мне было приятно слышать от Мезинцева не только его похвалу, но и прямоту. Всё-таки нет во мне заносчивости и даже горькую правду я больше рад слышать, чем сладенькие увещевания.
Да я и сам понимаю, что есть и те, кто готов мне служить верой и правдой, просто по определению, из-за того, что я император. Ведь другого выхода нет. А куда им ещё деваться с насиженных мест? Но только есть и вредители. Да, кто-то из них заблуждается, а кто-то и принципиально готов дискредитировать власть из внутреннего протеста или по иным, одним им ведомым причинам… Да, их, с одной стороны, можно понять, всё-таки двадцатилетний император — тот ещё кот в мешке, эдакий император Шрёдингера. Но у меня нет права относиться к ним снисходительно. Я обязан пресекать любые поползновения против моей власти жёстко и бескомпромиссно. Я просто по-другому не имею права поступать, потому что любое мой проявление слабости — это преступление против страны, а значит и всех её жителей. И чем дальше смотрю на свалившуюся на меня ответственность, тем больше это понимаю.
Хотя некоторые моменты всё больше и больше вызывают во мне глубочайший и тяжелейший конфликт. Я ведь ума не приложу, как мне порой поступать, чтобы действовать правильно, но при этом не переступать свою человечность, а также не забывать о том, кто я такой на самом деле. Не хочу забывать, что я просто человек. Мне ведь тоже присущи чувства. Я ведь не только острие меча, называемого государством. Я ещё и мужчина, который отдаёт себе отчёт, что есть люди, небезразличные мне. Который любит свою жену и её прообраз, так удивительно воплощённый в Марине из этого мира. Ох, что-то меня унесло…
Я снова посмотрел на Мезинцева.
— Знаете, надо бы нам с вами подумать, как организовать ведомство или какой-то отдел, который бы помогал или позволял выявлять таких недобросовестных чиновников. Чувствую, что многие министры и руководители, не справляются со своими обязанностями и не способны углядеть, когда их подчинённые вдруг меняют сторону и начинают работать против государства. Здесь контролирующий орган будет очень полезен.
Глаза Мезинцева тут же загорелись. А вот если бы я об этом говорил с Кутеповым, то тот скорее всего первым делом задал бы вопрос — как на это народ посмотрит, да как в законах прописано? Какие всё-таки разные люди! Но, тем не менее, нужны и те, и те. Возможно, однажды Кутепов и убережёт меня от какой-то крайности.
Ну а что, создам этакое КГБ, а почему бы и нет? Заодно и будет орган для острастки. Такой, чтобы все тряслись от одного его упоминания. Вот тогда можно будет позволить себе быть добрым императором и улыбаться благостно, понимая, что стоит кому-то в моей добродушности усомниться, как голова с плеч полетит.
— Я думаю, ваше императорское величество, это вполне возможно, более того, необходимо.
— Основная проблема в том, чтобы отделить своих и чужих в рядах личного состава. Причём безболезненно избавиться от вредителей, — задумчиво произнёс я. — Да и не только. Одна история с газетами чего стоит. А Андерсоны? Прямо у нас под носом, готовили ряд таких дерзких диверсий. Глупо полагать что МВД, в том состоянии в котором оно сейчас находится, способна решать подобные проблемы.
— Задача интересная, безусловно важная и нужная, — хитро улыбнулся Мезинцев. — К слову, у меня даже есть некоторые мысли, каким образом можно выявлять таких волков в овечьих шкурах.
— В таком случае, я жду от вас предложений, — ответил я. Затем, немного подумав, продолжил: — Сейчас и свои, и чужие считают, что царь слаб. Сначала нужно своих прошерстить. Убрать слабых руководителей с постов, выявить “кротов”. А агентов влияния других стран выявить и, по возможности, судить. А когда соберётся крепкий костяк, мы всему миру покажем, что такое сильная Россия. А пока что, я считаю, нужно спокойно действовать без резких движений и выжидать. Уверен, многие враги скоро сами себя проявят.
— Готов приступать! — тут же отреагировал Мезинцев. — Подчиняться я буду генералу Кутепову?
— Нет, — качнул я головой. — Думаю вы будете отделены от МВД в отдельную самостоятельную структуру. Подчиняться будете лично мне.
Огонь в глазах Мезинцева разгорелся еще ярче. Продолжая подкидывать дров в его энтузиазм, я добавил:
— И что-то мне подсказывает, Дризен будет не единственным высокопоставленным чиновником, с которым вам необходимо будет поработать.
— Готов хоть сегодня начать, есть ещё подозреваемые? — тут же среагировал Мезинцев.
— Не торопитесь, резко оголять верхушку тоже не стоит. Всё успеется, но постепенно.
Всё же, плохонький министр лучше, чем вообще никакого.
Вообще, конечно, чистку личного состава провести надо, вот только есть один нюанс. Тот же Сбруев — военный министр, за свой прокол с собственным начальником разведки заслуживает мгновенного лишения должности и чина. Такой прокол это, смертельное ранение для страны. Проще застрелиться и не мучиться. Однако, снимать сейчас Сбруева с должности — это всё равно, что менять шило на мыло. Я абсолютно не знаю, что за человек придёт ему на смену. Однако Сбруев не знал, что Дризен тайный агент и сам чужому господину не служит. Так что пока, несмотря на несоответствие должности, его лучше бы оставить. Пускай и плохо, но до этого он со своими обязанностями справлялся. Да, совершил грубейшую, фатальную ошибку. Однако, может быть, смог бы с ней и справиться. Но, история не терпит сослагательного наклонения. Предателя обнаружил я. А мне остаётся лишь уповать на то, что в скором времени я найду ему на замену достойного кандидата, обладающую нужными качествами и компетенциями. К тому же верного, преданного Короне. Провинившегося министра сместить всегда успею. И не только его. Другое дело, что вначале нужно им замену найти.
Глава 19. Допрос Дризена
Недавно я поймал себя на мысли, что меня стали радовать вполне обычные человеческие вещи. Например, обычный завтрак, и причём не важно с чёрной икрой он, или состоит из пресной овсянки. Поездка на машине, во время которой можно ни о чём не думать, а просто смотреть в окно и наблюдать за прохожими. Казалось бы, мелочь, но меня такие мелочи очень даже радовали.
Кстати, мечты тоже изменились. Я вот, например, уже точно знаю, что мечтаю однажды просто позволить себе прогуляться где-нибудь по парку, не думая ни о чём, ни о работе, ни о каких государственных делах, ни о каких-то других заботах.
Сейчас
