А толку?
Может, надо было Лане рассказать всю правду, и не иносказательно – она все-таки психолог, подсказала бы, наверное…
Да теперь уж что. Теперь поздно. Он сделал столько ошибок, что их уже не исправить. Ни Лане, ни ему.
Глупый, подлый, никому не нужный – он лучше уйдет из этой жизни. Оставалось только решить как.
Повеситься?
Газом он отравиться не может, у него плита электрическая…
Утопиться?
Выпрыгнуть из окна, это не получится: квартира, которую он снял, когда мама еще была жива и когда он надеялся на их новую жизнь, – эта квартира располагалась всего лишь на втором этаже…
Разбиться на машине? Неплохой вариант, уйти вместе со своим «Вольво», единственным родным существом, оставшимся у него после смерти мамы… Страшно только одно: остаться живым и покалечиться. И жить дальше, как Николай Петрович, в инвалидном кресле…
А еще существуют какие-то таблетки, которыми можно отравиться! Но Роман не знал какие…
Выходило, что остается ему повеситься. Или утопиться. На Москве-реке ледок еще тонкий: если пойти по нему, то непременно провалишься…
При этой мысли его передернуло. Он сразу представил, как начнет барахтаться в ледяной воде, как в последний момент инстинкт самосохранения даст себя знать, и он примется цепляться за хрупкий лед…
Хоть бы кто-нибудь его убил! Ну, просто так, от нечего делать! Пырнул ножом или лучше бы застрелил из пистолета…
Пистолет! Вот что ему нужно! Быстро и безболезненно!
Только где его найти? Где-то ведь можно, наверняка можно!
В Интернете, конечно, в Интернете! Там найдется все, что угодно!
Но домой возвращаться нельзя. До Романа уже могли добраться, и дома его в таком случае ждет засада…
Интернет-кафе!!!
Покружив по улицам центра, Роман обнаружил искомое заведение. И меньше чем через два часа он уже назначил встречу продавцу пистолета на окраине Москвы, в Новогирееве. Наверное, продавцу оружия так удобнее, а Роману было все равно.
И он поехал в Новогиреево.
– Вера-а-а! Не молчи, прошу тебя!
– Алексей…
– Что?! Не темни, говори прямо!
– Хорошо, – согласилась Вера. – Да, письмо Романа наводит на мысль о том, что он решил уйти из жизни. Ты ведь это хотел узнать?
– Это.
– Я тебе ответила.
– Спасибо.
– Кис…
– Вера, не трать слова.
– Кис, послушай меня! – сердито ответила она. – У меня нет привычки тратить слова понапрасну!
– Хорошо. Слушаю.
– Только я ничего не гарантирую…
– Я знаю, Вера.
– Я только предполагаю…
– Я тоже обычно только предполагаю, Вера.
– Он не уйдет просто так.
– Но он действительно намерен уйти, да?
– Он намерен… Он думает, что намерен!
– Объясни!
– Алексей, первым делом ты не должен чувствовать себя виноватым перед ним!
– Вера, оставь мне это решать самому. Скажи мне про Романа!
– Не оставлю! Ты чувствуешь себя виноватым, и ты сейчас готов…
– Вера!!!
– Не перебивай! Ты готов ему все простить, все! А этого быть не должно!
– Ты забыла. Ты просто забыла, что я умный. Я не умею так точно говорить, как ты, но это не значит, что я идиот!
– О боже. Ты о чем?!
– Я о том, что далеко не готов его простить. При условии, что он не кинется сегодня же в реку, не повесится, не отравится… Я готов надавать ему пендюлей, но для этого нужно, чтобы он был жив, черт возьми!
– Он не уйдет из жизни…
– Ты уверена?!
– Ты мне дашь договорить?! Я уверена в том, что он не уйдет просто так, Кис, – не повидавшись с тобой!
– Хм, он решит меня окончательно угробить и повеситься на моих глазах? На тополе в ближайшем к моему дому сквере?
– Не ерничай, Кис!
– Да уж куда мне…
– Короче, – строго ответила Вера, – ему нужно знать, как относится к нему отец. То есть ты.
– Ты считаешь, что я должен ему отправить рождественскую открытку? Типа: приходи, дорогой, мы тебя тут заждались, подарки лежат под елкой, и забудь о том, как ты подло поступил?!
– Кис, – Вера, похоже, совсем рассердилась. – Не утомляй меня!
– Что я не так сказал?!
Бедная Вера. Алексей, всегда столь сдержанный, чувствовал себя сейчас так, словно в машине потерял управление. И, сам того не желая, скидывал на Веру все свои сомнения, противоречивые чувства, страхи и надежды.
