-- Дядя Кеша, да я никогда. Я сама себе кол осиновый в сердце, но нежитью не стану!
-- Это ты сейчас так девочка говоришь. Как помирать будешь, все поменяется. Страх смертный да жизни жажда, – непобедимые союзники. Не ты первая в такую историю попадаешь. Мало кому на твоем месте удавалось соблазн победить. Да почти никому и не удавалось.
-- Кеша смотрел на нас с состраданием, почти со слезами на глазах. Если б не полная жопа, в которую мы с Катюхой залезли, я бы подивился такой буре эмоций на лице бесстрастного Нага.
Судя по всему, дела мои и впрямь оставляли желать лучшего. И тут я внезапно понял, что отнюдь не опечален таким развитием событий. Больше того, зол, как никогда в жизни. Зол и готов к драке.
Я сейчас был готов убить всех: неведомого колдуна, кришнаитов с женами тещами и потомством до седьмого колена, Яцека (если корректно говорить про убиение давно усопшего). Да и Кешу с его состраданием, Катьку-дуру, вообще порвал бы всех, кто под руку подвернется!
С выдохом прорвавшись через окружавший меня кровавый туман я заметил, что обстановка вокруг разительно поменялась. Слегка напрягшийся Кеша с железной кочергой в руках стоял посреди комнаты, загораживая забившуюся в угол Катюху. В его глазах не было страха, скорее удивление и плохо скрытый смех.
Вот этого терпеть уже не было сил, я взвыл и бросился на гада, намереваясь достать зубами до горла. Последнее, что я видел, перед тем как кочерга опустилась на мою голову, были лучащиеся весельем глаза любимого учителя.
Антракт. Свет включился внезапно, обжигая воспаленные глаза. Хотя, нет, это не свет, это ледяная вода потоком обрушилась на меня. Я лежал во дворе и откашливался, а Кеша уже принимал из рук Катерины очередное ведро. Мое пробуждение не укрылось от его заботливых глаз.
-- Ну что, очнулся, милок? – Я вяло попытался отмахнуться от неуклонно приближающегося ведра, но Наг был неумолим.
Пришлось заставить свинцовое тело сесть. Мысли в голове поворачивались с таким скрипом, что, казалось, их неторопливый ход можно было услышать. Тем не менее, мне без труда удалось вспомнить подробности недавнего позора. Так сорваться, причем на кого, на Кешу. Стыдно было до такой степени, что я даже пожалел, что проклятая живучесть не дала мне возможность помереть на месте или хотя бы все забыть.
--- Как я и говорил, жив твой любовничек, другой бы месяц в коме провалялся, а этому демонюге все нипочем. Только инструмент об него портить! – Кеша с картинным вздохом покосился на погнутую кочергу.
Катерина отставила в сторону очередное ведро, наполненное из скважины свежей водой, и с некоторой дрожью в голосе поинтересовалась: -- Платон, с тобой правда все в порядке?
Вопрос был настолько дурацкий, что пару секунд я не мог сообразить, что ответить. Наг не упустил возможность вбить еще один гвоздь в мой гроб - да, Катенька, в порядке он, в порядке! Только теперь меееедленный будет, как горячий эстонский парень, но это ему и на пользу. Пока решит на обидчика броситься, тот уже далекооо уйдет!
Молчать дальше было невозможно, и я сделал то, что ненавижу всеми фибрами души, -- начал извиняться. – Я все помню, Иннокентий Леонидович. И понимаю, что попытка убить учителя оправданий не имеет. Сейчас встану и уйду. Свои проблемы буду решать сам. Единственное, о чем прошу, -- помогите Кате, не гоните ее…
Я оперся о торчащий из земли столб колонки и рывком встал на ноги. То есть попытался встать. Земля, вероятно обидевшись на такое бесцеремонное с ней обращение, пошла кругом и попыталась дать мне в морду. От неумолимо приближающейся к лицу тверди меня спасла расторопность Екатерины, с неожиданной быстротой оказавшаяся рядом.
Я стоял перед едва не убитым мною учителем, опираясь на женщину, которую повесил ему на шею, и чувствовал себя побитой собакой, но глаз от Кеши не отводил. Иннокентий одобрительно хмыкнул, и произнес: -- Ты как мокрый помятый пес.
Наг частенько озвучивал мои мысли, но на прямые вопросы о том, как ему это удается, отвечал притчами и иносказаниями. Причем частенько эти притчи носили весьма неприятный для моего самолюбия характер.
--- Катя. Отведи его в светелку, там моя одежда рабочая. Она конечно, не новая, но этому герою сойдет. Помоги переодеться, ветошью протри, но не заигрывай! Знаю я вас, баб. Любите раненных утешать. Через пять минут жду вас в избе, будем разговаривать. Не появитесь вовремя, приду сам, любовнички!
С печалью я понял, от «любовничков» мне не отмыться никогда. Независимо от того, будет у нас с Катериной это самое «когда» или нет. Утешало только то, что Кеша не собирался гнать меня взашей. Более того, моя безумная выходка даже вызвала у него некоторое одобрение. Логику Нага понять было невозможно, но сейчас для меня это было неважно. Главное, -- я прощен! Мое моментально приподнявшееся с колен настроение уже не могли испортить разные мелкие досадности, вроде собирающегося прикончить меня упырьего барона или обиженных служителей кармы.
Пока Катюха деловито обрабатывала мое избитое тело я даже начал насвистывать бравурный мотивчик, вызвав ее молчаливое неодобрение. К ее чести надо сказать, справилась амазонка на редкость быстро и никаких сексуальных намеков не допускала. Даже обидно было немного, но умом я понимал – так лучше. Как говорил Док Головин, -- Танатос сильнее Эроса. Когда надо шкуру спасать, амуры в деле лишние!
Девчонка определенно отличалась хозяйственностью, необычной для условий ее воспитания. По дороге к Кешиному дому она успела бросить мои порядком замызганные шмотки в корыто с разведенным стиральным порошком. Когда только она успела его приготовить?! Ведь не тогда же, когда я валялся в беспамятстве, получив кочергой по кумполу? Озадаченный такими глобальными мыслями я вошел в ставшую родной Кешину избу. Про себя, однако, подумав, что покидать ее таким экзотическим способом больше не стоит. Второй раз Наг мог и зашибить. Иннокентий Леонидович особым терпением к человеческой глупости не отличался, и испытывать его было бы непростительной глупостью.
Однако Кеша опять умудрился меня удивить. Он пригласил нас за стол с видом доброго дядюшки, встречающего давно не виданных племянников. Единственным, что напоминало о недавней баталии, была новая скатерть на столе, да еще не посохшие влажные пятна на достчатом полу, оставленные пролившимся чаем. Чайник уцелел, и уже был до краев наполнен новой заваркой, пряники на столе тоже сохраняли первозданную чистоту, будто и не разлетались дождем из перевернутой моим броском вазы совсем недавно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
