У гагаузов, живущих в Молдавии, тоже было принято в первую брачную ночь держать плетку под рукой. Но ее использовали только в том случае, если невеста оказывалась «грешной». Тогда жених с помощью плети выведывал у молодой жены подробности ее прежней жизни. Домой провинившуюся невесту не отсылали, но наказания ей придумывали всем миром. Например, могли выгнать на мороз в одной рубахе и заставить чистить скотный двор и выносить навоз. Если же в «позоре» невесты был виноват жених, то наказывали обоих. Обычно проштрафившихся молодоженов запрягали в телегу и кочергой гнали по улице. В первой половине XX века этот обычай постепенно сошел на нет и «грех» стали искупать деньгами…
Ну а если все было в порядке и «смотрительница» выставляла на всеобщее обозрение рубаху с признаками невинности, то во дворе начиналось бурное веселье и маскарад. Невеста выходила к гостям, одетая в красное платье – символ невинности, с ожерельем из красного перца. Гостей угощали красной водкой. А группа женщин с самодельным знаменем – шестом, к которому были прикреплены красный пояс, клок шерсти и яблоко, – обходила дома родственников, собирая подарки для невесты, которая заслужила их своим непорочным поведением.
В Албании красный цвет тоже считается цветом непорочности. Поэтому невесту, укутанную алым покрывалом, везли в церковь в сопровождении красного флага. Интересно, что по традиции жениха в церковь затаскивали насильно. Насильно его заталкивали и в спальню. А когда он, поняв, что сопротивление бесполезно, пытался исполнить свой супружеский долг, сопротивляться начинала невеста. Обычай требовал, чтобы она продержалась три ночи. Когда же наконец, несмотря на все экивоки, молодые люди свершали то, чего от них требовал супружеский долг, свекровь заходила в спальню, чтобы освидетельствовать постель. Если осмотр ее не удовлетворял, молодую жену могли с позором вернуть родителям.
Неудивительно, что невесты, которые не сохранили невинность до свадьбы, использовали самые разнообразные методы для того, чтобы обмануть мужа. Автор средневекового трактата «Пятнадцать радостей брака» пишет о бедняге, который «угодил в брачные сети» к невесте, о которой «идет дурная слава»:
Наступает ночь, и мать новобрачной, уж будьте уверены, как следует наставит дочь, научив ее вырываться и отбиваться от мужа что есть силы, как и подобает девственнице, а затем, когда он ее все же одолеет, нужно ей будет вскрикнуть жалобно и задрожать, словно человеку, который с маху голышом угодил в холодную воду, к которой не привык. Так девица и поступит и отменно сыграет свою роль, ибо никто так не искусен в обмане, как женщина, желающая сохранить свои грешки в тайне…
Только ждет их один позор, ибо невестка родит через месяц-два, много три или четыре, а этого уж никак не скроешь. И вот все услады молодости оборачиваются печалями. Выгонит ли муж такую жену из дома – все равно опозорен будет, ибо теперь весь свет узнает то, чего до сих пор ни одна душа не ведала. Да и жениться вновь он не сможет: куда же прежнюю-то жену денешь!…Запутался бедняга в брачных сетях; не выбраться ему из них никогда, вечно будет он там маяться и в горестях окончит свои дни.
Впрочем, в средневековой Европе невеста иногда теряла девственность не по своей вине. Историки до сих пор ломают копья по поводу права первой ночи. Ни одно известное нам законодательство его не подтверждает. То есть «права», скорее всего, не было, но это не мешало особо пылким феодалам проводить ночи с невестами своих крестьян и слуг. Другое дело, что занимались они этим не по праву, а вопреки ему и даже вопреки королевской воле. Так, в 1486 году испанский король Фердинанд Католик издал указ, гласящий: «…господа не могут также, когда крестьянин женится, спать первую ночь с его женой… Не могут также господа пользоваться против воли дочерью или сыном крестьянина, за плату или без платы». Тем не менее три века спустя Бомарше, которого никак нельзя упрекнуть в незнании испанских нравов, описывает, как граф Альмавива по доброй воле отказался от права первой ночи. Причем сделал он это не из уважения к указу давно усопшего короля, а из любви к собственной жене. Видимо, в Испании, как и в России, строгость законов искупалась необязательностью их исполнения.
