Личный дневник Максима
Черт побери, я зол, как никогда в жизни! Надо же было этой дряни, тупой прошмандовке и помоечнице появиться так не вовремя! Все шло замечательно. Катя согласилась на договор! Осталось дожать совсем чуть-чуть! Я наблюдал, как она смотрела на сцену и чуть не кончила, когда Вал и Тира взвились в воздух и поплыли над нами! Я нанизал ее на себя, нарочно сделав ей больно, когда входил в ее зад, и это она приняла с покорностью и восторгом, отреагировав так, как я и не мечтал! Видел, что ей понравилось на кресте, она улетела в охренительный сабспейс, а Ольга все испортила! Сколько можно вешаться мне на шею! Угораздило же когда-то связаться… Не хотел вспоминать про тот период экспериментов, так пришлось. Рано или поздно за все приходится расплачиваться. Сейчас я уже почти забыл то, каким был. И те мои инструменты хранятся на антресоли в запертом на замок ящике. Но гребаная сучка не дает мне покоя, будто чует, что я собираюсь вернуться к тем опытам и удовольствиям. Не знаю, как избавиться от этой безумной. Хоть находи кого-нибудь в Заполярье и отсылай ее туда закованной в кандалы и без денег, чтобы никогда не вернулась. Придется ее как следует припугнуть. Надо решать ситуацию с Катей, тем более что она пообещала подписать договор. Пора ковать железо, пока оно в огне и на моей наковальне. Я заберу ее к себе, а Лотту и Жози, быть может, отпущу в свободное плавание. Думаю, мои девочки быстро найдут себе новых хозяев.
Глава 12. Раздражение
Просыпаюсь и подхожу к окну. Еще довольно рано: невыспавшиеся люди нехотя бредут на работу, Тверская улица уже запружена автомобилями, и окружающий мир до оскомины обычен. Гул утреннего города-муравейника кажется успокаивающим: я могу встроиться в него в любой момент, и моя отделенность – признак моей воли и доли отвоеванной свободы. Тем не менее, я чувствую раздражение. Оно растет во мне, надувается, словно воздушный шар, и готовится взорваться в подходящий или неподходящий момент. Это пугает. С минуту я размышляю, не разбить ли тарелку, чтобы выплеснуть негатив, но потом скупердяйство и расчетливость берут верх. Иду в ванную, и струи контрастного душа вымывают из меня неудобное чувство, вернее, гасят его на время. Завариваю кофе и размышляю о том, что же произошло. Не помню, что мне снилось, но вяжущий, горьковатый привкус неприятного пробуждения остался, клубясь в сознании обрывками тумана. В меня просочилась, проникла некая тревога, вибрирующая во мне и вызывающая неприятный зуд.
Вчерашний день. Ольга. Вот откуда. Она странная, словно лангуст, или спрут, или кальмар. Вы можете понять мысли кальмара? Нет, вы даже не допускаете возможности подобного, потому что это низшее существо, неспособное на размышления, но… кто его знает? А вдруг? И если оно не думает, значит, его поступки непредсказуемы, а обусловлены инстинктами. Чтобы просчитать их, необходимо знать принципы бытия данного существа. А я их не знаю. И Маэстро не хочет говорить на эту тему. Впрочем, теперь мне кажется, что я не знаю и его, – он лангуст. А кто я? Добыча? Или более крупный хищник, почему бы и нет? Отрываю от цветка алоэ спрутье щупальце и вожу по губам, размазывая сок. Это ощущение жизни. Задумываюсь над тем, что за последнее время я только и делаю, что испытываю раздражение: на мать, бабушку, мужа, свекровь, себя, свое существование… Меня раздражает происходящее, но этого мало. Вся жизнь – суть раздражение: раздражение вкусовых рецепторов, обоняния, осязания… Раздражение разных органов чувств. Даже сексуальное возбуждение равно раздражению, например, эрогенных зон. Нервные импульсы размножаются подобно бактериям, раздражители множатся, и я поддаюсь очередному влиянию, раз за разом.
Решаю не ждать звонка Максима и взять ситуацию под контроль. Звоню Сонишне. По голосу чувствую, что она еще спит, но нагло заявляю, что нам надо поговорить.
