В Москве при первой же встрече Высоцкий подошел, начал извиняться:
– Марина должна была сделать укол, – объяснил, – меня эти боли достали.
Я не знала, о каком уколе речь, лишь впоследствии узнала, какую нестерпимую боль испытывают наркоманы во время ломки.
Мы встретились с ним в последний раз у театра, я приехала, чтобы взять билеты на «Гамлета». 25 июля шел последний спектакль в этом сезоне. Из служебного входа выскочил Володя. Как всегда торопясь, не оглядываясь по сторонам, и наткнулся на меня.
– Сама будешь смотреть? – спросил радостно.
– Нет, беру для приятелей.
– Жаль. Приходи и ты, если сможешь. Сколько мне еще осталось играть?
Он спешил. Машина стояла во дворе, у него был расписан каждый час.
Увидеть «Гамлета» уже не пришлось никому. Спектакль отменили в связи со смертью главного исполнителя.
1997
Владимир ВОЙНОВИЧ[34]
«А я ему не позвонил…»
В 1964-м, вскоре после прихода в Театр драмы и комедии (кажется, таким было его прежнее название) Любимова с его первоначальной командой, Юрий Петрович позвонил мне и предложил инсценировать мой напечатанный в «Новом мире» рассказ «Хочу быть честным». Я тогда писал быстро и готовую пьесу принес через месяц. Прочел артистам, они одобрили. Пьесу ставил не Любимов, а приглашенный им Петр Фоменко, до того работавший в старом театре и поставивший там спектакль по пьесе Лазаря Карелина «Микрорайон». Будучи драматургом совсем начинающим, я к постановке «ХБЧ» (так мою пьесу называли актеры) отнесся с большим воодушевлением и, когда начались репетиции, посещал их более-менее регулярно. Само собой, бывал на всех премьерах и вообще стал, как говорится, другом театра. Даже как-то участвовал в его внутренней жизни. С самого своего возникновения Таганка стала быстро набирать популярность не только у зрителей, но и у актеров, стремившихся попасть к Любимову. Любимов устраивал пробы. Однажды на пробу пригласил меня. Одним из нескольких пробовавшихся был Высоцкий. Он читал рассказ Чехова «Беспокойный гость» и отрывок из какой-то пьесы, где ему подыгрывала молодая актриса.
Я о Высоцком уже кое-что знал. Как-то был у Георгия Владимова и застал у него кинорежиссера Василия Ордынского, ставившего фильм по владимовской «Большой руде». Ордынский пришел с магнитофоном, включил его. Тогда я впервые услышал песни Высоцкого. Вернее, не совсем впервые. Еще одну песню «А тот, кто раньше с нею был» Высоцкого слышал в упомянутом мной спектакле «Микрорайон». Пробуясь у Любимова, Высоцкий читал хорошо и, возможно, был бы принят только за одно это. Но когда он читал, я спросил Юрия Петровича, тот ли это Высоцкий, который пишет песни? Любимов спросил, что за песни. Я сказал то, что знал. «Если это он, – посоветовал я, – берите его не глядя». Не буду утверждать, что мой совет что-то значил, но так или иначе Владимир Высоцкий стал актером Таганки, и практически сразу самым главным актером.
Между тем спектакль «Хочу быть честным» никак не складывался. Хотя репетиции продолжались и дело дошло до прогона. То есть до последнего спектакля, еще без публики, перед премьерой. Я был очень разочарован. Спектакль получился серый и скучный. Я выступил перед артистами, обругал их:
– Когда я, не артист, читал вам пьесу, вы смеялись, аплодировали. Почему же когда вы, артисты, играете, мне не смешно и неинтересно?
Тогда Любимов считал, и я поверил, что спектакль завалил Фоменко. Потом мне кто-то объяснял, что недоброжелатели Фоменко намеренно ставили ему палки в колеса и сделали все, чтобы сорвать постановку. Не могу судить, так это было или не так. Я думаю, что дело было и в том, что тогда еще молодые любимовские актеры вместе представляли собой слаженный ансамбль, но до того, чтобы играть отдельные характерные роли, они еще не дозрели. Так или иначе, спектакль не состоялся, Фоменко, ныне всеми признанный и знаменитый, был отстранен от работы. Я спросил Любимова, что делать.
– А берите сами ставьте, – предложил он мне неожиданно.
И я взялся, воображая самонадеянно и ошибочно, что у меня и вправду может получиться. Прежде всего я поменял актеров и на главные роли взял Высоцкого и Зину Славину. Стал репетировать только с ними двумя. Поначалу шло неплохо, но Зина стеснялась обниматься с Высоцким (по роли это было необходимо). Володя текст ухватывал сразу и вносил кое-что свое. У меня был эпизод, где героиня (Клава) спрашивает: «Ты на чем приехал? На автобусе?» Герой (Самохин) отвечает с иронией: «На автобусе, на омнибусе…» Высоцкий прибавил: «На антабусе». Мне было жаль, что я сам этого не придумал. Но ему слово «антабус» было более знакомо, чем мне.