Следует сказать, что как раз в России с правом, точнее, с бесправием первой ночи боролись. Например, в 1855 году некто Кшадовский, воспользовавшийся этим неписаным правом, был судим и оштрафован.
Но бывали случаи, когда венценосные мужья не только не могли воспользоваться чужой «первой ночью», но и не способны были достойно провести собственную. Современник Бомарше король Людовик XVI, кстати хорошо знакомый с писателем, растянул свою первую брачную ночь на несколько лет. Небольшой физический недостаток, от которого король никак не решался избавиться с помощью хирурга, не давал ему возможности исполнить супружеские обязанности. Но сначала ни король, ни придворные, ни врачи, ни тем более сама супруга, юная Мария-Антуанетта, попросту не знали, в чем дело. Ночь за ночью входил бедный супруг к измученной четырнадцатилетней девочке и ночь за ночью терпел крах. Поскольку способность короля зачать наследника имела мировое политическое значение, донесения послов пестрят интимнейшими постельными подробностями. Испанский посланник платил королевской камеристке, с тем чтобы она каждое утро инспектировала простыни с высочайшего ложа. На улицах Парижа распевали памфлеты и частушки про неудачливого супруга.
Прошло семь лет, пока король наконец решился на операцию. Мария-Антуанетта, потерявшая девственность на восьмом году супружества, в восторге пишет в Вену матери, королеве Марии-Терезии:
Я счастлива как никогда! Вот уже восемь дней, как мой брак стал полноценным; вчера было второе посещение, еще более удачное, чем в первый раз. Сначала я решила тотчас же отправить курьера моей дорогой матушке, но потом испугалась, ведь это может вызвать слишком много болтовни и привлечь ненужное внимание.
Но королева зря боялась привлечь «ненужное внимание» к вопросу, который в течение семи лет и так находился в центре интересов мировой политики. Испанский посланник уже сообщил в Мадрид точную дату «великого дня» – 25 августа. Он писал:
Поскольку это сообщение чрезвычайно интересно и имеет государственное значение, я беседовал по данному поводу порознь с министрами… и каждый подтвердил одни и те же обстоятельства.
Примерно за сто лет до Людовика XVI его предшественник, Людовик XIII, такой же неуверенный в себе подросток, вступал в брак с четырнадцатилетней Анной Австрийской. Его мать, королева-регентша Мария Медичи, сомневаясь в сексуальной грамотности сына, поручила известному при дворе распутнику шевалье де Люиню разъяснить мальчику его супружеские обязанности.
Новобрачные увидели друг друга только в день свадьбы. После утомительного венчания и прочих формальностей усталые дети разошлись по своим спальням. Но королева-мать не могла допустить столь грубого нарушения этикета. Она лично извлекла сына из постели.
Анна Австрийская тоже спала, когда в ее спальню вломился кортеж людей, необходимых для исполнения супружеских обязанностей. А именно: сам король, королева-мать, две кормилицы, гувернер короля, лейб-медик, хранитель королевского гардероба, старший камердинер и еще несколько придворных. Находившиеся здесь же камеристки королевы выполняли роль переводчиц. Король сбросил халат и улегся в постель рядом с супругой. Видимо, королева-мать не было уверена, что избранный ею наставник просветил сына в достаточной степени, поэтому она самолично дала ему последние указания. После чего супругов оставили одних. В спальне задержались только самые необходимые люди: кормилицы, камеристки и лейб-медик, который должен был проконтролировать весь процесс с точки зрения медицинской науки.
Как это ни удивительно, бедный Людовик справился. Сказались ли уроки де Люиня или страх перед матерью, но очень скоро гордый лейб-медик уже освидетельствовал молодую пару и пригласил в опочивальню королеву-мать и придворных, с тем чтобы они поздравили новобрачных и выслушали подробный отчет о случившемся.
Но успех в столь экстремальной ситуации не вдохновил юношу, а внушил ему ужас перед плотской любовью. Первым декретом, который он издал, когда стал править самостоятельно, был декрет «О распущенности нравов». В историю Людовик XIII вошел под прозвищем Стыдливого, которое получил помимо своего основного прозвища Справедливый. А если злые языки и упрекали его в нарушении стыдливости, то в вину ему ставили не женщин, а мальчиков. Впрочем, двоих детей он с Анной Австрийской все-таки родил: видимо, сказалась строгая материнская школа. Но ходили упорные и небезосновательные слухи, что эти дети не от него.