– Верик… – Кис смягчил тон. – Прости. Ты сказала, что он захочет узнать, как я к нему отношусь… Правильно? И ничего не предпримет… не покончит с собой раньше, чем поймет мое к нему отношение… Так?
– Так, Кис. Мысль о самоубийстве – это, скорее всего, эмоция, а не намерение. После того, что он сделал, он понял, что любовь отца ему не заслужить, и теперь хочет наказать себя. Но раз он тебе об этом пишет, то, вероятно, еще надеется на прощение…
– И каким образом он станет это выяснять?
– Не знаю, Алексей. Ищи внимательно вокруг себя! Он окажется где-то рядом, он придет…
Впервые в жизни Роман держал в руке пистолет. Он оказался довольно тяжелым – такой внушительный и холодный кусок металла.
Продавец объяснял устройство пистолета и показывал, как им пользоваться. Роман рассеянно слушал его объяснения.
– …и нажать на спусковой крючок…
– На что?
– А тебе зачем, собственно, пистолет-то?
– Так… На всякий случай. Для самозащиты.
– И как же ты будешь самозащищаться, когда пользоваться им не умеешь и меня не слушаешь?
– Извините.
Продавцом был толстый дядька с сальными редкими волосами, все жизненные интересы которого, кажется, сводились к оружию. Или к деньгам, которые он выручал за него. Они стояли в каком-то дворе возле электрораспределителя, откуда их видеть никто не мог – ни прохожие, ни жильцы из окон.
– Да мне-то что! Тебе надо – слушай. Не надо – хиляй отсюда. Деньги я получил, мне по фигу.
– Мне надо! – смутился Роман.
На этот раз он сосредоточился и внимательно выслушал инструкцию по обращению с пистолетом…
Говорят, есть люди, которые любят оружие. Наверное, им оружие придает уверенности в себе. Им нужно какое-то место в жизни, и для того, чтобы его занять, они хотят освободить это место от других людей. В этой маленькой черной машинке – а что такое, собственно, пистолет, как не машинка? – сидела Смерть. Смерть других людей, чье место хотели занять любители оружия.
Роман не чувствовал никакой нежности к пистолету. Вот другую машину, «Вольво», он любил. А машинку для чужой смерти – нет.
Впрочем, это он отвлеченно так рассудил, потому что в руках у него была машинка для его собственной смерти, а не для чужой. И с нею было спокойнее. Она, эта машинка для его смерти, словно снимала с него всю тяжесть, всю вину. Даже неправильность жизни эта машинка могла исправить, даже ее!
Потому что какая может быть неправильность жизни, если жизни больше нет?
То-то.
Эта мысль утешала, успокаивала. Он бы даже сказал, умиротворяла. У-мир-о-творяла – то есть мир творила в душе… Потому что это был последний и непобиваемый аргумент в его пользу. С таким аргументом Роман мог позволить себе даже роскошь не торопиться! И пожить еще до вечера.
Он почувствовал голод. Притормозил у какой-то пиццерии, вошел, сел за столик, заказал еду. С тех пор как мама умерла, он не особо экономил. Раньше он экономил: хотел купить им с мамой квартиру – для него было важно слово купить! То есть приобрести в собственность. Чтобы мама почувствовала себя настоящей хозяйкой. Хозяйкой квартиры, из которой ее никто никогда не сможет выгнать!
Но мама не дождалась, пока он наберет достаточно денег…
Может, ему следует написать завещание? У него не такой уж маленький счет в банке… Завещать деньги Лизе и Кирюше?..
Ха-ха, будто откупиться!
Роман расплатился, оставил щедрые чаевые. Хоть кому-то польза от его денег.
Вышел на улицу. Куда теперь?
Возникла мысль: покончить поскорее с задуманным!
Потом возникла другая: убедиться, что с Лизой и Кирюшей все в порядке.
И он поехал к тому скверу, где столько раз гулял с Александрой, разговаривая с ней об истории России, о летописях и архивах…
И где, спрашивается, теперь искать этого засранца?! Он, видите ли, страдалец, теперь собирается руки на себя наложить!
Кис вспомнил почерпнутое откуда-то из литературы, что в старину розги замачивали. Интересно, в чем? Он бы замочил сейчас, с удовольствием!
…Он сидел у Сереги в кабинете на Петровке, следя за поступающими отчетами. На работе «этот засранец» не появился, в снимаемой им квартире его нет. Оставалось его искать по номерам машины, а они уже имелись в распоряжении у Сереги. И еще по сотовому.
Но, видать, «засранец» и впрямь был не глуп (гены, как сказала Вера!): телефоном ни разу не воспользовался и постов ГИБДД избегал.
Время тянулось. Алексей нервничал, повторяя, как заклинание, слова Веры о том, что «это скорее эмоция, чем намерение».
