только крики: «Не хочу иметь с вами никаких дел» — это кричали люди, когда их вытаскивали из постелей. Однако в какой-то момент камера повернулась в сторону — и в ее объектив попал прекрасно одетый трансвестит. Он представился
Daily Mail как Делорес. Но под париком и косметикой можно было с легкостью узнать Дэвида Шейлера.
Листая DSM-IV, я был очень удивлен, когда обнаружил там трансвестизм, или «фетишистский трансвестизм»:
«Как правило, мужчина, который страдает фетишистским трансвестизмом, хранит у себя целую коллекцию женской одежды, иногда в нее переодеваясь… Во многих случаях это вызывает у него сильное сексуальное возбуждение… [Хотя] со временем мотивация может меняться, а степень возбуждения уменьшается или полностью пропадает. В таких случаях переодевание работает как противоядие от невротического напряжения и депрессии, вызывает чувство покоя и умиротворения».
Дэвид Шейлер в образе Делорес
Прошел еще год. Я занимался загадкой книги «Бытие или ничто», встречался с сайентологами и Тони, старался найти подтверждение теории Боба, что психопаты правят миром, — и внезапно почувствовал нечто неприятное: словно я и сам стал одержимым, копаясь в историях психопатов и общаясь с ними. Как я понял позже, я был таким искателем безумия уже лет 20. Именно этим мы, журналисты, и занимаемся.
Поэтому я и взялся за работу по поиску психопатов с таким рвением. У меня отлично получалось раскапывать алмазы безумия среди мрака нормальности, потому что этим я зарабатывал на жизнь. Действительно, в нашей профессии, в психологии и в искусстве есть нечто психопатическое. После встречи с Шарлоттой Скотт я пытался успокоить себя тем, что такое случается лишь в развлекательных программах, а я выше подобных вещей. Но история Дэвида показывала мою неправоту. Политическая журналистика ничем не отличалась от реалити-шоу. Я писал книгу об индустрии безумия и в процессе работы начал понимать, что и сам — ее часть.
Я все время возвращался к загадке, почему же теорию голограмм Дэвида СМИ поддержали с таким энтузиазмом, а тот факт, что он является Мессией, никого не заинтересовал. Так все же: почему один вид безумия «правильный», а другой — «неправильный»? Есть ли возможность отличить один от другого? И если да, что можно сказать через эту формулу про журналистов?
Я написал Шейлеру письмо, предложив встретиться. Ответ пришел сразу.
«Джон, получил письмо. Конечно, давайте встретимся.
У меня не работает телефон, я живу в Девоншире. Можете приехать, когда вам удобно, отвечу на все вопросы.
Дэвид».
Было ощущение, что он вернулся к нормальной жизни. Я нашел его в милом домике в небольшой деревне. Из горячей ванны на задней веранде открывался прекрасный вид на Дартмур. В доме были домашний кинотеатр и сауна. Дэвид выглядел очень хорошо — здоровый и вполне счастливый, в мужской одежде (в белом джемпере и кожаных брюках).
— У меня нет денег, но все не так плохо. Бог обо мне заботится явно, — рассказал он, пока готовил кофе.
Как оказалось, я сильно ошибался — ни к какой нормальной жизни он не вернулся. В этом доме он жил всего несколько месяцев, причем действительно без денег. Было время, когда Дэвид считал удачей, если получалось устроиться на ночь под брезентом в районе Кью в западной части Лондона. Иногда приходилось спать на скамейке в каком-нибудь парке в городке вроде Гилфорда. Самым стабильным у него было время с год назад, как рассказал Шейлер, когда Энни Мэчон его бросила и у него появилась новая подруга.
— Я проповедовал в больнице, и ко мне подошла женщина, которая назвалась Невестой Христа. Я посоветовался с Господом и узнал, что она на самом деле является воплощением одного из богов. Мы начали встречаться, — Дэвид помолчал. — У нас сложились особенные отношения…
— Вы меня удивляете, — ответил я.
— И закончились они весьма сильной ссорой, — продолжил он. — У нее собралась группа почитателей. Я спросил у них разрешения одеться как Делорес. Все согласились, однако, как только я переоделся, на меня все набросились, разорались, обвинили во всем, в чем только можно, называли проституткой, идиотом, извращенцем, говорили, что я не уважаю подругу. Сначала они не давали мне уйти, а потом меня выкинули.
Мы прошли в комнату на чердаке, где он ночевал в последние дни. Рядом с компьютером лежала стопка DVD с фильмами, которые были записаны антипсихиатрическим отделением сайентологической Церкви под руководством Брайана. Названия были вроде «Циничное убийство. Неизвестная история лечения психотропными средствами». Мой собеседник заметил, что сайентологи, может быть, и дураки, но благодаря их фильмам он многое открыл для себя.
Я заметил фигурку игрушечного Паровозика Томаса — и мне стало очень тоскливо. Я представил себе идиллические детские годы, еще не омраченные безумием… Правда, в последние годы психические расстройства у детей встречаются с невероятной частотой. Например, когда я был маленьким, аутизм диагностировали менее чем у одного ребенка на две тысячи. Сейчас говорят, что случаев больше одного на сотню человек. Когда я ехал на встречу с Тото, видел плакат с надписью «Каждые 20 секунд у одного ребенка диагностируют аутизм». То же самое можно сказать и о детском биполярном расстройстве, которого раньше вообще не было. В наше время в США это настоящая эпидемия.
* * *
Я решил уточнить у Дэвида, не удивило ли его внезапное падение интереса СМИ. Он кивнул.
— Как написано в Библии, я должен был провести три дня в аду после распятия. Это и произошло — меня распяли в сентябре 2007 года, — ответил мне Шейлер.
— В смысле, когда вы озвучили людям, что вы Иисус?
— Да. Библейский счет славится неточностью. Думаю, под тремя днями в аду имели в виду три года.
— Расскажите мне о ваших трех годах в аду.
— Они еще не кончились.
— А что вы имеете в виду под адом?
— Это значит быть учителем, стараться донести послание, которое окружающие тебя дураки не хотят слушать. Ты им твердишь, что ты Иисус, потому что сам Господь требует, чтоб ты в этом признался, — Дэвид снова замолчал. — Это Бог испытывает меня. Он понимает, что я готов вынести все и смогу сказать все, что нужно: со сцены, через радио и телевидение. Это часть испытания: не давать мне делать то, что можно сделать хорошо. Это обучение смирению, — он кивнул. — Да, точно, Господь испытывает меня. Он проверяет, смогу ли я сохранить веру в то, что я — Иисус, когда против меня выступают миллиарды.
— Когда вы говорили в последний раз? С Богом, — уточнил я.
— Как раз
