Скошенные к вискам, удлиненные глазные линзы отразили уменьшенную копию Кириона.
— Мы наблюдали за тобой, Кирион. Кровоточащие Глаза видят все. Мы знаем твои секреты. Да, знаем.
— У меня нет секретов, брат.
— Нет?
Смех Люкорифа прозвучал как нечто среднее между фырканьем и карканьем вороны.
— Ложь не становится правдой лишь оттого, что ты произносишь ее вслух.
Кирион промолчал. На какую-то секунду он подумал: а не вытащить ли болтер? Должно быть, его пальцы дрогнули, потому что Люкориф снова расхохотался.
— Попробуй, Кирион. Просто попытайся.
— Скажи, к чему ты ведешь.
Люкориф ухмыльнулся.
— А что, беседа между братьями непременно должна к чему-то вести? Полагаешь, что все мы такие же предатели, как ты? Кровоточащие Глаза следят за Талосом из-за древнейшей из аксиом: где он, там неприятности. Примарх уделял ему особое внимание, и даже по прошествии веков это остается любопытным. У него есть предназначение, то или иное. И я хочу стать свидетелем того, как это предназначение исполнится. Ты, однако, представляешь собой потенциальную проблему. Как давно ты питаешься человеческим страхом?
Перед тем как ответить, Кирион медленно перевел дыхание, подавляя дразнящий приток химических стимуляторов, хлынувших в кровь из инжекторов на запястьях и в позвоночнике.
— Давно. Уже десятилетия. Я никогда не считал.
— Весьма убогая форма псайкерского паразитизма. — Раптор выдохнул из решетки вокабулятора тонкую струйку пара. — Но не мне брать под сомнение дары варпа.
— Тогда зачем весь этот допрос?
Он понял свою ошибку в ту же секунду, когда вопрос сорвался с его губ. Промедление стоило ему упущенной возможности. Из того коридора, откуда он пришел, на четвереньках выполз еще один раптор и загородил проход.
— Кирион, — сказал он, с трудом справляясь с членораздельной речью. — Да-да.
— Вораша, — ответил воин.
Его не удивило, когда из коридора впереди показались еще три раптора. Их скошенные демонические маски немигающе уставились на него.
— Мы допрашиваем тебя, — просипел Люкориф, — потому что, хотя я никогда не стану возражать против изменений, дарованных варпом, я куда менее терпелив, когда дело касается предательства настолько близко к пророку. Сейчас нам жизненно важна стабильность. Он планирует что-то секретное, что-то, чем не хочет поделиться. Мы все чувствуем это как… как электрическое напряжение в воздухе. Мы живем в предчувствии шторма.
— Мы доверяем ему, — сказал второй раптор.
— Мы не доверяем тебе, — заключил третий.
В голосе Люкорифа послышалась улыбка.
— Стабильность, Кирион. Запомни это слово. А теперь отправляйся куда велено и полюбуйся на ущербное воскрешение военного теоретика. И запомни этот разговор. Кровоточащие Глаза видят все.
Рапторы снова рассыпались по туннелям, ползком пробираясь в глубь корабля.
— Это нехорошо, — сказал сам себе Кирион в безмолвном мраке.
Он прибыл последним, войдя в Зал Раздумий через тридцать минут после первого вызова. Обычная бурная активность, царившая в зале, замерла, и все застыло в странной неподвижности. Ни один из сервиторов не занимался своими обязанностями. Десятки адептов Механикум низкой степени посвящения столпились в относительном молчании. Если они общались друг с другом, то так, что легионер не мог услышать их разговор.
Кирион подошел к Первому Когтю. Те выстроились у круглого люка, ведущего в один из атриумов. Сам люк был открыт, и за ним виднелось стазис-помещение. Кирион уловил что-то на самой границе слышимости, словно громовой рокот за горизонтом. Он переключил несколько режимом аудиодатчиков, но на всех частотах обнаружил все тот же инфразвуковой гул.
— Ты это слышишь? — спросил он Талоса.
Пророк, стоявший рядом с Меркуцием и Узасом, ничего не ответил. Вариил и Делтриан приглушенно совещались о чем-то у центральных столов управления.
— Что случилось? — поинтересовался Кирион.
Талос обернул к нему череполикий наличник шлема.
— Мы пока не знаем.
— Но Малкарион пробудился?
