Нина Викторовна мне сказала:
— Аннушка, уйдите отсюда, нам не до вас.
И вот я в этот день, приготовив обед, поспешила в оргбюро.
В оргбюро уже все слышали обо мне. Мне там сказали: «Ты, Касьянова, пойдешь у нас агитатором. Ты будешь ходить среди масс и агитировать за профсоюзы. Ты революцию поняла именно так, как следует».
И тогда я спросила, со всей наивностью:
— Можно ли мне от барыни уйти?
И тут все засмеялись и сказали:
— Можно и даже нужно.
И вот я прибежала домой, сложила вещи и сказала: «Я ухожу».
Что было — это описать нет возможности. Но я выдержала бурю. И тогда баронесса, не заходя на кухню, швырнула мне паспорт. Но денег, почти за месяц, она мне не отдала.
Я хотела с ней об этом спорить, но как раз так случилось, что с фронта приехал сам генерал Дубасов. Я думала, что это здоровый, бородатый генерал, вроде бульдога. Но он оказался удивительно худеньким и маленьким. И он там в комнате все время что-то кудахтал. Он был недоволен и выражал свои взгляды на Юрочку Бунакова. Он приревновал Нину Викторовну. Но та вела себя удивительно нахально. Денщики мне сказали, что она нипочем не захотела отказать от дома Юрочке. И генералу, который обожал Нину Викторовну, пришлось смириться. В довершение всего пришедшие офицеры начали распространяться про революцию, и у них там поднялись горячие политические споры.
В общем, я не стала туда к ним соваться насчет своих денег. А просто пошла в оргбюро и получила там назначение. Мне там дали немного денег и отвели комнату. И мы условились относительно моей работы.
Я горячо принялась за эту работу. Тут мне все было интересно и занимательно. Новый мир стал открываться передо мной. Я только тогда поняла, как я жила и как весь народ жил. И как мы все находились в кабале и сами, по своей слепоте, не замечали этого.
И вот тут, как я уже говорила, движимая ненавистью, я и поехала в деревню для переговоров с кулаком Деевым. И эта поездка мне многое объяснила. Она мне объяснила, что, кроме этой революции, может быть еще другая, народная революция, направленная против буржуазии и дворянства.
И я, вернувшись, еще с большей энергией стала работать для революции.
Я как агитатор ходила по домам и там устраивала общие собрания домашних работниц, сиделок, нянек и санитарок.
Я им произносила пламенные речи и убеждала их вступить в профсоюз для планомерной борьбы со всякого сорта эксплуататорами, за грош выжимающими масло из трудящихся.
Почти всюду меня принимали хорошо, но в некоторых местах меня хотели даже побить за слишком левые слова.
А когда были выборы по рабочим кварталам, то меня, как представительницу от домашней прислуги, выбрали в горсовет.
А в горсовете в это время были и генералы, и большевики, и меньшевики — все вместе.
И когда я туда пришла, мне там сказали:
— Примыкайте к какому-нибудь крылу. Вы кто будете?
Тут некоторые ребята из профсоюза мне говорят:
— Поскольку мы тебя, Аннушка, знаем, тебе наибольше всего к лицу подходит партия большевиков, — примыкай к этому крылу.
И я так и сделала.
15. Октябрьские дни
И вот осенью у нас в Киеве начались выборы на съезд, который должен был состояться в Ленинграде.
Меня, как активную работницу, выбрали на этот съезд. И с киевской делегацией я выехала в Ленинград.
Я была этим очень горда. И больше, как об этом съезде, ничего не хотела знать.
Мне перед отъездом из Киева Боровский сделал предложение, но я ему отказала. Он хотел, чтобы я была его женой, он влюбился в меня.
Но мне было не до этого. В довершение всего он мне не особенно нравился. Так что я со спокойной совестью уехала в Ленинград.
А он, я не знаю, куда делся. Я больше его никогда не встречала.
А в Ленинграде нашу делегацию поместили в здании юнкерской школы.
В Ленинград же мы приехали в самые решительные дни.
Это было дня за два до начала съезда.
Это были горячие и пламенные дни, когда решалась дальнейшая судьба революции. Это были торжественные и боевые дни для народа. Я в те дни слышала Ленина и близко видела многих замечательных революционеров. И это было для меня большое счастье. Это был праздник, на котором я присутствовала.
Мне удивительно об этом говорить. Но, если так можно сказать, я в то время не отдавала себе отчета в том, что тогда делалось.
