– Жить будешь, – резюмировал Гай. – Но если не хочешь, не вставай.
– Не хочу. Дан, я…
Гай немедленно вспомнил, что из кухни пахло печеньем, и отправился его добывать. Аль помолчал, сосредоточенно глядя в пространство.
– Прости мне мой пьяный бред.
– Никакого бреда, – возразил Дан. – По-моему, нормальный был разговор.
– Разговор? Ты разве что-то говорил?
– Мы друзья или нет?
– Друзья, конечно, – удивился Аль. – Я не о том… Я не должен был грузить тебя своими детскими проблемами.
– Почему?
– Ты же меня не грузил.
Дан захохотал. Аль растерялся, заморгал, и тоже как-то не в лад, то левым, то правым, взял себя в руки и изобразил вопрос: поднял бровь. У Дана научился, кстати.
– Я тебя не грузил, потому что мне нечем было грузить. У меня было нормальное детство, нормальная юность. Обо всех моих проблемах ты и так знаешь, и разве ж ты виноват в том, что у меня таких, как у тебя, не было? И у Гая тоже. И у Лары.
Аль покачал головой.
– Мне кажется, вы просто не делаете проблем из ничего, как я. Сколько ж можно жить детством?
Дан подумал и взял его за руку. Странноватый жест для мужчины, конечно, но подумалось, что… а черт его знает, что подумалось.
– А ты не живешь детством. Ты живешь тем, что сделало с тобой твое детство, вот и все. Как и все мы. И разве твоя вина в том, что нам больше повезло с родителями? Меня отец бросил, ну так зато мама, тетка и бабушка любили, холили и лелеяли. Аль, ну я не знаю… Да перестань ты наворачивать сто слоев, будь самим собой, если тебе больно, так и скажи, что больно, если грустно, так и скажи. Я люблю тебя, но не знаю, с какой стороны к тебе подступиться, чтобы не обидеть.
– Любишь? – повторил он со странной интонацией, и Дан голову на отсечение дал бы: эльф его прекрасно понял.
– Люблю. Очень люблю. Ты и Гай мне дороже всей моей прошлой жизни. Ясно, что мне нет обратной дороги, но я не уверен, что воспользовался бы ей, если бы она была. Что составляет наш мир, Аль? Не березки же с осинками и не балет Большого театра. Наш мир – люди, которые нас окружают, дело, которым мы занимаемся… Примитивно, конечно, ну да я не философ, хочешь философии, говори с Гаем. Ты, Гай и Лара – все, что есть у меня в этом мире. Как я могу не любить вас?
– Ты никогда не говорил.
Аль не спускал с него взгляда.
– Не говорил. Не думал, что нужно говорить об очевидном. Привык к тому, что мужчины о любви говорят только женщинам да родителям. И то родителям редко. Я вот и не говорил.
– Почему? – удивился Аль. И Дан подумал: а правда, почему? Почему он, дубина неотесанная, не понял, что здесь в ходу более откровенные выражения чувств, и «я люблю» в исполнении мужчины не всегда означает нечто эротичное. А если еще проще: если в этом языке «я люблю» имеет два разных значения? Если «я люблю» в смысле «я хочу» на русский переведется одним выражением, а «я люблю» в смысле… в смысле «я люблю» – другим?
– Дурак был, – самокритично признал Дан. – Ты не забыл, что я из другого мира.
– Не подумал… я думал… Нет, я понимал, что ты относишься ко мне как к другу. Только… ты пойми меня правильно, я о другом сейчас. Не о постели.
– И я не о постели. Я не хочу тебя, Аль. Я тебя люблю.
* * *
Получалось, что Алиру не хватало этих слов. Он успокоился, напряжение, не отпускавшее его никогда, заметно уменьшилось. Он не стал милым и веселым парнем, потому что им не был, но даже Дан почувствовал, как исчезло какое-то невидимое препятствие. Властитель это, разумеется, тоже увидел, и только что не мурлыкал от удовольствия, Лара сияла – ей нравилось, когда все друг друга любят, удовлетворенным выглядел Гай. В замок возвращались своим ходом, но с комфортом – властитель добыл им карету. Добывание, наверное, заключалось в том, что он намекнул местным властям, и намек немедля был воспринят, как приказ, и наместнику ничего не оставалось, кроме как предложить свою карету как самую удобную и просторную. При необходимости они могли поместиться туда все, кроме Шарика, но, конечно, предпочитали свежий воздух. А в карете ехал Люм, потому что в седле он не удержался бы даже привязанным, и иногда ему составляла компанию жалостливая Лара. Аль правил, а Гай и Дан ехали верхом. Зато когда начался сильнейший дождь, они не намокли, кучер тоже мигом забрался внутрь, один бедняга Шарик остался под дождем, словно и не замечая его. Подумаешь, водичка. Он мыться любил, так что и стоял, замерев и прижмурившись, под хлещущими косыми струями.
– Завязнем, – вздохнула Лара. – Хотя дорога вроде хорошая, может, и ничего. Мальчики, есть кто хочет?
Люм полулежал на скамье, больше похожей на диван, обложенный подушками, укрытый одеялом – его все время лихорадило. На второй скамье с комфортом устроились Аль и Лара, а Гаю и Дану достались откидные сиденья, достаточно удобные, даже с подлокотниками. Своего рода шестисотый мерс. Квадра болтала, словно и не было здесь постороннего, и Люм это, бесспорно, понимал. Интересно, каково ему в качестве предмета мебели? Ничего, привыкнет.
Дождь лупил по крыше так, что Дан жалел лошадей и Шарика. Шарика больше, потому что лошадей он лично привязывал под раскидистыми деревьями в паре шагов от дороге, хоть и символическая защита от ливня, однако ж защита. Гай нудно пилил Дана на предмет «переоденься, простынешь», а Лара поступила проще: уже рылась в мешке, выкидывая из него сухие рубашку, штаны и куртку. Пришлось Дану устраивать стриптиз, и, увидев, что трусы тоже мокрые, Лара без слов запустила ему в нос сухими и демонстративно уткнулась носом в грудь Аля. Дан переоделся. А сушить где?
– Вот успел бы я научиться чему-то, – посетовал Аль, – высушил бы вмиг. А у меня так и не получилось.
Люм подал признаки жизни:
– Ты маг?
Он был так потрясен, что Квадра долго и с удовольствием хохотала.
– Ну маг, а что? – просмеявшись, поинтересовался Аль. – Есть вопросы? Но если б ты слушал внимательнее, понял бы, что я учился магии… но не научился.
– Стали бы тебя учить, не будь ее у тебя.
– Говорят, есть, – пожал плечами Аль, – а что? Опасаешься? Ну так я тебя около себя не держу, все претензии к властителю…
Застрекотал Шарик. Лара выглянула и очень не женски выругалась. А Дан только что надел сухую одежду…
Пока разгоняли нечисть, мелкую, но зловредную, кончился дождь. Лошади были перепуганы, Аль взялся их успокаивать, а Дан принялся рассматривать то, что только что с энтузиазмом уничтожал. Почему это называется нечистью, хотелось бы знать? Звери и звери, странные, конечно, ни на что не похожие, мелкие монстрики с кучей зубов, рогов и когтей. Дану казалось, что нечисть непременно должна иметь получеловеческий облик, ну упыри там… Упырь похлопал его по плечу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