Талос провел его в стазис-помещение. Эхо их шагов отражалось от железных стен. Саркофаг Малкариона оставался на своем мраморном пьедестале, прикованный цепями и опутанный сотнями медных проводов, силовых кабелей и трубок системы жизнеобеспечения. На саркофаге в мельчайших деталях была изображена триумфальная смерть Малкариона: золото, адамантин и бронза сплелись, воздавая честь торжествующему Повелителю Ночи, который, закинув голову, оглашал звездные небеса победным криком. В одной руке его был шлем воина Белых Шрамов, увенчанный конским хвостом; в другой — шлем чемпиона Имперских Кулаков. И наконец, его ботинок вдавливал в терранскую грязь горделивый шлем лорда-капитана Кровавых Ангелов.
— Стазисное поле отключено, — заметил Кирион.
— Так и есть, — кивнул Талос, подходя к одной из дополнительных консолей, окружавших центральный постамент.
Его пальцы простучали по нескольким пластэковым клавишам. Как только он нажал на последнюю клавишу, зал огласился мучительными воплями, живыми и человеческими, но с примесью металлического лязга, треска и жужжания.
Крики были настолько громкими, что Кирион вздрогнул. Его шлему потребовалось несколько секунд, чтобы приглушить звуки до терпимого уровня. Насчет источника криков у воина сомнений не возникло.
— Что мы с ним сделали? — охнул он.
Крики затихли, когда Талос отключил связь саркофага с внешними колонками.
— Как раз это сейчас и пытаются выяснить Вариил и Делтриан. Похоже, раны, полученные Малкарионом на Крите, необратимо повредили его рассудок. Невозможно предсказать, что он сделает, если мы подключим его к ходовой части дредноута. Насколько я могу судить, накинется на нас.
Кирион очень тщательно обдумал следующие свои слова.
— Брат…
Талос повернулся к нему.
— Говори.
— Я ведь поддерживал тебя, так? Ты носишь мантию нашего командира, но она тебе не совсем подходит.
Пророк кивнул.
— У меня нет и желания быть вождем. Я этого и не скрываю. Разве ты не видишь, что я делаю все, чтобы возродить нашего настоящего капитана?
— Я понимаю, брат. Ты живое воплощение фразы «не в том месте не в то время». Но ты справляешься. Рейд на Тсагуальсу прошел отлично, и мы обратили Саламандр в бегство на Вайконе. Мне плевать, что ты планируешь. Остальные либо готовы доверять тебе, либо предаются излишествам по мере сил. Но это…
— Я знаю, — ответил Талос. — Поверь, я знаю.
— Он герой легиона. Твоя жизнь и смерть зависят от того, как ты обращаешься с ним, Талос.
— И это я знаю.
Талос провел ладонью по вырезанной на саркофаге картине.
— Я сказал им, чтобы ему позволили умереть на Крите. Он заслужил покой забвения. Но Малек — будь он проклят, где бы ни находился, — отменил мой приказ. И когда Делтриан пронес гроб на борт, это все изменило. Он так и не умер. Возможно, я ошибался, полагая, что он утерял вкус к жизни в этой оболочке, — ведь он так отчаянно боролся за существование, когда с легкостью мог умереть. Мы могли бы воспользоваться его советами, Кирион. Он должен был снова встать рядом с нами.
Кирион сжал наплечник брата.
— Делай следующий шаг с осторожностью, брат. Мы стоим на краю полной анархии.
Несколько долгих мгновений он сам смотрел на саркофаг.
— Что предложили Живодер и техножрец?
— Оба они считают, что раны его неизлечимы. Они также сошлись на том, что он все еще может быть свирепым — пускай и ненадежным — бойцом. Вариил предложил контролировать Малкариона с помощью болевых инъекций и точечных пыток. — Талос покачал головой. — Как зверя, которому злые хозяева нацепили ошейник и учат битьем.
Кирион от этих двоих ничего другого и не ждал.
— И что ты собираешься сделать?
Талос заколебался.
— А что бы ты сделал на моем месте?
— Честно? Сбросил бы органические останки в космос, не оповещая никого из легиона, и поместил бы в саркофаг одного из тяжелораненых. Распространил бы слухи, что Малкарион умер во время обряда воскрешения. Тогда обвинять было бы некого.
Пророк уставился ему в лицо.
— Как благородно с твоей стороны.
— Посмотри на наши доспехи. На плащ из человеческой кожи, который носит Узас, на черепа, висящие у нас на поясах, на содранные лица на наплечниках Вариила. В нас не осталось ни капли благородства. Необходимость — это все, что мы знаем.
Талос смотрел на него по меньшей мере целую вечность.
— И в чем причина этой внезапной пламенной проповеди?
Кириону вспомнился Люкориф и слова вожака Кровоточащих Глаз.
— Просто моя природная заботливость, — улыбнулся он. — Так что же ты все-таки сделаешь?
