Телексы из портов тоже не радуют. Дженнингс не покидал страну, ни в «мерседесе», ни без «мерседеса». По крайней мере, под своим именем. Но такси мы нашли. Некий… — он заглянул в свои записи, — Уинстон Могани работал шестого вечером, и незадолго до десяти тридцати к нему в машину села женщина и попросила отвезти ее в Мидсомер-Уорти. Точного адреса она не назвала. Только указывала дорогу, когда добрались до деревни. Больше ни о чем они не разговаривали. Она и не пыталась заговорить: у водителя была включена рация. На просьбу дать описание женщины мистер Могани ответил, что к нему то и дело садятся люди, женщины в том числе, и на внешность их он не обращает внимания, если только они не выглядят как Уитни Хьюстон. Эта была светловолосая, средних лет. Поскольку самому мистеру Могани нет еще и двадцати, ей могло быть чуть за тридцать.
Мы пока не нашли водителя, который вез блондинку обратно, так что вам надо будет проверить территорию между Аксбриджем и Мидсомером. Весьма вероятно, что Хедли вызвал кого-то, кто живет поблизости. Просмотрите «желтые страницы». Еще мне бы хотелось — на тот случай, если женщина проститутка, — чтобы вы разузнали про всех профессионалок: уличных, работающих в клубах, массажных салонах, по объявлениям. В общем — про всех.
Еще надо поспрашивать в деревне, не вспомнит ли кто название компании, которая перевозила сюда имущество Хедли. Шансов мало, но вдруг повезет?
— Вряд ли это кто-то из местных, правда, старший инспектор? — поинтересовался Уиллаби, еще более свежий и накрахмаленный, чем накануне. Даже улыбка его выглядела свежевыглаженной. — Скорее всего, откуда-нибудь ближе к Кенту.
— Как я уже сказал, констебль, шансов мало. Если сегодня нас наконец осчастливят информацией из списков избирателей, мы узнаем, где он жил. И чтобы закончить на жизнерадостной ноте, скажу, что нам повезло найти юриста, который оформлял для Хедли документы на недвижимость. Кажется, он занимался и другими делами покойного. Сегодня утром я встречаюсь с этим мистером Джослином. Возможно, у него сохранились документы, второй экземпляр которых мы ожидали найти в «Приюте ржанки», а если уж совсем повезет, среди них будет и свидетельство о браке.
— А почему вы придаете этому такое значение, сэр? — спросила констебль Брирли. — Думаете, есть связь между двумя смертями?
— Пока не знаю, — ответил Барнаби, — но поиск неизвестных связей и возможностей недаром считается важнейшей частью расследования. Или, по крайней мере, должен считаться.
— О, без сомнения, сэр.
— Узнав что-нибудь о кончине Грейс, мы могли бы увидеть совсем другого мистера Хедли. — Барнаби сделал паузу, движением кустистых бровей призывая присутствующих развить тему.
Сержант Трой, которому долгая практика помогала точно оценить свои шансы дать хороший ответ на столь тонкое предположение, сразу отказался от всяких попыток и веселился, наблюдая за остальными. Особенно за Мередитом, «надеждой Скотленд-Ярда». Тот яростно жевал губы и морщил лоб. Барнаби вперил в него вопросительный взгляд, выждал оскорбительно долго, потом продолжил:
— Все, с кем мы говорили, без исключения, описывали Хедли как человека очень скрытного. Рекс Сент-Джон сказал, что был изумлен, когда Хедли обратился к нему за помощью в деле с Дженнингсом. Так почему субъект, старательно защищающий свою частную жизнь от посторонних, застегнутый на все пуговицы, вдруг рассказывает стольким людям о самом болезненном, самом интимном событии своей жизни? О событии столь трагичном для него, что он больше не смог жить в той части страны, где оно случилось.
— Вы имеете в виду смерть жены, сэр? — уточнил Трой.
— Да, верно.
— Ну, — включился в беседу инспектор Мередит, твердо решив не упускать второго шанса, — думаю, потому, что он хотел, чтобы они знали об этом факте его биографии.
