Судя по воспоминаниям командира ОКЖ, он носил нелицеприятный для Ф. Ф. Юсупова характер. Тем не менее для него это ничем особенным не кончилось. Из московской администрации пострадал только А. А. Адрианов, 1 (14) июня 1915 г. вынужденный подать прошение об отчислении от должности градоначальника, которое было удовлетворено на следующий день92. Николай Николаевич всегда поддерживал кавалеристов, а Ф. Ф. Юсупов несколько лет до войны командовал кавалергардским полком. Это соответствовало и довоенному принципу назначения на подобные должности, описанному В. А. Сухомлиновым: «В общем цеплялись за старые и частью устарелые формы и брали на должности людей не там, где их можно было найти, а исключительно только таких, которые, казалось, удовлетворяли следующим условиям: преданность царю, безусловное повиновение и отсутствие какого-либо собственного политического убеждения. Это приводило к тому, что гвардейские офицеры по своему соответствию для назначения на должности по управлению оказывались в первых рядах. Этим объясняется, что гвардейская кавалерия очутилась в роли академии по поставке членов управления: губернаторов, полицеймейстеров и генерал-губернаторов – задача для нее непосильная и вовсе ей не соответствующая»93.
Конечно, В. А. Сухомлинов тоже был кавалеристом, но великий князь с 1905 г. относился к нему с неприязнью, которая переросла с 1909 г. в открытую вражду. Император счел необходимым поддержать главковерха. 5 (18) июня был подписан высочайший рескрипт об отставке Н. А. Маклакова, которую оформили как принятие ходатайства об оставлении занимаемого поста по состоянию здоровья94. Тем не менее контекст событий был очевиден, и оппозиция напрямую связала перемены в МВД с московскими событиями95. Этот шаг император сделал под влиянием Верховного главнокомандующего, который и выдвинул кандидатуру преемника министра внутренних дел – князя Н. Б. Щербатова, занимавшего до этого должность главноуправляющего государственным коннозаводством96. Приказ о его назначении также последовал 5 (18) июня97.
Этот бывший кавалерийский офицер, знаток сельского хозяйства, прекрасный специалист в коннозаводском деле, хорошо разбиравшийся в вопросах конского ремонта, был тесно связан с кругом Николая Николаевича. Поскольку в предвоенный период он сумел наладить диалог с Думой по вопросам о кредитовании коннозаводства, главковерх считал его человеком, способным наладить диалог с общественностью98. Оппозиция встретила его без особого оптимизма. «Личность и политика нового министра, – гласила передовица «Речи», – конечно, слишком мало известны обществу, чтобы оно могло судить о его будущей деятельности по его прошлому. Но можно полагать с некоторой вероятностью, что эта деятельность не будет простым продолжением хорошо известной обществу деятельности Н. А. Маклакова»99. В последнем кадеты не ошиблись. Н. Б. Щербатов действительно отличался от предшественника. На новом посту он не проявил особых организационных способностей: «…без прочного служебного опыта, без знания всех тонкостей административного механизма, без практической подготовки он сразу оказался во главе огромного ведомства с разнообразнейшими функциями, соприкасавшимися с различными сторонами государственной жизни. Случилось это к тому же в исключительно тревожный период катастрофы и внутреннего кризиса»100.
Следует отметить, что московские события вовсе не были какой-то специфической особенностью России. Буквально за несколько дней до них, в ночь с 31 мая на 1 июня 1915 г., германские цеппелины впервые совершили налет на столицу Британской империи. Их бомбы обрушились на Ист-Энд. В результате возмущенные жители этого района Лондона начали избивать лиц, как писала «Таймс», «подозреваемых в том, что они являются немцами». В начале мая там же, в Лондоне, уже были беспорядки такого рода, направленные против немцев, имевших разрешение на проживание в Англии. Громились лавки, мастерские, в которых пытались отсидеться забаррикадировавшиеся хозяева. «Сцены на улицах в эти ранние утренние часы после авианалета, – отмечал английский журналист, – не скоро будут забыты теми, кто стал их очевидцами»101.
