Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И расстановка политических фигур в нашей стране получалась далеко не простой. Думская оппозиция, раскачавшая государство и подготовившая почву для Февраля, после революции очутилась вдруг «за бортом». Либералы-заговорщики, осуществившие переворот, воображали себя самостоятельными деятелями, получали мощную поддержку Запада и пребывали в уверенности, что так и будет продолжаться. Но когда закулисные силы приходили к выводу, что они отыграли свое, поддержка вдруг прекращалась, их начинали теснить другие лидеры, а прежние неожиданно для себя тоже оказывались «за бортом».
Само понятие патриотизма начало терять почву под ногами. Становилось непонятно, с какими политическими группировками его связывать? В условиях войны казалось естественным — с правительством. Каким бы оно ни было, но представляет общегосударственную власть. Однако правительство, меняя свой состав, быстро «левело» и продолжало вести страну в хаос. Германские агенты действовали не только среди большевиков. Таковыми являлись и министры Временного правительства: Чернов, Скобелев, лидер меньшевиков Мартов. Связать патриотические устремления с оппозицией Временному правительству? Но это значило вносить дополнительный раскол и раздрай. Да и оппозиция была слишком разнородной. «Слева» правительство подталкивали рвущиеся к власти еще более радикальные партии — большевики, эсеры, анархисты. «Справа», требуя навести порядок, находились и монархисты, и отброшенные за ненадобностью думцы, либералы-«февралисты». И все играли на патриотических лозунгах. В том числе большевики, указывая на то, как правительство продает Россию иностранцам, посылает в бой солдат за чужие интересы.
На патриотических лозунгах выдвинулся и Керенский. Но, разумеется, не только на лозунгах. Как было указано в прошлой главе, кандидатуру «решительного» и «энергичного» Александра Федоровича усиленно проталкивали иностранцы. А чрезвычайную популярность, овации «общественности», истерики барышень-поклонниц обеспечили ему не только таланты оратора. Это был и результат бешеной газетной рекламы. Оплачивал которую, ясное дело, не сам Керенский из своего министерского оклада. И вот тут напрашивается невольный вопрос. А почему лоббировали именно Керенского? Западные политики и дипломаты были людьми трезвыми, опытными. Так неужели не разглядели его личных качеств?
Худшей фигуры во главе российской власти отыскать было попросту нельзя. Безмерное позерство и тщеславие доходило в нем до карикатуры. До непонимания рамок элементарных приличий. Он откровенно играл в «бонапарта» — с театральными жестами, адъютантами. И сам получал удовольствие от этой игры. Чего стоил его переезд в Зимний дворец! Обеды в царской столовой, сон в царской постели. Или введенные им церемонии подъема и спуска красного флага, когда министр-председатель и его гражданская жена изволят проснуться или лечь почивать! И все это в сочетании с полнейшим отсутствием деловых способностей, с демагогией и фразерством. Или как раз такие качества учитывались кругами, устроившими его выход на «главную роль»?
Вся «решительность» Александра Федоровича обернулась лишь новыми потоками пустой болтовни. Всеобщий развал углублялся. Поскольку Временное правительство признало «право наций на самоопределение», принялись «самоопределяться» национальные окраины.
Финляндия, Эстляндия, Курляндия, Литва, Польша, Украина, Грузия, Сибирь заговорили об автономии, а кто-то уже о независимости. Сепаратизм завелся и в казачьих областях. На Северном Кавказе было не до этого — там местные народы сразу вспомнили давние взаимные счеты, начали грабить и резать друг дружку. Рабочие на заводах и шахтах разболтались, вошли во вкус забастовок, выставляли требования по зарплате, в несколько раз превышающие прибыль предприятий. Крестьяне, пользуясь безвластием, взялись захватывать и делить землю, жечь и грабить помещичьи усадьбы. Уплата налогов прекратилась. Банды дезертиров, уголовников, шпаны приобретали легальный статус — пристраивались под крылышком местных Советов, получая название «милиции» или Красной гвардии. Каторжник Махно еще летом 1917 г. возглавил Совет в Гуляй-Поле и установил у себя «советскую власть».