– Слушай, – зевает она, – ну что ты мечешься, как муха в банке? Получай удовольствие или забей. Я, даже когда страдаю, ловлю кайф.
– Сонь, – тяну я, – тут такое произошло!
Рассказываю вчерашние события, чувствуя, что моя подруга потихоньку оживляется.
– Кать, как ты понимаешь, у меня тоже все как в кино, но все это могло подождать до полудня. Дай хоть кофе сварю.
И она гремит туркой.
– Это ты привыкла со своими демонами куролесить, – ворчу по привычке. – А для меня это внове.
– Да ладно! Тебе только так кажется. Между нами большой и жирный знак равно. Ты просто не хочешь этого замечать. И твое раздражение оттого, что ты не можешь управлять процессом. Ты доминант, похлеще своего Маэстро, – альфа-самка. Кстати, я тут моего прогнала – застукала его в очередной раз с Маринкой. Засветила ему по морде, он мне тоже, теперь сижу дома. С таким фингалом на улицу не выйти.
– Да ты что? Он поднял на тебя руку? Скотина.
– Я первая начала.
– Все равно, мужчина не имеет права бить женщину!
– Согласна. Тем более что он мне опять врал, что там все закончено, а сам заливал ей про неземную любовь. Я разъярилась до невозможности. Теперь не отвечаю на его звонки, а иногда даже не выхожу, потому как он сидит под дверью и режет вены.
– У него детство в заднице играет? Вызови ему «скорую», психиатрическую. Может, вылечат.
– Да вызывала. Им без разницы. Перебинтуют и отпускают. Угрозы, типа, не представляет, зачем койко-место на него тратить.
– Опять простишь?
– Посмотрим, – после паузы отвечает она. – Сначала думала – ни за что, а теперь жалко. Свое дерьмецо все же.
– Свое дерьмецо ты в унитаз спускаешь, а не консервируешь на память, так что не надо. Забудь.
– Да скучно без него как-то. Адреналина нет.
– Не понимаю. Люблю тебя, Сонишна, но не понимаю. Он альфонс, мало зарабатывает, заставляет Маринку выходить на панель… Неопрятен. У него длинные растрепанные волосы и не хватает зубов, ходит расхристранный, в старой мятой одежде… Ну что там может быть привлекательного?
– Харизма. Секс. Новизна. Адреналин.
– Ладно, главное, чтобы тебе было хорошо с твоими фингалами и адреналином.
– А ты что будешь делать?
– Пока не знаю. Надо бы с ними со всеми поговорить, если это, конечно, имеет смысл.
– Попробуй. Не имеет смысла ничего не делать, все остальное зачем-нибудь да нужно… Но ты поосторожнее. Не нравится мне все это. Вдруг он на самом деле маньяк.
– Вряд ли. Его такое количество людей знает. Он персона известная.
– Тем не менее…
Кладу трубку и включаю музыку, бамбуковая флейта ведет меня за собой в далекие края, где все по-другому: медленно, неспешно, медитативно… Суета кажется смешной и неправильной, все такое ненастоящее по сравнению с этой музыкой… Комбинация событий и ситуаций, карточная игра для шулеров, где выигрывают те, кто умеет крапить карты. Мне кажется, что все изменилось. Я не могу дважды войти в ту же реку, потому что река изменилась, так же как не могу прокрутить в обратную сторону пластинку. Когда я была маленькой, пыталась это сделать неоднократно и попортила немало виниловых дисков, отчего часто бывала наказана. Вспоминаю, что видела в магазинах книгу с названием «Москва Нуар». Вряд ли те писатели, которые тиснули туда по рассказику, знают каков настоящий нуар на вкус, цвет и запах. Черный – ахроматический цвет, отсутствие светового потока от объекта. Говорят, что оттенки черного – это серый, но сам черный может достигаться смешением желтого, пурпурного и голубого. Странно, да? Цвета солнца, неба и любви могут внезапно стать единым черным. И мое наслаждение, полыхающее этими цветами, постепенно сливается в этот ахроматический беспросветный мрак.