Я кипела в котле революции, но я не сознавала полностью все значение тех событий. И это был мой минус. Это меня никогда не успокаивало. Я всегда завидовала тем людям, которые сознательно вступили в борьбу. И для меня это были великие люди. Что же касается меня, то я должна признаться — я жила в то время как в тумане.
И такую великую революцию, как Октябрьскую, я встретила горячо и даже пламенно, но я тогда еще не сознавала, какое это великое событие в жизни трудящегося народа.
И мне даже совестно вам признаться, что я гуляла с подругой по городу в то время, как начиналась последняя борьба против буржуазии.
Мы шли тогда с ней, с подружкой моей, по Садовой улице. И вдруг услышали выстрелы.
А мы с ней были тогда еще обыкновенные деревенские девчата, дурехи, не бывшие на фронте под обстрелом. Мы сказали друг другу:
— Давай пойдем посмотрим на стрельбу.
Мы вышли на Невский проспект и увидели демонстрацию, которая направлялась от думы к Зимнему дворцу. Это были меньшевики. Они несли плакаты: «Вся власть Временному правительству».
А наш лозунг — «Вся власть Советам». И в этом мы отлично разбирались. И поэтому мы не пошли за меньшевиками, а стали пробираться на площадь к Зимнему дворцу, где, нам сказали, имеются наши отряды большевиков.
В это время мы увидели бегущих людей, которые закричали меньшевистской демонстрации:
— Господа, не идите дальше, потому что большевики вас могут встретить огнем, и тогда произойдет ненужное кровопролитие.
И вся колонна остановилась в недоумении, что им делать. В это время на площади снова раздались выстрелы.
И тогда несколько человек от меньшевиков пошли вперед узнать, что им делать.
Мы с подругой не могли пробраться к нашим и тогда пошли на площадь с другой стороны, где ходили еще трамваи как ни в чем не бывало.
Мы дошли до самой площади, которая была, к нашему удивлению, почти пустая.
Все наши отряды были расположены на Миллионной улице и под аркой Главного штаба.
Мы непременно захотели соединиться со своими. Мы почувствовали, что наступает что-то решительное. Но тут началась такая сильная ружейная перестрелка, что толпа, за которой мы шли, бросилась бежать назад.
Тут, в довершение нашей беды, подруга моя упала и подвихнула себе ногу. И я, взяв ее под руку, пошла с ней домой.
И мы всю дорогу слышали выстрелы, которые все больше усиливались.
В тот же вечер мы были на съезде и узнали, что Зимний дворец был взят.
16. Снова Киев
На другой день к нам в общежитие явился Розенблюм, приехавший с нашей делегацией. Он был сильно взволнован. Он сказал, что нам следует немедленно ехать в Киев, так как там ожидаются события и захват власти большевиками. И что наше дело быть сейчас там.
В тот же день мы уехали из Ленинграда,
Уже на вокзале в Киеве мы узнали, что в городе идет бой, большевики заняли несколько кварталов и продвигаются на Подол.
Розенблюм нам сказал:
— Хотя меня дома ожидают жена и сын и мое сердце так к ним рвется, как я даже никогда не представлял себе этого, тем не менее нам надо, не заходя домой, вступить в ряды бойцов. Кто хочет сражаться за большевизм и против Временного правительства — идемте.
И мы, оставив на вокзале вещи, пошли на Подол.
Действительно, там уже начинался жаркий бой. Юнкера, офицеры и часть гражданского населения встретили бешеным огнем киевский пролетариат.
Это сражение, как известно, решило дело в пользу Украинской рады против Временного правительства. Киевский пролетариат занял весь город, но советская власть была утверждена в Киеве только в январе, и то ненадолго, потому что тогда Киев заняли немецкие войска.
Итак, мы вступили в бой прямо с вокзала. Я тогда не стреляла, потому что я никогда не держала винтовки в руках. Но я помогала наступавшим. Я подносила патроны и бинтовала раненых.
А когда кончился бой и весь город был в наших руках, Розенблюм мне сказал:
— Теперь ты выдержала такое большое испытание, что тебе надо вступить в ряды партии.
И вот он написал записку и послал меня в партийный комитет.
Там за столом сидела женщина и заполняла партийные билеты.
А к ней была порядочная очередь из рабочих, матросов и приехавших с фронта солдат.
Я стала в очередь и вскоре получила красную книжечку.