Однако в английской столице, в отличие от русской, было гораздо больше полиции, которую власти, не задумываясь, бросили на восстановление общественного порядка. Более того, уже утром 1 июня британское правительство издало специальное распоряжение, запрещавшее всякую публикацию информации об авианалетах как для представителей своей, так и иностранной прессы: «Communique Адмиралтейства содержит все новости, которые могут быть надлежащим образом опубликованы. Эти инструкции даются с целью обеспечить общественный порядок, и настоящее предложение может также быть опубликовано в качестве объяснения отсутствия более детальных докладов»102. Это положение действовало до февраля 1916 г., когда слухи о потерях от бомбежек убедили официальный Лондон в необходимости отказаться от него.
Причины и московских, и лондонских событий, как мне представляется, были одинаковы: реакция массового сознания на внезапную опасность, чувство страха, направленность которого обуславливала официальная антинемецкая пропаганда. Что же касается специфики русского общественного мнения, то оно не могло понять быстрого отступления фронта, необходимости оставления Перемышля, крепости, которую дважды осаждали русские войска, и только вторая осада, затянувшаяся почти на два месяца, кончилась ее капитуляцией. Положение, конечно, ухудшал тот факт, что все это произошло почти сразу же после поездки императора и громогласных заявлений об освобождении «подъяремной Руси».
На множество вопросов был предложен один емкий ответ. Такое понятие, как измена, объясняло все: от поражений во второй Восточно-Прусской операции до неожиданного отступления русской армии, стоявшей на пороге Венгерской равнины. Последствия поиска внутреннего врага были весьма велики и явно превосходили масштабом городские волнения. «Погром немецких фабрик, магазинов, квартир в Москве летом 1915 г., – вспоминал современник, – в действительности был только прелюдией к тому страшному, безумному нечеловеческому пожару, который разразился и обуглил потом всю Россию. Уже тогда можно было заметить, что нервное напряжение в народе, его неудовольствие достигли кульминационного пункта и что разрядить эту атмосферу должно и необходимо»103.
Подготовка к экспедиции на Босфор – слова и дела зимы и весны 1915 г.
1 (14) февраля 1915 г., после очередного визита Николая II в Ставку, Николай Николаевич (младший) известил И. Л. Горемыкина о принятом императором решении – готовить экспедицию на Босфор: «Государь Император изволил мне высказать, что вопрос об утверждении на Проливах и в Константинополе должен быть разработан, так как Его Императорскому Величеству благоугодно, если Бог в этом поможет, чтобы Проливы, т. е. Босфор и Дарданеллы, стали достоянием России». Премьер-министр должен был известить об этом некоторых членов правительства, за исключением военного и морского министров, которым эту новость сообщил сам Верховный главнокомандующий1. 4 (17) февраля А. Д. Бубнов подготовил доклад по военно-морскому управлению Ставки. По сути, это была первая реакция на поставленную Николаем II задачу. Исходя из того, что атака союзников на Дарданеллы может начаться в ближайшие дни, А. Д. Бубнов предлагал максимально активизировать действия русского флота, которые бы заставили турок увеличить свои силы в районе Константинополя2. На начало февраля, по данным русской разведки, в Европейской Турции оставалось 70–80 тыс. полевых и до 150 тыс. резервных войск3.
Стремление оттянуть на себя силы противника с направления главного удара, то есть от Дарданелл, было абсолютно разумным. Исходя из этого предлагалось: 1) флоту находиться в море вплоть до окончания операции союзников, бомбардировать у Босфора удобные для высадки пункты; 2) срочно собрать в портах Черного моря возможно большее количество пароходов и приготовить их к высадке в кратчайший срок; 3) первым эшелоном предлагалось сделать Одесский морской батальон, а также другие имеющиеся морские батальоны и части ополчения. Эти части планировалось высадить на Анатолийском побережье, подальше от Босфора, с исключительно демонстративной целью. Одновременно предлагалось сформировать из морских команд четырехбатальонный морской полк и использовать его как авангард десантов в тылу противника. Однако все эти действия носили бы исключительно отвлекающий характер. Основной должна была стать высадка в Бургасском заливе, который по-прежнему планировали сделать базой Босфорской операции. Сюда предлагалось высадить за одну перевозку не менее 1,5 пехотного корпуса, а через месяц сосредоточить здесь до четырех корпусов с осадной артиллерией, которые и начнут движение к Константинополю4.
