Поль воспользовался этим случаем. С быстротой молнии он прыгнул, в свою очередь, туда, где находился доктор, и, когда естествоиспытатель нагнулся, чтобы поближе рассмотреть свое сокровище, бесцеремонно воспользовался его плечом, как ступенькой. Пройдя через брешь, проделанную большим камнем, отклонившимся от утеса, во мгновение ока он очутился на площадке. Миддльтон немедленно присоединился к нему, и им нетрудно было обезоружить и схватить обеих молодых девушек.
Таким образом, над крепостью, которую Измаил хвастливо считал недоступной на время своего короткого отсутствия, была одержана победа, не стоившая ни одной капли крови.
Глава XIV
В войсках, посланных правительством Соединенных Штатов, чтобы принять во владение новую территорию, приобретенную на западе, находился отряд, которым командовал молодой военный, игравший такую важную роль в последних сценах нашего рассказа.
Среди новых владельцев страны Миддльтон был одним из первых, сердце которого покорилось чарам одной красавицы из Луизианы. Вблизи поста, порученного ему, жил глава одной из тех старинных семей колонистов, которые из рода в род довольствовались мирным прозябанием среди комфорта, беспечности и богатства испанских колоний. Это был офицер на службе испанского правительства. Получив богатое наследство, он решил покинуть Флориду и поселиться среди французов соседней колонии. Имя дона Августина де-Сертавальос было мало известно за пределами городка, в котором он жил, но он втайне испытывал удовольствие, когда по его приказанию его единственная дочь читала это имя в старых пергаментах, где оно было записано среди героев и грандов древней и новой Испании. Это обстоятельство, столь важное для него и совершенно не важное для других, было главной причиной его сдержанности. В то время как его соседи-французы, более живые и открытые, легко привыкали к новым поселенцам, он держался в стороне и, по-видимому, удовлетворялся обществом дочери, еле вышедшей из детского возраста.
Между тем молодая девушка не могла оставаться такой равнодушной к тому, что творилось вокруг нее. Всякий раз, когда она слышала военную музыку гарнизона, доносимую вечерним ветром, или видела новое знамя, развевавшееся на вершинах невдалеке от громадных имений ее отца, она испытывала тайное чувство, свойственное ее полу. Но ее природная застенчивость, присущая жительницам испанских колоний под тропиками, придающая им немало очарования, была так велика, что если бы не случайность, давшая Миддльтону возможность оказать личную услугу отцу Инессы, весьма вероятно, что молодые люди никогда бы не познакомились друг с другом.
В благодарность за услугу, оказанную Миддльтоном, дон Августин открыл двери своего дома офицерам гарнизона. Сначала он принял их несколько холодно, но мало-помалу его сдержанность исчезла под влиянием чистосердечия и любезности молодого начальника гарнизона. Прошло немного времени, и богатый плантатор, как и его дочь, с удовольствием слушал хорошо знакомый стук в калитку, извещавший их о приятном посещении командира поста.
Бесполезно распространяться о впечатлении, произведенном на молодого человека красотой Инесы. Мужественная красота молодого человека и его образованный ум тоже производили все большее впечатление на живущую в уединении молодую шестнадцатилетнюю девушку, впечатлительное сердце которой ждало только удобного случая, чтобы заговорить. Достаточно сказать, что они полюбили друг друга, и раньше, чем через полгода после присоединения Луизианы к Соединенным Штатам, молодой офицер стал женихом Инесы.
Утром, в день их свадьбы, солнце встало такое ясное и сверкающее, что чувствительная Инеса приняла это за предзнаменование ее будущего счастья. Отец Игнатий совершил обряд бракосочетания в маленькой часовне, выстроенной в имении дона Августина, и задолго до заката солнца Миддльтон прижал к сердцу молодую застенчивую креолку как свою признанную жену, с которой ничто не могло разлучить его. Было решено, что они проведут этот день в уединении, вдали от шума и обычных празднеств, на которых царит принужденное веселье, а сердце не принимает никакого участия.
Возвращаясь из лагеря, где он должен был побывать по делам службы, в час, когда свет солнца начал уступать вечерней тьме, Миддльтон проходил по владениям дона Августина. Вдруг среди листвы деревьев, в зеленой беседке, он заметил платье, похожее на то, в котором была Инеса, когда стояла рядом с ним перед алтарем. Сначала он остановился из чувства деликатности, тем более сильного, что она, может быть, дала ему право появляться перед ней в каждую данную минуту, даже в те, которые она захотела бы посвятить уединению; но звук ее нежного голоса, возносившего к небу молитвы, в которых он услышал свое имя, произносимое с самыми нежными эпитетами, заставил его отбросить чрезмерную деликатность, и он решил стать так, чтобы слышать ее слова, не боясь быть увиденным ею.
Для молодого супруга было действительно восхитительно читать в беспорочной душе своей супруги и видеть, что образ его царил там среди самого чистого набожного рвения. Она умоляла небо ниспослать ей милость и сделать ее смиренным орудием его обращения, молила простить ей, если самонадеянность или равнодушнее отношение к советам церкви заставили её слишком рассчитывать на влияние, которое она приобретет над ним, и, может быть, рисковать спасением своей души, благодаря браку с еретиком. Она выражала эти чувства так горячо и естественно; сама она, когда молилась, так походила на ангела, что Миддльтон простил бы ей, если бы даже она назвала его язычником, ради нежности, с которой она просила за него.
Инеса стояла на коленях; он подождал, пока она встала, чтобы подойти к ней, и не показал виду, что слышал ее молитвы.
— Уже поздно, моя Инеса, — сказал он, — и дон Августин мог бы упрекнуть вас за то, что вы не бережете своего здоровья, оставаясь на воздухе до такого часа. Что же должен сделать я, облеченный всем его авторитетом и питающий вдвое нежные чувства?
— Походить на него во всем, — ответила она, глядя на него со слезами на глазах; — во всем! — повторила она, очевидно, намеренно делая ударение на этих словах. — Подражайте во всем отцу, Миддльтон, большего я не могу требовать от вас.
— И я также, Инеса, — сказал Миддльтон. — Я не сомневаюсь, что стану тем, кем вы желаете меня видеть, если буду походить на достойного уважения дона Августина. Но вы должны иметь некоторое снисхождение к слабостям и привычкам военного человека. Отправимся же к этому превосходному отцу.
— Нет еще, — ответила Инеса, тихонько освобождаясь от руки, которой он обвил ее талию, чтобы увлечь, за собой. — Я должна исполнить еще один долг прежде, чем совершенно подчиниться вашим приказаниям, хотя вы и командир. Я обещала моей кормилице, Инезилье — вы часто слышали, Миддльтон, что она в продолжение многих лет заменяла мне мать, — зайти к ней сегодня вечером. Она думает, что это будет последнее посещение ее дитятки, и я не могу обмануть ее ожиданий. Пойдите к дону Августину, а через часок я буду с вами.
