- Когда ты собираешься вернуться?
Она молчала; потом ответила почти беззвучно:
- Нельзя вернуться. Время движется вперед с одинаковой скоростью, как скорость света.
"Не уверен, что понял все правильно, но во всем, что она говорит есть какая-то роковая последовательность."
Он опять отлистал назад свои заметки.
- Что такое твоя история, Арчин? Ты знаешь, чем она отличается от нашей?
- Рим.
- Что?
Транквилизатор наконец вернул ему способность сосредотачиваться, и он не слишком внимательно стал просматривть предыдущие записи в надежде найти ключ к разгадке.
"Но вот что сбивает меня с толку. Туманные намеки на пасторальный мир без городов, люди, живущие по сто пятьдесят лет, воплощение утопии!"
- Рим, - снова повторила Арчин. - Вы называете свое письмо латинским, так? Я нашла в библиотеке всего несколько книг по истории, и то очень плохих, но:
подожди, я сейчас покажу: - Она полезла в свой помятый портфель, который по-прежнему повсюду таскала с собой.
- Просто скажи, - вздохнул Пол.
Она разочарованно опустила портфель на пол.
- Хорошо. Римляне были завоевателями, победили всех вокруг того, что вы называете Средиземным морем, дошли даже сюда. Оставили странную письменность, странный язык. Для меня история говорит, что люди были из: аах: - Она прищелкнула пальцами, досадуя на саму себя за то, что забыла слово. - Средней Азии, вот. Азия: Учились писать в Северной Италии рядом с горами, которые вы называете Альпы, отрезали край куска дерева вот так. Она провела ребром правой ладони поперек указательного пальца левой.
Пол недоуменно уставился на нее. Внезапно его сознание вдруг поймало в фокус все, что она только что говорила.
"Господи, это же нелепо. Шумахер говорил, что в ленте, которую я ему дал, он нашел следы угро-финского влияния. И форма глаз: азиатская складка при европейской структуре. И она только что объяснила мне почему руническое письмо острое и прямое, а наше закругленное. Как же глубоко она разработала свои построения?"
- Почему же ты не попала туда, куда хотела, Арчин? И куда ты хотела?
- Городок назывался: - Он не уловил слово, его уши не воспринимали звуки чужого языка. - Мясной рынок, рынок одежды, овощной, тринадцать тысяч жителей, управлялся Господином Западных Гор, сразу перед началом войны против Средиземной Равнины. - Она произносила это так равнодушно, словно пересказывала какой-то сон о совершенно невозможных событиях. Вместо этого я здесь. Я много думала одна в комнате. Я думаю, время похоже на: как называется такое место в конце реки?
- Устье?
- Нет, нет. Когда широкая земля разделяет воду на много линий?
- Я понял. Это дельта. - Он нарисовал в блокноте похожую на вилку фигуру и показал ей. Арчин энергично кивнула.
- Дельта! Начинается здесь: - Она показала на главное русло реки. Потом идет сюда, сюда, или сюда. В твоей истории Рим был, а в моей нет. Я была здесь, - она ткнула в самый левый рукав дельты, - а теперь здесь: первый из правой связки рукавов.
"Господи. Ты знаешь, что если кто-то и может воспринять это серьезно, то только "другой Пол Фидлер"."
Он в замешательстве смотрел на Арчин. После первого прорыва, когда он вынудил ее признаться в том, что, по ее мнению, запрещали неведомые "они", гипноз требовался все меньше и меньше, чтобы заставить ее говорить. Сейчас он затруднялся сказать, в трансе она или нет. Вся живость и энергия ее характера светились в глазах и ясном, звонком голосе.
- Как ты совершила это: путешествие, Арчин?
- Честное слово, в твоем языке нет слов, чтобы это сказать. В моем языке нет слов, чтобы сказать мотор, ракета, космонавт, которых я видела по телевизору - нет даже слова телевизор. Все другое. Мы делаем другие вещи и решаем другие задачи.
"Общество, которое радикально разошлось с нашим, у них высшее достижение - путешествие во времени, а у нас - самолеты и ракеты на Луну. Не об этом ли она думала тогда в лесу, когда ходила вокруг машин и трогала их так, словно ничего подобного не видела в жизни?"
С неожиданным энтузиазмом он сказал:
- Расскажи мне о мире, откуда ты пришла, Арчин.
Она с сомнением посмотрела на него.
- Послушай, Пол, я сначала объясню тебе одну вещь. Когда я только поняла, что со мной случилось, что я промахнулась, и никогда не попаду домой, я хотела рассказать, кто я и откуда, но мне было нельзя. Ты этими часами и мягким голосом сделал то же самое, что и они, чтобы запретить мне говорить людям там, куда я иду, о том, что будет потом.
"Она все правильно объясняет. Если кто-то намерен отправиться из будущего в прошлое, имеет смысл дать ему гипнотическую команду и запретить говорить лишнее, чтобы предки не восприняли его слова всерьез, и не сделали что-нибудь, чего не записано в истории, и тем самым не уничтожили бы их родное будущее."
Во всем этом было какое-то поразительное обаяние, как от хорошо выстроенного романа, когда следишь за тем, как автор разгадывает загадки, которые сам же и назагадывал.
Пол задал провокационный вопрос:
- Тогда почему ты так открыто со мной говоришь?
- Язык изменился между Веком - как ты сказал? - Смуты, да? - Веком Смуты и моим временем. Команда была не говорить никому, кто спрашивает на старом языке, но ты вспомнил, как мы говорим "привет", а это было можно.
Она неожиданно подалась вперед, схватила его за руку и заглянула в глаза.
- Пол, я так рада, что могу тебе рассказать все это. Это было так: так больно сидеть одной и знать, что я самый одинокий человек в мире.
Пол вздрогнул и отдернул руку.
"Я мог сейчас наклониться и обнять ее: Стоп. Стоп. Это просто перенос, это фиксация, как у Мориса Дукинса. Как Морис смотрел на меня своими масляными глазами. Боже сохрани."
- Расскажи мне о своем мире. И сядь, пожалуйста обратно в кресло.
Она со вздохом подчинилась.
- Расскажи мне о:
"О чем бы таком эмоционально нейтральном ее спросить? Может, о политике? В нашем мире со времен античности это вызывает разве только отрицательные эмоции."
- Расскажи мне о вашем правительстве. Кто вами руководит?
Она послушно откинулась на спинку кресла и положила руки на подлокотники.
- Оно не такое, как ваше. Оно очень мирное: ох: мировое?
- Миролюбивое.
- Да, миролюбивое, спасибо. Двести восемьдесят лет нет войн, сумасшедших людей, преступников. Правители - это люди, которых мы выбираем, чтобы они были хорошими. Должны быть отцами, и все дети должны сказать за них. Если хоть один сын или дочь хоть в шестьдесят лет говорит нет, его не выбирают. То же самое везде, потому что когда нет войн, люди не хотят никого бояться, и не нужно никого, чтобы заставлять что-то делать.
- Ты, кажется говорила, что люди живут до ста пятидесяти лет?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
