Но потом усмехаюсь: подошел бы, все равно бы подошел.
Я-то был уверен, что время загасит мою болезненную привязанность, но эти полтора месяца не изменили ровным счетом ничего. Я все так же хочу эту женщину. Всю целиком.
Конечно, я присматриваю за ней с Гошей. Они постоянно куда-то ходили гулять летом, Рома присоединялся раз в неделю, в выходной. В сентябре началась школа. Здание находится в двух домах от их квартиры, так что проблем с тем, чтобы туда добраться, нет. Иногда я приезжаю к ее дому, курю в машине, жду, когда она появится. Милана выглядит очень усталой, потерянной.
Хочу ли я подойти к ней? Или хотя бы тупо позвонить, поговорить? Хочу, очень хочу. Но каждый раз одергиваю себя, хотя делать это все сложнее. Но я ничем не могу помочь, она сама выставила условия. Это ее выбор. Я могу наплевать на него, только потом, боюсь, нас с Миланой отбросит еще дальше друг от друга, если случится очередное обострение конфликта с Гошей.
Остается надеяться, что когда-нибудь Милана поймет, что выбрала неверную политику. Только вот боюсь, она слишком любит Гошу, чтобы осознать, что иногда нужно не гасить боль другого человека, а просто помочь ее принять и пережить.
Вопрос в том, насколько меня еще хватит? Сколько я смогу ждать, прежде чем наплюю на все и разрублю этот узел? Разрублю, конечно, забрав Милану к себе. Пока что я стараюсь не лезть, она ведь и впрямь старается все наладить, это я осознаю. Не пишу, не звоню, не объявляюсь — чтобы не было больнее. Особенно ей, Милана и так слишком подавлена сейчас.
Я дал срок всему этому цирку три месяца, если она не сладит с сыном, придется вмешаться мне. Как только прожить оставшееся время, учитывая, что первый месяц напоминает настоящий ад.
Заряжают дожди, холодный ветер задувает немилосердно, прогоняя людей с улиц. Я снова сижу перед ее домом, думая, взяла ли Милана зонт, а если нет, то сообразит ли вызвать такси? Успеваю задремать, когда дверь со стороны пассажира распахивается. Резко выпрямляюсь, не сразу понимая, что происходит. На соседнем сиденье сидит Гоша, шмыгает носом, стирая с лица капли дождя.
Смотрю на него с любопытством, мне так и не довелось увидеть его вот так близко. Он действительно очень на меня похож. Особенно сейчас, когда смотрит исподлобья и сжав губы. Странное ощущение понимать, что он мой ребенок. Непонятное. Я почти уверен, что буду, если когда-то буду, фиговым отцом. Как и мой отец был мне. Потому что не умею выражать свои чувства от слова совсем.
— Ты Тимур? — кидает он.
— Я, — киваю коротко. Что ж, выбрал тактику агрессивного нападения. Предсказуемо. Рассматривает меня с минуту, я не мешаю. Потом отворачивается, смотрит вперед, по-прежнему хмурясь и поджимая губы.
— Она тебя любит, — произносит вдруг. Охренеть разговор. Прямо по душам. Меня только не спросили — хочу я или нет?
— И? — смотрю на него, он бросает на меня взгляд и отворачивается.
— Я думал, если ты уйдешь, будет лучше. Мы с мамой будем жить вдвоем.
— Вы и живете.
Он молчит. Еще через полминуты спрашиваю:
— Что, лучше не стало?
Опускает голову.
— У тебя свои параметры счастья, Гоша, у нее свои, — продолжаю я. — Можно заставить человека что-то сделать, потому что считаешь, что так лучше. Но только это ни хрена ни лучше. Ты ее любишь и эгоистично хочешь, чтобы она была только с тобой. Вместо того, чтобы она была еще и счастлива.
Он молчит, а я не очень понимаю, насколько его возраст позволяет осознавать то, что я говорю. В любом случае, как с ребенком, с ним общаются дома. Кто-то должен поговорить с ним, как со взрослым. Да, придется повзрослеть раньше времени. Но жизнь вообще не сладкая конфета.
— Правда, что ты мой отец? — снова смотрит на меня. Я вздыхаю.
— Правда.
— Почему ты маму бросил?
Кажется, Милана собиралась сама объяснять это все? Я вот точно не лучший рассказчик.
