— Живой? — вяло осведомился Астан, но глаза его возбужденно блеснули, — не повредили при… транспортировке?
— Нет, — испуганно засопел маленький эггр и старательно сморщил лоб, — мы ему никакой трас-поровки не делали.
— Ладно. Молодцы, спасибо. А теперь свали куда-нибудь, видишь, я не один.
Мальчишка выбежал.
— Так, некогда разговоры разговаривать, — странное нервическое возбуждение юного бандита крепло с каждым мигом, — так кого тебе надо найти, и причем тут Лисы?
— У них должны быть нужные связи. Они ведь знаются со взрослыми попрошайками?
— Это надо спрашивать у них.
— Хорошо. Вот и спроси. Мне нужен один нищий. Взрослый. Не думаю, что найти его будет сложно, — он — альв, — я сделал паузу и покосился на мальчишку. Астан бесстрастно молчал. — Одет в рванину, борода ощипанная, но он, несомненно, альв. Вряд ли грязные и оборванные альвы сидят на каждом углу.
— Что тебе от него надо?
— Поговорить. Но без подготовки. Он был напуган, так что не хочу рисковать.
— То есть, братве не светиться.
— Точно. Я хочу знать, где его точки, и когда он на какой бывает.
Болзо снова задумчиво постучал себя по щеке.
— Это все?
— Почти. Если вдруг кто-то из твоих что-нибудь узнает о похищении принца — дай мне знать. Как и сказал, за это плата отдельная.
— Договорились, — мальчишка встретился со мной глазами, — давай задаток.
— Вот, — я подошел к столу и положил перед мальчишкой золотую монету. Стилизованная лисья морда на оранжевом кругляше нехитрым каламбуром подчеркнула суть нашего разговора. Лисы, малолетние попрошайки, были отличным подспорьем в поисках бездарно упущенного свидетеля.
— Мало, — Болзо прищурился, — мне все равно придется подпрягать Мышей копать на карлика. Так что по-любому давай еще серебрушку, чтобы их зря не гонять.
К сожалению, на серебряных монетах чеканили рыбу. Я не стал торговаться.
Мы не пожали руки, просто кивнули и разошлись. Я направился к выходу, а Астан, громко свистнув, к дальней стене, в которой имелась запертая на большой замок дверь. У порога я чуть не столкнулся с бежавшим на свист эггритенком. И хотя его широченное плечо оттеснило меня за дверь достаточно быстро, я все же успел услышать слова Болзо:
— Привет, папа.
Это меня озадачило. Правда, ненадолго.
Глава 17, в которой мне удается расслабиться, но ненадолго
Пока Хидейк купается в грезах, придется экономить. Помнится, именно с этой мыслью я решил не платить за простой и отпустил извозчика еще до того, как ступил на исщербленную Мазутную улицу. Ну что ж, пора было пожинать плоды алчности: повозку в столь мрачном месте найти было затруднительно. Пришлось нацелиться на пешую прогулку. Пара оборванных мальчишек, — на вид из окружения Астана, — предложили проводить до границ цивилизации, но я отказался. Конечно, детвора бы не тронула — они знали о моих отношениях с их вожаком, а на случай взрослых обидчиков был кинжал… Впрочем, я тут же вспомнил, что кинжала, как раз, уже не было, и нервно поежился. Нужно было как можно скорее посетить какого-нибудь механика.
Здраво поразмыслив, я решил принять приглашение оборванцев, но было поздно — мальчишки не торчали на месте и, получив отказ, быстренько растворились в темноте. Оставалось надеяться, что лимит невезения на день уже исчерпался, и никто не станет связываться с плохо одетым одиноким человеком.
Хронометр показал, что полночь миновала оборот назад. Пожалуй, самое время вернуться в усадьбу и уделить некоторое время здоровому сну.
Рыбацкий квартал мокрым одеялом сполз за спину, и я вдруг испытал то мистическое, иррациональное ощущение, которое охватывает большинство одушевленных ночью перед гостеприимно распахнутой дверью харчевни. Даже если всего сегмент назад ты твердо намеревался отправиться домой и завалиться спать, тепло и сомнительно пахнущий уют почему-то кажутся гораздо притягательнее. Даже крупные буквы на вывеске, сложившиеся в «Жабью пасть», не поколебали моей решимости хоть на мгновение увильнуть от мрачного напряжения последних дней.