— Более того, — подхватил Барнаби. — Если принять во внимание, чего стоит рассказ о подобном событии человеку с его складом характера, я бы сказал, ему нужно было, чтобы они знали. И главный вопрос, который мы сейчас должны задать себе, инспектор Мередит: зачем ему это было нужно?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Пока Сью покупала оранжевую тыкву, а Барнаби и Трой собирались к юристу, Лора Хаттон, прищурившись, тоскливо поглядывала в свой органайзер и вдруг обнаружила, что меньше чем через час должна открыть «Прялку», поскольку ей привезут двустворчатый бельевой шкаф ирландской работы. Она купила его несколько дней назад, но он не поместился в ее микроавтобус. Бывший владелец согласился доставить шкаф из Лейси-Грин в своем «лендровере». Еще было время все отменить. Машинально она потянулась к телефону, набрала первые цифры номера и дала отбой.
Что она станет делать, если не поедет? Примется рассеянно бродить по своему игрушечному домику? Она не в состоянии усидеть на месте и пяти минут, не в силах читать. Телевизор не включит, потому что смотреть его днем всегда считала последним делом, угнетающе безнадежным. Нет у нее желания вливаться в ряды пожилых, прикованных к дому тетенек или безработных со стажем.
Несколько раз Лора включала радио и тут же выключала. Третий канал Би-би-си транслировал музыку либо безнадежно пресную, либо такую шумную, что от нее болела голова. Четвертый предлагал набирающих популярность молодых политиканов из Вестминстерского дворца, которые на пухлых бумажниках клялись в вечной верности электорату. А когда начались елейные глупости «Мыслей на сегодня», она едва удержалась, чтобы не разбить приемник о стену, швырнув его через всю кухню.
Она никогда не думала прежде, что можно одновременно верить и не верить во что-то. Она знала, что Джеральд мертв. Полиция сообщила ей об этом. Ведется следствие. Похороны, которые, правда, еще кто-то должен организовать, разумеется, состоятся, и очень скоро. Еще вчера ей пришлось поверить, что он мертв.
Так почему же сейчас она так уверена, что стоит пойти в «Приют ржанки», и Джеральд окажется там, откроет дверь и поздоровается в своей обычной манере, печально, сухо и преувеличенно вежливо? Лора уже не в первый раз задумалась, любила бы она его так сильно и неотступно, если бы он с самого начала не выставил табличку «По газону не ходить»? Что толку теперь об этом гадать.
Она пошла в ванную, приняла душ, завернулась в халат и стала подыскивать, что бы надеть, но без всякого энтузиазма. Объемные, как шаровары, серо-зеленые шерстяные брюки, горчичного оттенка шелковая блузка, просторная дубленка в тонах слоновой кости. Каштанового цвета ботфорты, янтарные бусы, волосы перевязать черной бархатной лентой. Легкий искусный макияж, и капля духов «Кабошар». И все это — удивляясь самой себе и абсолютной неискоренимости навыков и привычек.
Позавтракала она ледяным «фернет-бранка». Есть пока не хотелось. Слегка кружилась голова. Интересно, остался ли еще в крови алкоголь, безопасно ли садиться за руль? Она толком не ела уже три дня и не смогла бы проглотить ни кусочка, даже если бы приготовила себе что-нибудь. У нее в горле как будто образовалась преграда, преодолимая только для сорокаградусных напитков.
Она поставила пустой бокал рядом с хрупкими фарфоровыми черепками, аккуратно сложенными в раковину вчерашним недотепой-полицейским. И что, по его мнению, она должна с ними сделать? Склеить эпоксидкой? Одному богу известно, почему он решил готовить кофе в бульонных чашках севрского фарфора.
Уже готовая выйти из дома, Лора вдруг вернулась и открыла дверь в желтую гостиную. Комната выглядела по-зимнему холодной и тусклой, какой-то металлически серой. Впервые она увидела гостиную чужими глазами, какой та могла показаться Барнаби, например. Такая миниатюрная, тщательно обставленная, можно сказать, чопорная. Только портрет на стене живой. Тяжелые складки бархата на бедре юноши светились сами по себе, помимо золотистого фона всей картины. Поддавшись непонятному порыву, Лора наклонилась и приложила ладонь к полным скорби зеленым глазам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Зазвонил телефон. Она не стала брать трубку. Наверно, это просто Сью. Звонит каждый день после убийства, все зовет Лору на чашку кофе. Хочет как лучше, разумеется, но что-то в утонченной натуре Лоры противилось излишне пафосной манере поведения. Добрых полдня толочь воду в ступе, перебирая подробности вечера перед смертью Джеральда, бесконечно вопрошать, почему, да по какой причине, да как же это вышло. Еще она боялась, что не сможет справиться с собой и заплачет на людях.
