— Позвольте ваше удостоверение.
Обычно на граждан действовал вид милицейской формы. Удостоверение же Строев показывал издалека, только обложку. Но книжицу Люся у него выхватила.
— Ну-ка, пройдемте, — приказала она.
И повела Строева на кухню, где его ждали старые знакомые.
— Он! — сказала блондинка из Орехово-Борисова, от которой сбежал муж.
— Батюшки, а еще милиционер! — воскликнула Зиночка из Солнцева с канарейками на кухне.
— Бандит, — испуганно прошептала мать ветерана вступительных экзаменов из Люберец. — Небось форму с убитого снял.
— С пенсионера, — заявила Люся, вчитавшаяся в удостоверение Строева. — Девочки, надо в отделение звонить.
И на всякий случай схватила подвернувшуюся под руку сковородку. Мать люберецкого абитуриента вооружилась крышкой от кастрюли.
Строев страстно желал, чтобы под ним разверзлась земля, провалился пол или случилось еще какое-нибудь чудо, способное избавить его от позора.
— Я не бандит, — пробормотал он, — меня вынудили материальные затруднения.
Вид сконфузившегося, пунцового майора никак не внушал страха. И когда опасения, что он может их перестрелять, развеялись, женщины принялись ругать и стыдить Строева. Его обвиняли во всех смертных грехах и обзывали очень нелицеприятно. На Николая Ивановича вылился гнев женщин, обманутых в своих лучших надеждах и знании будущего. Вначале гнев был только словесный. Но когда Строев промямлил, будто все они услышали от Крушницкой лишь то, что желали услышать, Зиночка из Солнцева влепила ему пощечину.
— Так, значит, у моего мужа не будет повышения! — взвизгнула она.
Строев сносил побои молча и мужественно. Даже не пытался увернуться от звонких пощечин и болезненных толчков. Он сидел на табурете неподвижно, как кукла за рулем автомобиля на испытаниях. Но вот грузная, в центнер весом, дама из Конькова сумела размахнуться и заехала Строеву прямо в глаз, отомстив таким образом за обманутую надежду получить наследство двоюродной бабушки.
Строев свалился на пол. Лежачего женщины бить не хотели, но пыл их еще не вышел. Они схватили несчастного милиционера за одежду, чтобы поднять его и продолжить наказание. Выместить на Строеве все, что заслужили другие подлые мужики или другие плохие люди. Но Николай Иванович вдруг странно обмяк, побледнел и принялся хватать ртом воздух. Его отпустили, и он мокрой тряпкой плюхнулся на пол.
Страшная судорога захватила грудь Строева. Ни вздохнуть, ни выдохнуть — десяток кинжалов вонзается в спину.
«Умираю», — решил Строев.
«Помирает», — испугались женщины.
— Мама! — закричала Люся, углядев входящую Ирину Алексеевну. — Иди сюда, человеку плохо!
— Инфаркт, — сразу определила Ирина Алексеевна. — Трогать его нельзя. Нитроглицерин под язык. А кто он? Побитый, что ли?
Люся бросилась за лекарством. Подружки, шушукаясь, отступили к входной двери. Пока Люся совала в рот Строеву красный шарик, потом вызывала «скорую», путалась в объяснениях, так как не знала ни имени, ни возраста инфарктника, женщины тихонько, одна за другой вышмыгнули из квартиры.
Приехавшие бравые молодые врачи влетели в квартиру с засученными рукавами — приготовились к массажу сердца умирающего. Но Строев, хоть и постанывая, дышал и был в сознании. Молодые люди быстренько облепили его проводами и сняли кардиограмму.
— Сердце как у молодого лося, — заключили они.
— Симулянт?! — воскликнула Люся.
Строев униженно заморгал одним глазом, второй у него заплыл багровой опухолью.
— Приступ невралгии, — сказал один из врачей и обратился к коллеге: — Вася, три куба но-шпы и два анальгина, внутримышечно.
Люся отвернулась, чтобы не смотреть на строевские ягодицы.
— Кто избил милиционера? — спросил командующий медик. — Подсудное дело. Мы должны заявить.
Люся растерялась.
— Я-я не знаю, — пробормотала она и вдруг выпалила: — Он к нам в квартиру вполз. Правда, дядя?
«Дяде» Строеву было на девять лет больше, чем Люсе.
— В подъезде хулиганы, подростки, — прошептал Строев. — Никуда заявлять не надо, я сам разберусь.
— Как скажешь, майор, — пожал плечами медик. — Мы тебя можем, конечно, отвезти в больницу, хотя часа через два тебе будет легче.
— Там вызвать следователя обязаны, — вставил другой врач, выразительно посмотрев на Люсю.
Он явно не хотел связываться с несерьезным больным.
— Несите его в комнату, на диван, — разрешила Люся.
Потом она поила чаем бравых кардиологов, которые уничтожили все запасы сыра и колбасы и, наверное, прикончили бы третью банку варенья, не раздайся новый вызов. Молодые врачи подхватились и ринулись из квартиры с такой спешностью и азартом, что даже забыли поблагодарить хозяйку.
Люся пришивала оторванные погоны и терпеливо ждала, когда невралгия отпустит милиционера и он отправится восвояси. Но и через два часа Строев не мог сдвинуться с места. Он уже тихо говорил, даже попросил вызвать такси, но стоило ему попробовать подняться, как он падал, подкошенный электрическим разрядом в груди.
Пришли домой Дима и Женя, выслушали версию про хулиганов в подъезде.
— Мама, — убеждали Люсю сыновья, — зачем ему куда-то ехать на ночь глядя? Пусть заночует у нас. Ты как будто хочешь поскорее избавиться от несчастного человека. Ты посмотри на него — глаз подбили, подлецы, лицо расцарапали — куда он такой? Предложи Николаю Ивановичу остаться.
— Вы уж и познакомились, — ворчала Люся.
Женя отправился на квартиру Строева выгулять собаку. Поскольку он был биологом, в его сообщении по приезде не приходилось сомневаться: Дульцинея на сносях и скоро ощенится. Со Строевым случился второй приступ.
Где-то в груди его нервы так замкнуло, что он две недели провалялся на Люсином диване, не в силах справить ни одной надобности самостоятельно.
Еще две недели по предписанию врача из главной милицейской поликлиники Строев провел на полупостельном режиме. А по окончании болезни как-то естественно и с одобрения всей семьи перебрался в Люсину спальню.
Ее сослуживицы после свадьбы пытались было прийти с повинной, но Строев отговорил Люсю от их затеи. Он считал, что ему досталось поделом, да и хотел как можно скорее забыть о позорном периоде своей биографии.
Грибочки от беременности, или Муж номер пять
Лет сорок назад стеснительная школьница Люся Кузьмина в моменты волнения накручивала на указательные пальцы подол платья. Помню, как, уже в старших классах, она отвечала на физике «подъемную силу крыла самолета», путалась, нервничала и не замечала того, что наматываемое на палец платье забирается на непозволительную высоту. Крыло самолета никак не могло оторваться от земли, а наши шеи резиново вытягивались в ожидании конфуза.
