извинится и все объяснит. Наверняка он уже сегодня примчится к ней в больницу. Интересно, врачи сказали ему, что именно случилось? Теперь скрывать беременность не имело смысла. Да и легче будет объяснить свое нелепое поведение. Даже очень удобно — можно все списать на нервозность, присущую всем беременным. Ни для кого не секрет, что при этом у многих едет крыша, вот она так и скажет — было временное помутнение. Он поймет. Он такой, Македонский, он всегда ее понимал. Кира с нежностью подумала о том, как прильнет к нему и промурлыкает слова извинения. Обычно ей извинения давались с трудом, при ее складе характера признавать свою неправоту всегда было тяжело. Но ни с Алексом. Он стал таким… родным, что ли, что казалось совершенно естественным сказать ему, что она неправа.
Македонский, Македонский… А ведь она чуть не родила его ребенка. Кире вдруг захотелось плакать. Как бы она ни внушала себе, что ничего страшного не случилось, это было неправдой. Случилось. Случилось страшное. Живой комочек, который мог бы стать ее малышом, которого можно было любить, баюкать, заботиться о нем, живое тельце погибло. Эмбрион, превратившийся в кровяной сгусток, был ее ребенком. Кира прикрыла глаза рукой. Хотелось повернуться на живот и уткнуться мокрым от слез лицом в подушку, но любое движение вызывало боль, и она не смогла даже повернуться на бок. Какой же она была дурой, когда думала, что сможет сделать аборт. Да ей никогда, никогда бы не хватило решимости пойти на это. Сколько раз она участвовала в дискуссиях по поводу абортов и доказывала, что всегда проще избавиться от нежеланного ребенка, чем родить и всю жизнь потом расхлебывать последствия. Возможно, это так и есть. Но только не в ее случае. Сейчас, лежа на больничной койке со свежим шрамом на опустошенном животе, она нисколько не сомневалась, что выбрала бы «расхлебывать последствия».
Что сейчас думает Алекс? Переживает ли он? Конечно, переживает. Но только ли из-за нее самой? Понимает ли он, что, как и она, он только что потерял ребенка? Сможет ли он подобрать слова, чтобы успокоить ее? Кира ощутила, что в данную минуту она больше всего хотела бы увидеть именно его, услышать от него, как он ее любит, почувствовать его поддержку. Никто сейчас не сможет понять и утешить ее. Никто, кроме него. Потому что это было их общим горем. Вот что она думала, утирая влагу на щеках и беззвучно всхлипывая. Не хватало еще, чтобы врачи увидели ее слезы. И еще она думала о том, что обманывала себя столько времени, убеждая, что Алекс ничего для нее не значит. Значит, и еще как. Кира нашла утешение в этой мысли. Она представила себе, как встретит его сегодня. Как перестанет отталкивать, как впустит в себя, прекратит изображать, что делает одолжение, принимая его любовь. Она больше не будет обесценивать то ценное, что имеет. Потеря ребенка — достаточно ясный знак, чтобы понять эту простую истину: цени, что имеешь. Пока имеешь это.
Кира перестала плакать, и лицо ее просветлело. Она повернулась в сторону двери, мысленно представляя себе, как она отворяется и в нее входит Македонский. Она проговаривала про себя слова, что скажет ему. Представляла его лицо, его взгляд, улыбалась словам, что он скажет ей.
Прошли часы, дни. В дверь палаты входил кто угодно, но только не Гуров. Речь, подготовленная Кирой, так и не достигла своего адресата.
Дело шло к выписке, и Кира абсолютно не понимала, что происходит. После прихода Груни об Алексе она так ничего и не слышала. Он исчез. Не приходил в больницу. Не звонил. Как будто его вовсе не существовало. Кира тоже не звонила. За это время она передумала все что угодно. Он конечно же узнал о беременности от врачей. И при этом так себя повел? Не навестить ее ни разу, не увидеть своими глазами, как она, казалось, это не Алекс, а кто-то другой, кто-то более черствый, равнодушный, толстокожий. Ее Македонский был не таким. Он никогда бы не отдалился в такой момент. Она нашла только одно возможное объяснение происходящему — новость о беременности сделала свое дело. Все произошло именно так, как она и подозревала, когда решила скрыть от него это. Как она и опасалась. Получается, ей не в чем себя винить, она была права, когда решила не говорить ему, когда решила порвать с ним. Пока она тут льет слезы об их ребенке, он в это время питает свои эгоцентричные страхи потерять свободу. Ему наплевать на ребенка. И на Киру, по большому счету, тоже. Беременность испугала его даже в несостоявшемся виде, что говорить о том, что было бы, если бы она сообщила о ребенке раньше. Кира накручивала себя против Алекса, злилась, приписывала ему самые гадкие свойства, обвиняла во всех смертных грехах, только бы заглушить агрессией страх, что она потеряла его навсегда. И чувство вины, что именно она уничтожила их отношения.
Мама тактично не стала расспрашивать о беременности и отце ребенка. Тут и спрашивать не надо — они давно знали, что Кира встречается со своим дизайнером. Они думали, что он, как и Лева, лишь промежуточный вариант. И хотя между собой осуждали немного дочь за то, что выбрала себе такого молодого парнишку, но в ее дела не вмешивались. Ведь о замужестве речи не было, и, значит, повода для беспокойства тоже.
Кира пролежала в больнице неделю, пока не сняли швы. Ее навещали подруги, родные. Нонна даже зачем-то советовалась с Марой, все ли у Киры будет хорошо.
— Мара сказала, — сообщила она Кире, — что у тебя все будет нормально. И сглазу никакого на тебе нет, просто стечение обстоятельств, урок ты какой-то проходишь. Она не стала говорить, какой. Говорит, ты сама все узнаешь и поймешь.
— Нонна, спасибо тебе за заботу, но не надо подключать к проблеме моего здоровья всех своих знакомых! — взмолилась Кира. — Скоро, чего доброго, приведешь сюда старух с дымящимися травками и четками снимать с меня наговоры.
— Я такими вещами не занимаюсь, — обиделась Нонна. — Мара другая, ты же знаешь. Я просто о тебе беспокоюсь.
— Ладно, ладно, — слабо улыбнулась Кира. — Прости неблагодарную, я просто еще в себя не пришла.
Нонна махнула рукой, как при безнадежном случае, и принялась раскладывать на тумбочке гостинцы.
— Твой мальчик небось места себе от беспокойства не находит?
— Не знаю, — Кира отвела глаза.
— Что-то случилось?
— Мы поссорились.
— Сейчас? — изумилась Нонна. — Да когда вы успели?
— Не важно. Не спрашивай меня,
