верхом на угольно-синем, словно крылья вестника смерти — ворона, немного усталом и очень сердитом скакуне.
Как путник смог спуститься в долину в такое время знали только шайтаны, которые,скорее всего, и охраняли его путь. Но людям в этот бедственный час не было дела до завернутого в чёрный дорогой и невероятно грязный бишт (1) поверх не характерной для путешественников и тоже чёрной, заляпанной глиной кандуры (2).
Спрыгнув с раздражённого и явно намеревающегося укусить коня, он что-то зло прошипел. В ответ жеребец с силой пнул хозяина в пах, отчего последний громко охнул и согнулся. С головы соскочила гурта(3), тоже не характерного пестрого, красно-коричневого цвета, и упал в грязь, похожий на болотную гадюку игал (4 ).
— ЗабЕэль! (5) — услышала базарная площадь.
Чёрный, похожий на иблиса зверь повторно показал зубы и нагло заржал…
***
Омар сидел на полу в одной из многочисленных каменных келий, разбросанных по этажам странной старой башни, богато украшенной древними письменами и резными каменными статуями.
Он чувствовал себя старым, слабым и разбитым. Колени, которые скверно ныли ещё в начале пути, покраснели и распухли.
И позаботиться о нем было некому. Караванные рабы пропали. С приходом грозы даже в его, выделенное только для почетного гостя, отдельное маленькое помещение набилось огромное количество народа.
Слуги, вежливо кланяясь и непрерывно извиняясь, привели мерзко стонущих женщин. Мужчины пришли позднее сами.
Никто более не обращал ни малейшего внимания на старика. А он, спрятав голову в колени, беззвучно стонал от изнурявшей его боли.
Наконец, чтобы хоть как-то отвлечься, Омар потянулся за сумкой. Вытащив свиток, перо - начертал:
«Дарить себя — не значит продавать.
И рядом спать — не значит переспать.
Не отомстить — не значит все простить.
Не рядом быть — не значит не любить.» (6)
Затем задумавшись над текстом, улыбнулся и задремал. Сидя. Как умеют делать только старые люди…
Он проснулся от прикосновения. В помещение сквозь узкое окно проникало солнце, и в комнатке уже никого не было. На плече лежала чья-то рука. Омар охнул. Старые кости привычно отозвались болью. Оказалось, он так и сидел с пером в руке на полу, спиной опираясь о выбеленный временем камень. Склонившийся над ним человек читал свиток.
— Ты удивительные вещи пишешь, Омар, — услышал поэт. — Не устаю восхищаться!
Показавшийся смутно знакомым гость смотрел на него словно на беспомощного ребёнка. Старик вздрогнул – он вспомнил, кем является вошедший в его келью.
— Ты? Но как? Сколько лет? Почему?
— Бывает.
Пришедший пожал плечами. Затем протянул руки и помог Омару встать.
— А ты сильно сдал, мой старый друг.
— Люди в отличие от богов стареют, — дрогнули губы старика. — Ты за мной? Я готов.
— Вообще-то за тобой, но по другому поводу, — почесал затылок гость старой кельи. — Никогда не замечал за собой жажды убийства, особенно пожилых поэтов…
Омар сощурил ясные, несмотря на преклонный возраст, карие глаза, вгляделся в непроницаемую физиономию и усмехнулся.
— Нам, пожалуй, надо выпить… чай.
Потом тяжело вздохнул, с трудом сделал первый шаг. Ноги выстрелили болью, он сморщился и попросил:
— Возьми мои вещи. Не думаю, что вернусь, а раба не видно. Пропадут.
В глазах предательски потемнело, и поэт непроизвольно охнул. На плечи легли ладони.
— Тут недалеко, — прозвучал голос незваного гостя. - Повезло. Сегодня день весеннего равноденствия. Я смогу помочь.
Они не торопясь, осторожно спустились на два яруса вниз. Наконец, перед взором уставшего жить странника предстал белый парадный зал, в центре которого он увидел столб света.
— Сам дойди и встань. Вылечит, - услышал приказ старик.
Ноги понесли сами. Белый свет коснулся, и его окутало тепло.
И издалека, будто сквозь шум прибоя он услышал:
— Постой подольше. Загадай желание. Загадай на жизнь…
Старик вздрогнул. Мысли о необратимом обожгли, и поэт поспешил покинуть светлый волшебный столб …
— Почему? - услышал он обиженный вопрос.
— Старость не красит, мой друг. Пойдём, отметим нашу встречу. Я достаточно прожил. Не прибавляй мне лишних забот.
Ночью гости оседлали своевольного скакуна и большого белого верблюда. А с первым вестником зари, уже преодолев перевал, они спустились в долину к Мазари-Шарифу. Тут всадник на смоляном коне начал бубнить и жаловаться последнему,рассматривая медленно тающие на небосводе звезды.
— Али (7), скотина, предателем оказался, помер, шести десятков не разменяв; ты, Омар, козлом выпрыгнул. Вот скажи мне, Мрак, почему мы с тобой одни? И ведь не сдохнешь, а эти гады помереть вон могут! Ну ничего! И у нас арба с товаром перед носом перевернётся. Знать бы когда.
Старый поэт смотрел на друга и думал, как ему повезло встретить такое чудо…
***
Омар Хайям Нишапури смог вернуться в родную Персию. Ноги его были здоровы.
Он скончается среди учеников в весьма преклонном возрасте — восьмидесяти трёх лет.
Будучи математиком и астрологом он за год вычислил дату своей кончины.
В последний день он отказался от пищи и воды. Оставшееся время читал «Книгу исцеления» великого Авиценны. Затем приказал принести ему свиток и составил завещание. В нем, помимо хозяйственных и имущественных вопросов и распоряжений, имеется запись, удостоверенная кади (8) большой красной печатью: «… с величайшим сожалением, дорогой мой друг (знаю, что ты со временем прочитаешь этот документ), соглашаюсь с тобой. Арабский мир останавливается в развитии, будто кто-то настойчиво тормозит его. Без страха жду приход смерти, но сожалею, что, не разобравшись, не помог тебе. Люди глупы. Глуп и я. Надеюсь, что в подлунном мире, рано или поздно, ты найдёшь своих друзей». После этого Омар Хайям встанет и поклонится до земли всем четырём частям света. Скажет ученикам: «Я был не прав, оказавшись в Балхе. Но я счастлив, что знал Его».
Потом громко произнесёт: «Прости меня! Поскольку я познал Тебя, поскольку я к Тебе приблизился».
Вздохнёт. Ляжет. И перестанет дышать.
Стоящие рядом ученики, тщательно описав последний день жизни Великого Учителя,с благоговением решили, что последние слова были адресованы Богу…
***
Всего несколько часов назад это местечко было самым уютным и опрятным в окружающих поселение горах. Ныне оно напоминало боевой штаб во время осады. Вокруг валялись сухие палки, топор, части разобранной и обратно не поставленной палатки, трусы близнецов и рубаха Ильи, рисковавшая улететь
