– И что? Что с того, Виктор Иванович? Не пойму, чем тебя так обрадовал ответ на запрос?
– Ничего не видишь? Никаких параллелей провести не можешь? Не можешь или не желаешь, Михаил Семенович?
Виктор Иванович вскинул нога на ногу, обхватил колени сцепленными в замок пальцами и улыбнулся радостно в который раз:
– Ты читай, читай. Глядишь, прозрение и нагрянет.
– Не буду я читать еще раз, – проворчал Гришин, скручивая факсимильное послание в трубочку и откатывая от себя подальше. – Объяснись уж, коли пришел.
Свою новость он еще пока донести до Виктора Ивановича не успел. Тот влетел в кабинет как подросток, почти вприпрыжку. Принялся тыкать пальцем в бумагу, которая змеей изворачивалась у него в руке, и выкрикивать:
– Было! Было у меня, Михаил Семенович, предчувствие, что все совсем не так, как нам видится! Вот она бомба, вот она, у меня в руках!
Ну взял он в руки факс, ну почитал, раз, другой почитал. И ни до чего додуматься не смог. А может, и правда не хотел? Не хотел отступать от той версии, которая сложилась? Ведь все же сложилось, черт побери! Он уже и перед начальством отчитаться успел. И документы для передачи в судебное производство уже готовы почти. И фигурант накрепко привязан уликами, деться некуда. Чего теперь? Все снова-здорово?! Так еще не факт, что все доказать получится. Не факт. И ведь даже свою новость не хочется теперь разглашать, потому как она на руку Виктору Ивановичу.
– Чего мне хотеть или не хотеть! – забубнил Гришин. – Я за правду и справедливость, сам знаешь.
– Коли так, то ты не можешь не признать, что составить такой сложный яд, не имея доступа к химикатам, не имея какой-то базы знаний, дилетант не сможет.
– Не сможет, – согласно кивнул Гришин.
– У него этот дар должен быть… в крови, что ли.
– Подтасовка фактов, Иваныч! – возмущенно вскинулся Гришин, покивав на бумажный свиток, откатившийся далеко от него и зацепившийся за край портрета в деревянной рамке. – Не знал бы ты, что дед его был преподавателем в университете на кафедре органической химии, и про гены бы никогда не заговорил.
– Не заговорил бы, но ведь гены-то имеют место быть! Дед был химиком от бога, сам читал, что равных ему не было. И степеней ученых у него имелось с дюжину. Мог внук перенять дар? Мог!
– Ага, только его с чего-то вдруг в другую ипостась перебросило. Вместо того чтобы сеять разумное, вечное и доброе, он стал отравителем? – Михаил Семенович скептически ухмыльнулся. – Снова подтасовка фактов, Виктор Иванович. Тебе просто так выгодно думать.
– А может, он выродок! Может, не хотелось ему пойти по стопам своего деда, который умер в крохотной квартирке на окраине Москвы, невзирая на все свои заслуги? Может, ему захотелось власти и могущества над людьми. Кого хочу – казню, кого хочу – помилую.
– Придурком надо быть, чтобы так думать! – снова возразил Гришин. – Форменным придурком!
– А он умным тебе кажется после всего, что совершил?! – выкатил на него глаза Виктор Иванович.
– Ну… Мотива, во всяком случае, я не вижу. Если в случае с Моховой на лицо гнусный меркантильный расчет, замешенный поначалу на чувствах вроде бы, то здесь… Здесь все непонятно. К тому же надо быть совершенно конченым маньяком, чтобы отправить на тот свет одновременно обоих родителей. Ты ведь на это намекаешь?
– Не одновременно, а одного за другим. С интервалом в месяц, – поправил его Виктор Иванович. – С одним и тем же диагнозом, учти: острая сердечная недостаточность.
– А чего тут учитывать? Для их возраста – это вполне оправданный диагноз, – не хотел сдавать своих позиций Гришин и продолжал настырничать, возражая без конца.
– Да, конечно! – возмутился гость, всплеснув руками. – Совершенно оправданный диагноз, если учесть, что родители его были туристами и обладали отменным здоровьем. Все горы излазили, никогда на здоровье не жаловались, а тут вдруг раз – взяли и умерли почти одновременно оттого, что сердце остановилось! И ты хочешь убедить меня, Семеныч, что им никто не помог?!
– Кто?
– Сыночек, думаю, руку приложил к мензурке со своим хитрым ядом, определить который в крови может только очень сложная экспертиза. И сложную эту экспертизу вряд ли кому придет в голову делать, если вскрытие обнаружило внезапную остановку сердца. Такое же случается сплошь и рядом, не так ли?!
Виктор Иванович сердито надул губы, наблюдая исподлобья за Гришиным.