В июле-августе уже и иностранцы требовали прекратить анархию. Бьюкенен писал: «Для нас пришло время сказать откровенно русскому правительству, что мы ожидаем сосредоточения всей энергии на реорганизации армии, на восстановлении дисциплины на фронте и в тылу». Указывал, что мятеж большевиков дает прекрасный повод решительно расправиться с ними. Аналогичные советы давали и французы. Дескать, революционеры полностью изобличили себя, так чего ж еще ждать? Надо уничтожить Ленина и Троцкого. А Советы разогнать, Клемансо отзывался о них: «Банда мошенников, оплачиваемых тайными службами Германии, банда германских евреев с более или менее ощутимой русской прослойкой, повторяющая то, что ей было сказано в Берлине» [168]. Но нет, в данном отношении Керенский почему-то проявлял «строптивость». Рекомендациям союзников не следовал. Организовывать суд над арестованными предводителями не стал. И даже партию большевиков не запретил. Она быстро оправлялась от поражения, снова набирала силу.
Ну а надежды русских патриотов связались в это время с Корниловым. Герой войны, талантливый военачальник, решительный противник развала — он казался именно тем человеком, который спасет страну. Вокруг него стали смыкаться офицерство, казачество, самые широкие круги общественности. Государственное совещание, созванное в августе в Москве, стало триумфом генерала. Его встречали восторженно, носили на руках, забрасывали цветами. Либеральные политики, думцы, промышленники обещали поддержку. Спасти страну могла только диктатура. Это признавали и отечественные патриоты, и союзники. И план Корнилова предполагал установление диктатуры. Но не единоличной, а диктатуры правительства. Именно как патриот он считал, что должен действовать совместно с правительством.
Предлагалось подтянуть в Петроград надежные части, разогнать большевиков, разоружить разложившийся 200-тысячный гарнизон и моряков Кронштадта. Распространить на тыловые районы законы военного времени, реорганизовать армию и твердой рукой довести страну до Учредительного собрания. Керенский на словах соглашался. Но на деле исполнение плана под разными предлогами тормозил и откладывал. 20 августа немцы в результате частной операции захватили Ригу, русские части бежали почти без боя. Это послужило толчком для патриотов. Теперь и самым нерешительным было ясно, что больше тянуть нельзя. План был еще раз согласован с Керенским, с его представителем Савинковым. И Лавр Георгиевич отдал приказ 3-му конному корпусу и ряду других частей начать движение к Петрограду.
Подчеркнем, что Корнилов вполне устраивал и западных союзников. По своим взглядам он был республиканцем. От него уж никак нельзя было ожидать попыток реставрации монархии — в марте по приказу Временного правительства как раз он осуществлял арест царской семьи. Если такой человек укрепит фронт и тыл, искоренит прогерманскую «пятую колонну», то выглядело логичным, что это принесет только пользу Антанте. Русские снова смогут воевать в полную силу, противник будет сломлен. Но после всех катастроф Россия уже и соперницей не станет, плоды побед благополучно разделятся без нее. Бьюкенен сообщал в Лондон: «Все мои симпатии на стороне Корнилова… Он руководствуется исключительно патриотическими мотивами». Делать ставку на Корнилова советовали британскому правительству военный представитель при русской Ставке генерал Батлер, глава английской разведки в России Сэмюэл Гор, заместитель министра иностранных дел лорд Сесиль. И британский военный кабинет прислушался к этим мнениям, принял решение поддержать Лавра Георгиевича. Такого же мнения были в Париже. Французский премьер-министр Рибо указывал послу в Петрограде Нулансу: «Все союзники чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы Керенский и Корнилов сумели организовать энергичное правительство». Была выработана и совместная линия. Англия и Франция провели закрытую союзническую конференцию, на которой постановили — поддержать Корнилова [168].
Но события вдруг пошли совсем не по тому сценарию, который требовался русским и, казалось бы, одобрялся Западом. «Согласование» действий Верховного главнокомандующего с Временным правительством оказалось всего лишь провокацией. 26 августа Керенский поднял шум, что он «раскрыл заговор» и объявил Корнилова «изменником». Причем даже и Временное правительство не приняло сторону министра-председателя! Состоялось бурное заседание, Керенский требовал себе «диктаторских полномочий» для подавления «мятежа» — министры были против, настаивали на мирном урегулировании. Александр Федорович несколько раз хлопал дверью, угрожал, что «уйдет к Советам».
- 100 тайн Второй мировой - Коллектив авторов - Военное
- Крючок для пираньи - Александр Бушков - Военное