Раз-другой в месяц кто-нибудь из приятелей или знакомых звонил ему и сообщал, что выхлопотал для него работу. Господин Техрани добродушно отвечал: «Старик! Сколько же можно работать? Все равно всех денег не заработаешь, да я вовсе и не собираюсь стать миллионером!» Теперь он уже знал, что друзья его не забыли. Настоящие друзья, а не просто собутыльники.
Господин Техрани погрузился в работу, и работа, как целительный бальзам, постепенно вылечивала его.
12
Больше он не пытался заточать себя в домашнюю тюрьму. Ежедневно, закончив работу, он выходил, ощущая приятную усталость в теле и растущую радость в душе, навещал кого-нибудь, или просто прогуливался, или заходил в соседние кабачки, где слушал шум толпы и забавлялся смешными выходками пьяниц.
Однажды вечером господин Техрани вышел из дома как обычно. Падал снег, но сразу таял, на улицах было слякотно и грязно. Пока он стоял на краю тротуара в ожидании такси, проезжавшие мимо автомобили обдавали его грязной жижей. В каждой машине сидел один, редко два человека. Ни одна машина не остановилась, никто не предложил подвезти. Он вспомнил, что несколько лет назад в этом отдаленном квартале было принято так делать. Вероятно, характер жизни изменился, а может быть, он сам просто отстал от времени, размышлял господин Техрани. Он простоял уже битый час, настроение его было окончательно испорчено. Он проклинал всех и вся — и тут какое-то такси притормозило перед ним.
Он открыл дверцу и сел рядом с шофером Водитель слушал музыку, левая рука его лежала на руле, а правой он переключал скорость, доставал из пакета фисташки и бросал их в рот. У него было мясистое лицо с густыми черными усами. Он был совершенно невозмутим. Если какая-нибудь машина мешала ему, он не сигналил и не ругался, а ждал, пока освободится путь, переключал скорость и снова принимался за фисташки.
Господин Техрани молча и угрюмо смотрел через переднее стекло на улицу и автомобили, погрузившись в свои мысли, и вдруг увидел перед собой руку с фисташкой. Машинально он взял орех и взглянул на водителя. Водитель улыбнулся и кивнул ему. В этой улыбке, взгляде, кивке был целый мир доброты, доброжелательности, расположения. Он как бы говорил: «Будь терпимым! Все такое, какое оно есть, плохое или хорошее. Не надо лишних эмоций. Будь мужчиной и мужественно переноси свои невзгоды!»
Господин Техрани улыбнулся и сказал:
— Спасибо, дорогой!
Он очистил фисташку, бросил ее в рот, опустил боковое стекло и выбросил кожуру наружу.
Хотя дул холодный ветер, ему стало тепло, даже жарко. Он не осмеливался повернуть голову, чтобы еще раз взглянуть на водителя. Он не решался начать разговор. А ему хотелось поговорить, многое сказать, выразить в словах свою признательность. Но как? Не говорить же об уличном движении, о том, что прохожие невнимательны, а водители высокомерны и не думают о других. Он решил промолчать, чтобы не испортить какими-нибудь банальными словами удовольствие от этого редкого мгновения. Он вспомнил другую историю о другом водителе, которую рассказал ему как-то его приятель Аббас.
Они вчетвером возвращались из «путешествия»: Аббас, доктор и еще двое. Аббас был родом из одной деревни в окрестности Мараге. Ему надо было ехать на поезде до Аджабшира, а потом на автобусе уже до своей деревни. Доктор и те двое были из Тегерана, или по крайней мере у них кто-то там был. У Аббаса в Тегеране не было ни друзей, ни знакомых. И денег не было — совсем. Среди всех четверых только у доктора были деньги, но Аббас, конечно, не знал сколько. Когда они отправились в путь, доктор дал тем двоим по пять туманов и пять туманов взял себе. Пять туманов, и даже десять, не могли бы спасти Аббаса. Но доктор скомкал все оставшиеся у него деньги и сунул в карман Аббасу. Аббас протестовал, хотел их вынуть, вернуть доктору. Но тот схватил его за руку и заявил:
— Прекрати. Сейчас не время для церемоний.
Аббас промолчал, покраснел, в его глазах сверкнули слезы. Доктора насмешила и одновременно растрогала деревенская застенчивость Аббаса.
Им повезло: подошло такси. Аббас сел впереди, остальные — сзади. Когда они поехали, Аббас спросил водителя:
— Можно взять сигарету?
— Пожалуйста, будьте добры, — откликнулся водитель и сам протянул ему сигарету и спички, которые лежали перед ветровым стеклом.
— Благодарю вас. — Аббас церемонно склонил голову.
Все молчали. Как будто погрузились в сладкий сон и боятся вернуться к горькой действительности, нарушив его неосторожным словом.