— Все было сложно. Она мне нравилась, но встречалась с Ромой. Так вышло, что она забеременела тобой, а я не знал. Мне пришлось уехать в другой город. Она вышла замуж за Рому, он тебя воспитал, никто мне ничего не рассказал. Полное дерьмо, да?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он неуверенно усмехается, искоса разглядывая меня. Как вороненок, держится на расстоянии, но присматривается, подбираясь ближе.
— Жизнь вообще дерьмо, — выдает вдруг. Ну тут сложно не согласиться.
— Дерьмо. Но зато у тебя есть человек, которого ты любишь.
— А она любит тебя.
— Нет, Гоша, — качаю я головой. — Она любит тебя. Так любит, что отказалась от себя, меня, и от всего мира отказалась бы, если бы ты попросил.
— Она по ночам плачет. Думает, я не слышу.
Тупая боль сдавливает виски. Если бы Гоша был взрослым, я бы уже хорошенько ему вмазал и на пальцах объяснил, что он поступает, как мудак. Но он ребенок, который просто запутался и не знает, как поступить.
— Я могу дать тебе совет, который тебе не понравится, — произношу, борясь с желанием закурить. — Хочешь, чтобы она была счастливой, перестань ставить ей условия. Я тебя не виню, ты еще не осознаешь того, что делаешь. Думаешь, я не мог заставить ее быть со мной? Мог. У меня достаточно средств воздействия. Но я не хочу загонять ее в угол, потому что знаю, что от этого никому не станет лучше.
Он еще молчит, а потом выдает:
— Ты все равно не будешь мне папой. У меня уже есть папа.
Я киваю.
— Знаешь, я догадался. И не претендую.
Гоша смотрит недоверчиво.
— Не претендуешь?
— Нет. Хотел бы я, чтобы мы общались? Да. Но опять же, я никого не буду заставлять.
Господи, столько проповедничества я не выдавал никогда. Ни хрена я, конечно, не святой, но сейчас нужно говорить то, что работает. И судя по тому, что пацан все еще сидит в моей машине — работает именно это.
Гоша еще какое-то время сидит, глядя на улицу. А потом говорит:
— Вон мама.
Я веду взглядом вперед, Милана только-только завернула за угол дома.
— Ты как узнал меня? — спрашиваю его, пока мы оба следим, как она медленно идет вдоль дома под разноцветным зонтом.
— Ты постоянно тут торчишь. Смотришь, как она идет домой, потом уезжаешь.
Я киваю, не комментируя. Ну а что тут добавить?
— Ладно, — говорит Гоша, открывая дверцу, — пошли.
Перевожу на него непонимающий взгляд.
— Ну чего ты сидишь? Оглох? — буркает он, натягивая капюшон толстовки. — Только это, учти, если мама из-за тебя будет плакать, я с тобой разберусь, понял?
Я только вскидываю бровь и думаю: а мы можем поладить.
— Понял, — киваю и умудряюсь первым выйти из машины. Поднимаю воротник куртки и иду к Милане, Гоша догоняет меня.
— Машину закрой, — снова буркает, я, не глядя, жму кнопку на брелоке.
Милана поднимает глаза в последний момент, уже перед подъездом. Не сразу, кажется, осознает картинку, испуганно переводит взгляд с меня на Гошу и обратно, а я чувствую себя нелепо, потому что впервые не знаю, как себя вести с женщиной.
Гоша вдруг подталкивает меня под лопатку, от неожиданности я делаю шаг вперед. Мы с Миланой смотрим друг на друга, она так жадно бродит взглядом по моему лицу, словно врезает мои черты в память. Словно боится, что моргнет, и я исчезну.
А потом я не выдерживаю, подхожу и целую ее, залезая под цветастый зонт.
Она отвечает, цепляясь за меня, так что зонт летит на асфальт, я вижу краем глаза, как Гоша поднимает его.
— Я так скучала, — шепчет Милана сквозь поцелуй, — боже, как я скучала.
Она вдруг оседает в моих руках, и я испуганно подхватываю ее, сердце падает в пятки.
— Все в порядке, Тимур, — слабо шепчет она.
— Ни хрена не в порядке, ты чуть сознание не потеряла. Что за фигня? Ты ходила к врачу? Нужно записать, со здоровьем не шутят, Мила… — она кладет мне пальцы на губы, заставляя замолчать, а потом тихо говорит:
— Я беременна, Тимур.
Я растерянно хлопаю глазами в состоянии полной прострации.
— Ты — что? — нелепо переспрашиваю.
— Беременна. Срок десять недель уже.
