показался берег.
Капитан Энтин и его первый помощник собрались с последними силами, чтобы выполнить решающий маневр. Пробыв девять суток в море, они добрались до суши. Это был остров Тобаго. Им оказали помощь карибские туземцы. Несколько недель заботливого ухода – и Энтин смог вернуться на родину. В Англии он написал рассказ о кораблекрушении, который завершался следующими словами: «Я наконец могу вновь заняться своим делом, но здоровье мое пошатнулось, а желудок совсем плох».
17 июня 1816 года. Жан Дюруа де Шомарэ считал, что жизнь прекрасна. Ему исполнилось пятьдесят лет, и его назначили капитаном фрегата, одного из лучших кораблей французского флота. Справедливое вознаграждение, полагал он, за двадцать пять лет верной службы монархии. Капитан-лейтенант, в 1791 году он эмигрировал. Участвуя в Киберонской экспедиции, попал в плен к «синим» (революционерам-республиканцам), но сумел бежать. Людовик XVIII вернул его на море, присвоив звание капитана первого ранга.
Первым заданием было отвезти в Сенегал, возвращенный Франции, нового губернатора Шмальца и экспедиционный корпус, которым командовал Пуансиньон. Для перевозки фрегату были приданы и другие суда: корвет «Эхо», габара «Лаура» и бриг «Аргус».
Гюстав Доре. Шторм. Иллюстрация к поэме Колриджа «Старый моряк». 1850-е
Единственной тенью, омрачавшей хорошее настроение капитана Шомарэ, был состав экспедиционного корпуса.
– Это, – говорил он, – сборище иностранцев, негров и французских каторжников, – короче, висельники.
Он совсем не думал о том, что за двадцать пять лет бездействия мог подрастерять опыт мореплавателя. Море было спокойным, ветер попутным. «Медуза», отплывшая с острова Иль-д’Экс, имела на борту 450 пассажиров обоего пола. Она возглавляла конвой, немного опережая более медленные суда отряда. Миновав испанский мыс Финистерре, «Медуза» потеряла их из виду. Вдруг раздался крик: «Человек за бортом!» Это был юнга. Пришлось разворачиваться, возвращаться, заниматься поисками – тщетно. Показались паруса, «Медузу» нагнал корвет «Эхо». Путь продолжили вместе, миновали мыс Кабо-Бланко. Предположительно они оказались вблизи отмели Банк-д’Арген. Шомарэ приказал проводить замер глубин. Капитан корвета «Эхо» сигналами предложил изменить курс и повернуть к западу. Но «Медуза» продолжала идти на юг. Наступила ночь, и «Эхо» исчез из виду.
Замеры глубин на «Медузе» проводились каждые два часа. 2 июля небо было чистым, стояла привычная тропическая жара. Около 15 часов вахтенный лейтенант Нодэ прокричал результат последнего замера: «Восемнадцать саженей!» Шомарэ приказал стать по ветру и подобрать паруса. «Медуза» не успела выполнить маневр и села на мель.
Море было неспокойным. Чтобы корабль не накренился, Шомарэ отдает приказ подпереть его с помощью двух мощных деревянных брусов. Потом вызвал боцмана:
– Сбросьте за борт лишний груз. Пушки.
Пушек было девятнадцать, и они были бесполезным грузом. Но их нельзя было сбросить через борт без риска повредить обшивку. Пришлось признать очевидное: «Медузу» невозможно снять с мели. Оставалось единственное решение – эвакуация.
Четыреста человек, в том числе женщины и дети. И только шесть шлюпок, из которых две – легкие лодки.
– Надо построить плот.
Человек, предложивший это, – Шмальц, губернатор Сенегала, пассажир. В это время произошло событие, невиданное в анналах французского флота: капитан Шомарэ сложил с себя полномочия. Он уже не хочет ничем командовать. Он снимает с себя всю ответственность. Губернатор Шмальц рисует чертеж плота. И следит за поспешным его строительством. Используются мачты, реи и тросы «Медузы» – короче говоря, все подручные средства.
Люди готовы признать власть нового начальника. Увы, после окончания строительства плота Шмальц не занимает на нем места. Вместе с семьей и слугами он садится в самую большую шлюпку. В других шлюпках размещаются в беспорядке чиновники, их слуги, Пуансиньон, Шомарэ и несколько младших офицеров. Женщины и дети садятся в легкие лодки. Плот – 20 метров в длину, 7 метров в ширину – уже на плаву. Когда солдаты сообразили, что им придется сесть на плот, они возмутились, схватились за оружие.
– Вы не понимаете, – крикнул им губернатор Шмальц. – Шлюпки и лодки поведут плот на буксире. Вы будете в безопасности.
После двух часов маневров, споров, перебранок, ругани – раздался даже выстрел, но он никому не причинил вреда – плавучие средства выстроились в цепочку, связанную тросами, на передних шлюпках подняли паруса, и они потащили за собой плот. Тот идет, погрузившись в воду на целый метр, поскольку никто не догадался установить под него пустые бочонки, помогающие держать его на плаву. Семнадцать человек, увидев, как мало плот пригоден для плавания, предпочли остаться на борту «Медузы».
Утром 5 июля море совершенно успокоилось, но стих и ветер. Вереница еле-еле движется. Между первой шлюпкой, где находится губернатор, и второй, с капитаном Шомарэ, проводятся своеобразные переговоры. На шлюпках приходят к выводу, что лучше всего придерживаться формулировки «Каждый за себя, и Бог за всех». Другими словами, люди, сидящие в первых двух шлюпках, обрубают тросы, которые связывали их с остальными шлюпками и плотом. Этот остаток конвоя, лишившись лучших парусов, практически застыл на месте.
– Если бы мы не тащили за собой этот плот…
В конце концов все тросы были обрублены. Плот оставили в руках Провидения. Первые две шлюпки добрались до Сен-Луи (Сенегал) 8 июля. Остальные через несколько дней подошли к пустынному берегу. Потерпевшим кораблекрушение пришлось долго идти пешком. Их преследовали мавры, а питались они черепашьими яйцами и мидиями. Когда они дошли до Сен-Луи, в их рядах недоставало пяти мужчин и одной женщины, умерших от истощения.
На плоту осталось сто сорок семь человек. Одна женщина, бывшая маркитантка Великой армии, жена солдата экспедиционного корпуса, решила разделить участь мужа. Солдаты оказались вместе с тридцатью матросами. Офицеры – горстка – были «добровольцами», которые отказались садиться в шлюпки, сочтя, что их долг находиться с самыми обездоленными. Среди них был гардемарин Куден. Он серьезно повредил ногу, когда корабль сел на мель, но отказался спуститься в шлюпку капитана. Посаженный на бочонок, чтобы ногу не мочила вода, он стал «капитаном» плота. Инженер-географ Корреар, гражданское лицо, держался рядом с ним, как и Савиньи, ученик корабельного хирурга.
После того как прошло потрясение, сменившись чувством ненависти и горечи, был составлен список продуктов: два «сосуда с пресной водой», пять бочонков вина, ящик галет, вымокших в морской воде, – больше ничего. Этого явно было мало. Ни морской карты, ни якоря, ни компаса, предусмотренных во время строительства плота, не оказалось. Кашица из подмоченных галет была съедена в первый же день. Остались только вино и вода.
«В разгар ночи, при сильном волнении на море, – позже рассказывали Корреар и Савиньи в своей книге, – громадные волны обрушивались на нас и часто сбивали с ног. Ужасающее положение! Разве можно представить себе худшую реальность!