Когда сигарета была выкурена, Аббас снова обратился к водителю:
— Разрешите еще одну?
— Да, конечно, бери, пожалуйста, зачем спрашивать!
— Аббас, не кури так много, — вмешался доктор.
— Он наверстывает упущенное за все то время, когда у него вообще не было сигарет! — сказал один из двоих.
— Да нет же, клянусь вашими душами, — возразил Аббас.
Те двое сошли в конце улицы. Они порывались расплатиться, но Аббас не позволил, и водитель отказался брать деньги. На площади сошел доктор. Он тоже хотел расплатиться, но Аббас и ему не дал сделать это. Когда они остались вдвоем с водителем, тот спросил:
— Старина, а тебе куда?
— Я тоже выйду где-нибудь здесь, где можно, — ответил Аббас.
— «Где-нибудь здесь» — это не место! Куда тебе надо?
— На вокзальную площадь.
Шофер, в противоположность тому, как обычно делают все таксисты, вел машину, не останавливаясь перед теми, кто поднимал руку, никого не подсаживал.
Проехав еще немного, он открыл «бардачок». Там было полно мелких и крупных купюр.
— Возьми! — сказал водитель.
Аббас не понял и вопросительно посмотрел на него.
— Послушай, старина! Ты не стесняйся, бери сколько надо. Дорога у тебя дальняя, пригодится.
Кровь обдала Аббаса горячей волной, все тело его запылало; чуть не плача, он пролепетал:
— Спасибо, дорогой, мне не надо.
— «Спасибо», «не надо» — этих слов я не понимаю, — отрезал водитель.
— Клянусь вашей душой, мне не надо, у меня есть, — убеждал его Аббас.
— Да сколько же можно тебя уговаривать?! Не возьмешь денег — не выпущу из машины.
— Да нет же, у меня правда есть деньги. Я не вру.
— Может не хватить.
— Да у меня сто туманов. Этого вполне хватит. — И тут же подумал: «Бог мой, как бы не оказаться вруном». Он сунул руку в карман и достал деньги. Там была одна ассигнация в пятьдесят туманов, несколько по десять и по пять.
Когда водитель остановил машину, Аббас хотел расплатиться. Шофер не брал денег. Аббас настаивал, а тот отказывался. В конце концов Аббас сказал:
— Ну хотя бы на бензин возьмите!
Водитель взял пятидолларовую бумажку и три тумана отдал сдачи.
— Взял, только чтобы ты не обижался, — сказал он.
Аббас не шел по улице, а летел. От разговора с таксистом на душе его стало так тепло и радостно, что на какое-то время даже притупилась острота предвкушения встречи с семьей Он думал об этом простом., сердечном человеке: «Где те кретины, которые всегда твердят: „Этот народ туп, эта нация глупа!“ С каким удовольствием я набил бы им морду!»
Глядя на его крепкие бицепсы и тяжелые кулаки, можно было не сомневаться в том, что он вполне способен привести свою угрозу в исполнение. К тому же он был вспыльчив и в гневе мог бы сразиться с самим Шемром.
Господин Техрани улыбался мысленно, вспоминая Аббаса, когда услышал мягкий голос водителя:
— Как бы мимо не проехать!
Они подъезжали к нужному месту. Господин Техрани сунул руку в карман и высыпал водителю все имевшиеся деньги. Дружбу, человечность, душевную связь с людьми ему не хотелось омрачать какими-то подсчетами. Его одарили, и он отплачивал тем же. Друзья получают и дарят подарки и не оценивают их мерками торгашей.
— Вот здесь я сойду, дорогой.
— Будь здоров, — притормозив, попрощался водитель.
— До свидания, брат. Счастливого пути!
— До свидания, друг!
Господин Техрани захлопнул дверцу и зашагал вперед. Согретая чувством братства и товарищества кровь будоражила его — ему хотелось плясать, плакать, смеяться. Пусть те, кто отгородились от мира железными стенками машин, проносятся мимо и обдают тебя грязью. Достаточно знать, что есть на свете хотя бы один человек с добрыми теплыми глазами, открытой улыбкой, с рукой, протягивающей тебе фисташку, чтобы жизнь твоя расцвела, стала терпимой и осмысленной.
Разгоряченный господин Техрани жадно, с удовольствием вдыхал холодный воздух и думал: «Пусть я был отравлен ядом беспросветности, одиночества, отчаяния, пусть этот яд разлился по моим жилам, но, пока я нужен людям, у меня есть противоядие, мне ничто не страшно».
Бред сумасшедшего в тесной раскаленной железной клетке
Я останавливаюсь на углу улицы. Поодаль стоит шикарный молодой человек. Автомобили, автобусы, грузовики проносятся мимо.