class="p1">– Но даже если предположить, что в тот день ты был с ней – хотя я уверен в обратном! – то где ты был семнадцатого августа? Первого августа? Двадцать четвертого июля? Молчишь? То-то…
– Да я не помню, – лживым голосом заверил Бортко, – сколько времени прошло…
– Тогда спрошу о другом, – легко согласился Гурецкий, – как ты помнишь, вчера в твоей квартире мы устраивали обыск и нашли эти заточки. Дело серьезное, и работа по нему проводится в первую очередь… Это я к тому веду, что результаты экспертизы уже готовы и едут сюда. Но даже по телефону меня стопроцентно заверили, что изолента на найденных у тебя заточках и изолента на заточках, извлеченных из тел жертв, – идентичны. Для тупых перевожу: человек, подготавливающий орудие убийства, пользовался одним и тем же мотком изоленты. Даже места разрывов совпадают. Что на это скажешь?
– Кто эти заточки мастерил – не знаю, зато знаю, кто мне их подбросил, – сверкнул злыми глазами на майора Бортко, – вконец вы, менты, оборзели! Дела уже не раскрываете, а вешаете…
– Ругайся, ругайся, – усмехнулся майор, – теперь можно. Теперь на тебя уже никто не обижается… Есть к тебе и еще один интересный вопрос. То, что ты знаком с Алябьевой, – уточнять не надо? А вот скажи-ка мне, мил человек, откуда ты взял безделушки, что дарил ей на протяжении последних трех месяцев?
– Ничего не знаю, – снова отвернулся к окну Бортко.
– Тебя о чем ни спросишь, ты все одно твердишь, – не знаю да не знаю… А я вот знаю! С краж эти вещички. С квартирных краж. Как раз из той серии, что по нашему району шла. Девица, как про тебя правду узнала, так сочла за благо все добровольно выдать. Ну, будешь говорить?
– Доказательства нужны, начальник, – прищурил хитрый глаз Бортко, – вы пальчики мои на тех кражах нашли? Отпечатки обуви? Свидетелей, может быть? Вот когда найдете, тогда и разговор будет. А безделушки, что я ей дарил, я на рынке купил. С рук. У дядьки незнакомого. Могу описать. Хотите?
– Нет, не хочу, – отказался Гурецкий, – я тебе таких дядек сам могу описать с дюжину, благо фантазия хорошая. А отпечатков твоих в квартирах не было только потому, что ты в перчатках работал. Следов и микрочастиц с одежды – потому что менял ты ту одежду, как листки календаря. Мы говорили с продавщицами из секонд-хенда – они тебя хорошо помнят. Еще бы: постоянный клиент… Не спорю: с квартирных краж ты легко «соскочишь». Да ведь теперь речь не о них пошла… Среди этих безделушек нашлась одна занимательная брошка…
– Какая брошка? – вновь насторожился Бортко. – Не дарил я ей никаких брошек…
– Ты должен от нее всеми силами отказываться, – понимающе покивал Гурецкий, – ибо лоханулся ты с ней, парень, крепко! Брошка та – из квартиры убитой писательницы, Майи Коломийцевой. И брошка довольно характерная – родственники ее опознали.
– Да что вы, сволочи, делаете?! – в припадке полубезумного бешенства вскочил со стула Бортко и вновь упал на место, удерживаемый наручниками, которыми был прикован к батарее, – вы уже и Кристину сюда подписали?! И она продалась вам, паскуда дешевая? Да я… Да я на вас жаловаться буду!
– Это твое право, – сухо заметил Гурецкий, – однако для продолжения беседы ты сейчас слишком взволнован. Ступай в камеру, отдохни, подумай: стоит ли окончательно усугублять свое и без того плачевное положение… Я вызову тебя позже. Времени у нас много, успеем вволю пообщаться.
Он вызвал ожидавшего за дверью сержанта, и задержанного увели.
– Ох, и беспокойный тип, – пожаловался вслух Гурецкий, – но ничего, ничего, не таких ломали. Запоет, как миленький… Кстати, я забыл вас представить. Это – Екатерина Юрьевна Беликова, подполковник «полиции нравов». Именно она вывела нас на Бортко и со своими коллегами произвела задержание. А это – Владимир Иванович Смоляков, известный писатель…
– Я знаю, – приветливо улыбнулась Беликова, – я читала все ваши книги. И фильмы, поставленные по ним, смотрела… Хотя фильмы мне понравились меньше.
– Мои книги вообще очень трудно экранизировать, – легко согласился писатель, – я больше про внутренний мир писать стараюсь, размышления разные, описания – как это в фильм вставишь? Стараюсь разрешения на экранизацию не давать, но иногда убалтывают… Я, как и все писатели, тщеславен.
– Жалко, что вы так подолгу пишете, – сказала Беликова, – одна книга в полтора-два года… А так ждешь от вас чего-нибудь нового…
– Вот теперь вижу, что вы и впрямь моя почитательница, – улыбнулся Смоляков, – но вы не задумывались над тем, что мои книги, может быть, потому вам и нравятся, что я над ними РАБОТАЮ? Над сюжетом, над персонажами, над стилем и слогом. Я только черновики переписываю по пять раз – чего же тут удивляться, что столько времени на создание книги уходит? Да и годы уже не те…
– Сил не хватает? – удивилась Беликова, оглядывая довольно крепкую фигуру своего собеседника.
– Меркантильности, – смеясь, пояснил писатель, – я воспитан иначе, чем современные рукоблуды. Перестраиваться мне поздно, а гоняться за гонорарами как-то постыдно…
– Про рукоблудие – это вы из Раневской? – уточнила Беликова.
– В каком смысле? – не понял Смоляков.
– У нее ведь это: «Не понимают писатели, что фразу надо чистить, как чистят зубы. В особенности дамское рукоблудие бесит – скорее, скорее в печать», – по памяти процитировала Беликова.
– Снимаю шляпу, – удивленно приподнял бровь писатель, – сейчас, к сожалению, мало кто помнит о Раневской, и уж еще меньше людей читают мемуары…
– Меня коллеги по отделу «Фаиной» прозвали, – призналась Беликова, – за сходство внешнее, любовь к этой актрисе и… Я, знаете ли, выражаюсь иногда… как бы это сказать?.. «По-раневски». К сожалению, я полностью лишена ее гениальности.
– К счастью.
– Простите?
– Не к сожалению, а к счастью, – вздохнул Смоляков, – талант, как и гениальность, это не дар божий, это – крест… Хотя, смотря как к этому относиться. Сейчас мало кто тащит крест, сейчас кресты носят… и стараются украсить как можно богаче. Впрочем, это уже лирика. Простите стариковскую болтливость. Я и без того злоупотребил гостеприимством хозяина кабинета.
– Нет-нет, что вы, – запротестовал Гурецкий, – поверьте, мне льстит, что такой человек, как вы, заинтересовался нашими скромными успехами.
– Вы здесь от Союза писателей? – уточнила Беликова.
– Что? – удивился Смоляков. – Почему вы так решили?
– Коломийцева была вашей коллегой, – пояснила Беликова, – да и остальные… писательницы – тоже… Я думала, вас направили из Союза узнать, как продвигается дело.
– Нет, – смущенно признался Смоляков и, к удивлению Беликовой, даже покраснел, – я очень отдаленно был знаком с этими писательницами. Я, знаете ли, редко посещаю тусовки, на которых они бывают… Сказать по правде, не посещаю вообще… Я здесь
