поклонился я главе дома, передавая конверт. Акира-сэмпай был очень высоконравственным человеком. Он всегда воспитывал в своих учениках понимание необходимости защищать добро. Защита слабых всегда ставилась во главу занятий «Оммёдо Кудо». Для меня он всегда останется воплощением чести и достоинства. Вам стоит гордиться таким сыном.
— Благодарю вас за добрые слова, Такаги-кун, — кивнул мне мужчина с широким лицом и мрачным блеском в глазах. — Я горжусь своим сыном и тем, что его окружали только хорошие люди.
Он взял конверт и передал его жене. Теперь я могу обратиться к женщине.
— Госпожа Утида, примите мои соболезования, — сказал я с поклоном. — Мы с вашим сыном были знакомы не очень долго, но это не помешало ему спасти жизнь ученика, поэтому я буду являться его должником до тех пор, пока лично не приду к нему принести благодарность за содеянное в нашем мире. Вы воспитали отличного сына и не сомневаюсь, что много хороших душевных качеств передали ему именно вы.
— Благодарю, Такаги-кун, — поклонилась в ответ женщина с привлекательными чертами лица. — Акира рассказывал нам о вас и отзывался только положительно. Спасибо, что вы пришли почтить его память.
Конверт перекочевал из рук женщины в специально подготовленную шкатулку. Она стояла рядом с хозяйкой дома на небольшом столике. Число поставленных в ряд конвертов уже превысило половину и вскоре потребовалось бы её опорожнить, чтобы появилось место для складывания новых.
После этого я поклонился уже Кацуми:
— Кацуми-тян, я сожалею, что Акира так рано покинул нас. Он был отличным товарищем, великолепным другом, который без раздумий приходил на помощь. Я горжусь тем, что знал его и был в рядах его учеников. Крепись, Кацуми, ты всегда можешь рассчитывать на меня.
Кацуми блеснула глазами, но справилась с собой и опустила взгляд. Вежливость и корректность надо было соблюсти, а отмудохать за мою грубость на той перемене она всегда успеет. Пусть пока мы были в ссоре, но ссора могла закончиться также, как и началась, но этот момент требовал, чтобы она приняла соболезнования и поблагодарила за них.
— Изаму-кун, спасибо за слова поддержки. Акира всегда отзывался о тебе хорошо. Даже когда произошло недоразумение, то он после него очень страдал и переживал. Я рада, что вы помирились и что мой брат обрел в твоём лице верного товарища и ученика.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я поклонился ещё раз и после этого отошел в сторону. Кацуми снова сверкнула глазами, но в этот раз уголки её губ чуть поднялись, как будто сомневались — растянуться ли в улыбке или всё-таки сохранить скорбь на лице. Я едва заметно подмигнул. Этот знак был только для Кацуми, и она поняла его правильно, так как позволила губам на несколько секунд принять положение вежливой улыбки.
Отошел недалеко, к семейству Танака, которые были тут в полном составе. Когда Джун один раз показал мне фотографию своей семьи, то я сначала не поверил, что самому старшему из семьи было сто пятьдесят семь лет. Сейчас же воочию увидел этого высохшего старца, который сидел в инвалидном кресле, но глаза его оставались всё такими же молодыми и бодрыми, как в ту пору, когда он воевал против власти сёгуната.
Подходить к самому семейству из десяти человек я не стал, а остановился в трех шагах, там, где стоял Джун. Я не был знаком с его родными, то есть вежливо поклонился им и получил кивки в ответ. Там были одни взрослые, которые могли себе позволить не кланяться в ответ молодому человеку. Зато мы с Джуном церемонно поклонились друг другу. Как равные, хоть щека у престарелого главы семейства и дернулась при таком виде. Но никто не выказал недовольства.
Японцы умеют сдерживаться.
— Ты готов рассказать? — спросил Джун вместо приветствия.
— Джун, я давно готов, но пока не могу, чтобы не подставлять тебя под удар. Даже разговаривать с тобой опасно, поэтому пока что попрошу тебя держать уши на макушке и присмотреть за Аякой. Опасность может распространиться и на неё. Я сейчас должен уйти, чтобы больше никто не пострадал…
— Ох и темнишь ты, Такаги-сан… Но если ты так делаешь, то явно неспроста. Удачи тебе в твоём пути.
— Благодарю за пожелание, но я подошел не за этим. У меня к тебе просьба…
— Говори.
— Я попрошу лишь об одном — не давай Исаи оставаться наедине с Кацуми… Не смотри в ту сторону, слушай меня. Они просто не должны оставаться наедине. Ты сможешь это сделать?
— Да, это сделать я смогу, — кивнул Джун. — Буду хвостиком таскаться за Кацуми, но зачем? Исаи же твой друг. Мы же вместе… тогда…
Он не стал говорить, что мы все вместе как-то квасили, потому что это могли услышать уши родственников. Но мы поняли друг друга.
— Так надо, Джун-кун, поверь мне — так надо. Если уместны такие слова, то ради Акиры…
Он поджал губы, но потом снова поклонился:
— Хорошо. Ещё раз пожелаю удачи на твоём пути.
В принципе, можно было и проваливать, так как уважение и последнюю дань я выказал, но что-то меня держало здесь. И это «что-то» занимало тело моего друга Исаи Макото.
Он со своей прической Соника выглядел по меньшей мере нелепо на похоронах. А его родители даже не подозревали, что сейчас их любимый сын находится во власти злобного онрё. Для них он оставался всё тем же сыном, который может быть слегка изменился.
Исаи подошел к портрету Акиры, склонился в поклоне и в этот момент все язычки пламени свечей отшатнулись от него. В этот раз великан сделал вдох… Две свечки даже потухли, а ведь никакого ветра не было…
Исаи выпрямился и отошел к семье Утида. Подскочивший слуга тут же зажег пламя на потухших свечах и не смог удержаться от отдергивания руки, когда загоревшаяся свеча полыхнула огнем и обожгла ему палец. Средний палец правой руки, которой слуга тут же неосознанно затряс, при этом громко вскрикнув. Чтобы остудить ожог, он сложил остальные пальцы в кулак, тоже неосознанно. Получилось, как будто слуга показывал Исаи в спину тот самый жест с отогнутым средним пальцем, который так обожают в американских фильмах.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Это продолжалось всего несколько секунд. Слуга тут же спохватился и взял себя в руки, но для меня это было посланием Акиры духу комиссара Мацуды. И послание это было вполне очевидным. Но самое главное — Исаи обернулся на вскрик и увидел этот самый жест.