Уже на пороге я забрал назад непроизнесенные слова о сомнительности харчевенных ароматов. Мягкий поток воздуха, полный неожиданно приятных ароматов жареной картошки и свежего пива, смешался с ветром, обволок усталую голову нежными звуками далекой мелодии, и я вдруг обнаружил, что направляюсь точнехонько туда, в нетрезвое и манящее тепло. Возражать было поздно. Да и глупо оно — возражать самому себе.
Для простого мастерового вроде меня, дешевый алкоголь не отличается от дорогого почти ничем, кроме похмелья и запаха. Но мне не хотелось похмелья. А запаха и так хватало в почти пустом зале, где столиков было чуть ли не втрое больше, чем посетителей. Возможно, харчевня только что опустела или вот-вот заполнится, но в тот момент в ней царило спокойствие, которого я так вожделел — не хотелось ни слушать гул чужих разговоров, ни, чего доброго, вливаться в него. Зато музыка оказалась очень к месту.
На маленькой сцене квартет хоблингов исполнял что-то очень глубоко этническое. Для народа, история которого насчитывала меньше трех веков, они очень быстро обросли традициями и обычаями. Впрочем, то же самое можно было сказать обо всех Вторичных, и удивляться тут было нечему. Те, кто явился в мир после Раскола, кого изначально принимали за выродков, да и сейчас то тут, то там начинали приплетать к любому мировому злу, изо всех сил старались пустить корни в этом мире, доказать свое право на существование. Свои табу, свои обряды — словно крик «Мы есть!» Что долго болтать — с самого рождения у меня перед глазами были и орки, и половинчики, и те же хоблинги, и остальные Вторичные, — при всем желании их не получалось назвать чужими. Они были такими же одушевленными как я — вот и все, что имело значение.
Пухлая коротконогая официантка, каждое движение которой дышало хорошо осознанной важностью выполняемой задачи, поставила передо мной пепельницу и высокий стакан в трогательном латунном подстаканнике. Каждый предмет опускался на стол неторопливо, с почти ритуальной торжественностью. Я с удовольствием закурил и сделал первый глоток. В кофе, должно быть, добавили некую — несомненно традиционную — настойку. Содержимое стакана оказалось терпче положенного и едва заметно пахло прелыми кленовыми листьями. Но вкус внезапно оказался весьма недурным, так что я не протестовал, а прикрыл глаза и принялся перемежать мелкие глотки с размышлениями о последних достижениях.
Было понятно, что мне удалось слегка подцепить большой пучок тонких нитей, готовых порваться от простого дуновения ветра. Стоило плотнее заняться убийцей-неудачником, едва не сведшим Хидейка в могилу. Нужно понять, как на него вышел наниматель. Интересно, был у урода посредник, или он связывался с заказчиком напрямую? С моими синяками разбираться пока не было смысла. Можно было уверенно заявить, что и за меланхоличным громилой, и за неизвестным Тронутым стоят одни и те же одушевленные. Кроме того, делом занимались и магполы, что не только несказанно меня удивляло, но и лишало смысла параллельную работу. Я с удовольствием оборвал эту нитку — как гласила древняя мудрость, усложнять не стоило. Все равно месть за помятые ребра и разбитую физиономию в некотором роде уже свершилась. Что еще? Кто-то доложил Астану о покушении на альва. Это мог сделать как сам убийца, так и, опять же, его наниматель, а отсюда можно было сделать два вывода: Во-первых, Астан работает на двух (или больше?) клиентов и копает в том числе под меня. И во-вторых — таинственный заказчик считает Хидейка мертвым, а значит или он очень самоуверен, или слабо информирован. Или между ним и всеми исполнителями есть какой-то посредник — например, давешний попугай с мощным басом. В душе я был твердо уверен, что во главе всех творящихся злодеяний уж точно не может стоять такое пугало. Но делать выводы было рано.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