Понимал его, конечно. Понимал, что начинать расследование заново при готовом почти для судебного разбирательства деле тому что ножом по горлу. Но сдаваться не собирался.
Еще чего! Он не позволит, чтобы за решетку на долгие-долгие годы, а то и на пожизненный срок отправилась Мохова Светлана. Она ничего не совершала предосудительного, он теперь в этом был практически уверен. Единственное ее преступление, на его взгляд, это запретные отношения с женатым мужчиной. И все! Все остальное за нее проделал другой, который маскировался под обстоятельства, манипулировал людьми, наслаждаясь тем, что выбирал: кому – жить, а кому – хватит. Может, и другие мотивы у него имелись, Виктор Иванович пока не знал. Но все сделает, чтобы узнать.
Мохова Светлана могла быть плохим доктором, нерадивым там, безответственным, но никак не хладнокровным жестоким убийцей.
– Ладно, хорошо. Пусть так! – начал сдаваться Гришин Михаил Семенович, осерчав на свою работу, а попутно и на судьбу, что преподносит гадкие сюрпризы, не спросив разрешения. – Допустим, что все эти преступления совершил один и тот же человек. Отравил ребенка, потом спровоцировал отравление Геннадия посредством его обезумевшей жены. Следом убивает и ее, но…
– Что но? Ну что но? Этого мало, что ли?! – перебил его Виктор Иванович и сразу занервничал.
Он понял, куда тот клонит. Ждал и боялся этого вопроса. И он не заставил себя долго ждать.
– Как ты это доказать сумеешь, Витя?!
Гришин ни разу не называл его по имени. Ни разу и никогда. А теперь назвал. И необидным ему это показалось, хотя был противником фамильярности, а как раз наоборот. Как к другу Гришин к нему сейчас обратился, а не как к коллеге. Как друга хотел предостеречь от возможных ошибок и неприятностей.
– Как сумеешь доказать его вину, если нет ни малейшей зацепочки, ни единой улики и даже намека на это! Все эти бумажки, которыми ты тут передо мной потрясал, в суде не пройдут. Они и до суда не дойдут как безосновательные. Мало ли кто у кого в родне числится! Мало ли кто и от чего умер и в какой последовательности! Все утверждения ведь требуют доказательств. А их нет! Где возьмешь?
– Не знаю пока, но буду стараться. И Ирина… Мне очень хотелось бы с ней переговорить. Есть у меня кое-какие сомнения по поводу ее отравления. Кстати, Мохова не заговорила?
– Нет. – Гришин качнул головой. – Молчит и от встреч с адвокатом отказывается.
– Ладно, это я возьму на себя. Разговорим помаленьку. Ко мне у нее больше доверия. Кстати… – Виктор Иванович глянул на Гришина с изумлением. – А у тебя какие для меня новости имелись? Ты что-то такое говорил, а я влетел, ошарашил с порога. Так что там у тебя?
Гришин кивнул и нехотя полез в стол. Достал папку, размотал заерзанные бечевки, вытащил черно-белый графический портрет, протянул через стол и спросил:
– Узнаешь?
Виктор Иванович полез было за очками, но тут же замер с бумагой в вытянутой руке:
– Не понял! Откуда у тебя это лицо?!
– Фоторобот составлен в присутствии и по утверждениям последнего любовника погибшей в петле Натальи. Спала она периодически с одним спортсменом по имени Вячеслав. Если можно ему верить, то этого гражданина с портрета погибшая очень сильно любила и побаивалась. Отношения с ним имела давно, слушалась его беспрекословно, вот и…
– Вот и думай теперь, кто ее в тот день с балкона за шиворот вытащил, а потом в петлю сунул! Вот это расклад! А ты еще говоришь! Мне срочно нужно встретиться с Моховой. Срочно! Возьму с собой? – Он поводил туда-сюда бумагой с портретом в воздухе.
– Бери, это ксерокопия. У меня еще имеются, – с кислой улыбкой проводил его из кабинета Гришин. И стоило двери за гостем закрыться, проворчал: – Все снова-здорово теперь, мать твою за ногу! Севка нужен срочно, следопыт хренов…
Севу он разыскал. И уже через полчаса тот стоял перед ним как лист перед травой.
Ухмыляясь без конца и хмыкая, Гришин похвалил помощника за службу, намекнув, что кое-кто из вышестоящего ведомства весьма доволен результатами его работы. Предложил и дальше поработать в этом направлении, не так рьяно, чтобы не привлекать внимания других структур, но дело не забрасывать.
Пробубнив все это ему без особого выражения, отчего Сева так и не понял, оценил начальник или не оценил на самом деле его рвение, Гришин сказал:
– И контролируй потерпевшую в больнице. Очень до нее вопросов много имеется. Понял или нет? Чего ерзаешь, не пойму!