Вскоре график стал нарушаться. Я приходил на репетицию вовремя. Приходила Зина. Потом раздавался телефонный звонок от Высоцкого: «Володя, извини, я приболел». Это «прибаливание» несколько раз повторилось, и в конце концов я режиссером так и не стал. Кроме всего, понял, что это серьезная профессия, которой надо владеть.
Однажды на репетиции он передал мне привет от жены. Я удивился – откуда она меня знает. Он сказал: «Знает. И ты ее знаешь. Она была женой Дуэля».
Люсю Абрамову, мне кажется, я видел всего два раза в жизни. Причем первый раз не запомнил. А второй раз был летом 1958 года перед моей поездкой на целину. Мы, магистральцы («Магистраль» – так называлось литературное объединение при Доме железнодорожников, что у трех вокзалов, возглавляемое замечательным поэтом Григорием Михайловичем Левиным, объединение, из которого вышли поэты Булат Окуджава, Александр Аронов, Игорь Кохановский, который, кстати, мне рассказывал, что, учась на Высших литературных курсах в семинаре Александра Петровича Межирова, он не получал того, что было на семинарах в «Магистрали»), выступали перед случайной публикой в парке «Сокольники». Я читал стихи и вдруг увидел в одном из первых рядов неописуемую красавицу, которая смотрела на меня очень доброжелательно. Я никогда не знакомился с девушками на улице. Красота незнакомок на меня никак не действовала. У меня возникали какие-то чувства только к женщинам, с которыми я уже находился в тесном общении (например, с теми, с кем вместе работал или учился). Первый и последний раз в жизни красота незнакомки так меня поразила, что я скатился со сцены, подбежал к ней и сказал, что хочу познакомиться.
Она мило улыбнулась и сказала:
– А мы, Володя, уже знакомы. Я Люся, жена Игоря Дуэля.
Но, повторяю, я первый раз ее не заметил и не запомнил. Зато второго раза не забыл. И потом огорчился за нее, когда Высоцкий сменил ее на Марину Влади.
Мне трудно описывать собственную жизнь по разным причинам. Но есть одна очень важная. Только опубликовал какой-то кусок о человеке, которого знал, вдруг появляются родственники. Масса родственников хотят воссоздать монумент, как на Новодевичьем кладбище. Там есть разные памятники, но один особенно поражает: маршал войск связи с телефонной трубкой на своей могиле. Как будто он кому-то что-то докладывает. Многие родственники хотят именно такое. Да и не только родственники, а просто читатели.
На одном из выступлений меня спросили: «Вы были знакомы с Высоцким?» Говорю: «Был». – «Ну, расскажите».
И я рассказываю о своем общении с ним, о своем спектакле, в котором он должен был играть, о том, как он регулярно «прибаливал». «А зачем вы это рассказываете? – спрашивают меня. – Кому это нужно?» – «Раз вы знаете, – говорю, – что именно нужно рассказывать, то сами и рассказывайте».
Есть странное, но довольно распространенное представление о праве писателя на изображение действительности или, в мемуаристике, на воспоминания об отдельных личностях, которое выражается словами «зачем об этом писать?». Зачем писать о мрачных сторонах нашей истории? Зачем писать о слабостях известных людей? Затем, чтобы показать жизнь такой, какой она была на самом деле. И затем, чтобы изобразить людей такими, какими они были, со всеми своими достоинствами и недостатками. Намеренное приписывание людям дурных поступков, слов, мыслей или черт характера есть клевета, но и намеренное приукрашивание их образа есть ложь. Человеческие недостатки оцениваются нами в зависимости от нашего мировосприятия по-разному. Есть недостатки ужасные, которые вызывают в нас ужас, страх, отвращение, презрение, жалость и т. д., но в целом людей совсем без недостатков не бывает. А если вообразить, что такой человек все-таки может быть… нет, все-таки такого даже вообразить нельзя. Это был бы, наверное, какой-то невыносимый зануда.
Оказавшись несостоявшимся автором Таганки, я все-таки остался всегда приглашаемым на премьеры, но как-то и сам отдалился от Таганки, а когда перешел в разряд диссидентов, увеличил дистанцию, предполагая, что общение со мной вряд ли пойдет театру на пользу. Но все-таки нет-нет да и заходил, и бывал принимаем приветливо. Однажды, не помню зачем, пришел и сидел в коридоре с Зиной Славиной. Вдруг появился Высоцкий с гитарой. Проходя мимо, поздоровался и на ходу спросил:
